Но велика сила тылового обеспечения! У хорошего тыловика всегда есть в запасе пара бутылок, которые можно на что-нибудь обменять. Как сказал Олег, пришлось пожертвовать новым лётным комбинезоном и лётными ботинками.
Когда стол был накрыт, Печка засомневался в подлинности наград.
— Блин, а если это ненастоящие ордена? Засмеют же, — возмутился Олег.
— Настоящие. Я свой на зуб попробовал. Аж челюсть свело, когда кусал, — ответил ему Коля.
— Настойчивый какой! Кстати, сегодня же ещё кое-что произошло. Сергей Сергеевич, не хотите ли нам рассказать? — спросил Печка.
— Можно, — и я поведал о сегодняшнем эпизоде противостояния с американцами.
Парни послушали. Ничему не удивились, разлили по стаканам коньяк, и выпили за безопасность полётов.
Старт небольшому застолью был дан.
— И что думаешь? Наши коллеги? — спросил Олег, закусывая маринованным огурцом.
— Действовали грамотно, но явно не знали всех возможностей нашей техники. Я бы мог их и на «колокол» вывести, и кадушку крутануть, и просто уйти от них и они бы не догнали.
— Одна проблема — у тебя не было топлива, — подытожил Белевский, накладывая кусочек селёдки на хлеб.
— Верно. То есть, они знали, когда прессовать, — предположил я.
Морозов замахал руками, но сказать сразу ничего не смог из-за большого помидора во рту.
— Уенко… Говорю, Бурченко. Он мне давно не нравится. И вечно мне рот затыкает. Все проблемы от него, — предположил Коля.
На него сразу зашикали парни, чтобы тот говорил тише.
— А чего вы⁈ Как будто он сейчас за дверью, — усмехнулся Морозов, и тут в дверь постучались.
Естественно, все притихли. Не очень хотелось, чтобы Николай оказался ясновидящим.
Открыв дверь, я увидел перед собой Андрея Викторовича. Вот и думай теперь, есть ли у Морозова сверхъестественные способности!
— Думаю, я не помешал, — сказал Бурченко и прошёл в каюту.
— Присаживайтесь, Андрей Викторович. У вас, наверное, просторнее, чем в вашей обители? — спросил Олег.
— Да. И таких застолий у меня не собирается.
— Так, товарищи офицеры, давайте гостю нальём штрафную, — предложил Морозов и потянулся налить в свободную рюмку.
— Не стоит, Николай. Я ненадолго.
— Андрей Викторович, пятьдесят грамм для храбрости и за содружество наших с вами министерств, — настаивал Белевский, перехватив у Морозова бутылку спиртного.
— Вынужден отказаться, — продолжал стоять на своём Бурченко.
— Товарищ… кто вы там по званию, мы не знаем, но не расстраивайте нас. По писюлику и разойдёмся, — взял бутылку Олег и налил в рюмку.
Удивительно, но Бурченко и здесь не сдался. Не человек, а глыба! Правильно. Я тоже считаю, что пить вредно. С профессией Бурченко, так особенно нужен трезвый ум, чтобы прорабатывать многоходовые комбинации и следить за всеми. Ну, или вынюхивать тайны подчинённых, чтобы побольнее надавить, когда потребуется.
— Я по делу. Ливийцы подсчитали ущерб, который нанесли американцы.
Опять о работе! Сбавил бы уже обороты Бурченко, да просто пообщался с нами. Из образа никак не выйдет.
Со слов Андрея Викторовича, после американских ударов были повреждены 3 истребителя, 6 установок С-125 и С-75, а также уничтожено две радиолокационные станции. Убитых нет, ранено пару десятков человек.
— А что с лётчиками? — спросил я.
— Двое погибли. Сбиты «Хорнетами». Ещё одного удалось найти в Тунисе. Тоже самое и с американцами, которых сбили. Одного подобрали тунисцы, и он уже вернулся на свой корабль. Двое у ливийцев. От остальных сбитых одни обломки и останки.
— Много американцы потеряли самолётов? — задал вопрос Тутонин.
— Показания разнятся — то десять, то двадцать, то вообще называют цифры потерь, как во времена Второй Мировой. Правды не добьёшься.
— И что в итоге? Кто победил-то? — спросил Морозов.
Бурченко промолчал, встал со своего места и пошёл к двери.
— Это никогда не закончится, мужики. Всегда будем мы и они. А между нами вот такие ливийцы, ангольцы, египтяне и другие.
Андрей Викторович застыл, а в каюте воцарилась тишина. Тоже устал наш чекист. Вряд ли у него есть свободное время, чтобы вот так посидеть с нами.
— Блин, Викторович. Давайте выпьете и пойдёте, — встал Тутонин и протянул свою рюмку Бурченко.
— Спасибо! Доброй ночи, — улыбнулся он и вышел.
— А чего он приходил? — спросил у меня Морозов, слегка сощурившись.
— Поведал нам фронтовые сводки.
— Ага. Слушайте, он нам тут прослушку поставил! Точно вам говорю. Проверяем всё, мужики, — вскочил Николя и принялся осматривать кровать, где сидел Бурченко.
Удалось его успокоить не сразу. Не самое большое количество выпитого алкоголя дало в голову Николаю. Но одна его фраза меня всё же заинтересовала.
Морозов сказал, что ему не нравится Бурченко. Возможно, это он из-за вечных перепалок с ним, но у меня появилась мысль, что не всё просто так.
Утром случилось то, что не входило в наши планы. Казалось бы, все этапы испытания выполнены, акты подписаны, материалы собраны. Но покой нам только снится и является несбыточной мечтой.
«Обрадовал» нас ведущий инженер. Оказывается ракета под названием «изделие 170» на вооружение принята. Испытания закончились, но никто её на серийные машины не вешал. Тем более не летал с полной загрузкой.
— Сергеич, не знаю, как так вышло. Ну, пропустили этот пункт, — разводил он руками, догнав меня в коридоре после завтрака.
— Меня больше возмущает, что мы об этом так поздно узнаём. Два месяца в походе, а до нас только сейчас дошла информация о принятии на вооружение новой ракеты. Этот вопрос не может подождать до момента нашего возвращения?
— Согласен полностью. Нечего в Средиземном море проверять работу 170го изделия. Но руководство уже отчиталось, а ракету на самолёт не цепляли.
Знать бы, чьё руководство такую ерунду городит на совещаниях. С другой стороны, создание любого «изделия» или техники — труд большого числа людей. И эту работу я должен завершить своим полётом. Не сделаю, всё пойдёт прахом.
Нам нужно теперь выполнить несколько дополнительных полётов на самолётах авиагруппы. То есть, сразу на серийных образцах.
Постановка задач прошла быстро. Для себя мы запланировали два полёта на так называемую «растряску».
— Поясните, Сергей Сергеевич. Вы чего там трясти собрались? — спросил у меня Граблин, когда закончил зачитывать текст постановки задач.
— Надо на серийные МиГи подвесить несколько изделий и полетать с ними, — ответил я.
— Всего несколько? — удивился Ребров.
— Ну, если быть точным, то на все возможные точки подвески. У нас новых ракет немного, так что можем только два самолёта облетать, — ответил я.
Вольфрамович всё равно не понял задумки, а словам инженера он не поверил. Пришлось показывать Реброву наглядно в ангаре, что нам нужно сделать.
После обеда спустились к самолётам, которые уже готовили на завтрашний день. Те же самые два проблемных борта, которые мы с Морозовым опробовали в демонстрационных полётах. И даже применяли в перехвате «Томагавков».
— Не понимаю, что там «трясти»? — возмущался Ребров, пока мы шли к самолёту.
— Гелий Вольфрамович…
— Ты же знаешь, я не люблю, когда так обращаются ко мне, — заворчал полковник.
Ещё со времён училища я это знал, но по-другому к Реброву и не обратишься.
— Основной этап испытаний всегда завершается полётами на «растряску». Вешается максимальный груз. Выходим в зону и начинаем «трясти» самолёт. Создаём максимально возможные перегрузки, проверяя тем самым прочность конструкции и самолёта, и изделия.
— Сложно всё у вас. А ракеты-то нормальные?
— Хорошие. Промышленность плохих не сделает. 110–130 километров дальность пуска гарантируют, — ответил я.
— Надеюсь, не придётся здесь опробовать. Тебе сказали, что «соседи» тоже собрались летать завтра?
«Соседями», Ребров назвал американцев, которые на завтра запланировали полёты. Причём по каким-то каналам предупредили нас. Начали считаться!
— Пускай. Мне не мешают.
— Да хоть предупредили, а то потом пришьют нам «непрофессиональные» действия, враждебный настрой и прочая чушь. Неженки! — выругался Ребров и пошёл к выходу из ангара.
Утром следующего дня мы с Морозовым отправились снова в ангар, где готовили к подъёму наши самолёты. Техники закрепили их на подъёмнике, а мы в этом время заняли места в кабинах. Нужно было проверить работу контрольно-записывающей аппаратуры.
Медленно нас подняли наверх, где уже вовсю шли активные полёты авиагруппы. Очередной самолёт выруливал на стартовую позицию. В воздухе в это время Су-27К крутил пилотаж в непосредственной близости от корабля. Позади нас барражировал вертолёт Ка-27ПС, то зависая, то разгоняясь, выполняя свои функции дежурства по поисково-спасательному обеспечению.
Ко мне по стремянке взобрался ведущий инженер.
— Всё в порядке?
— Да. Вы нам всего по 2 ракеты повесили. Какая же «растряска» получится? — уточнил я.
— Мы вам ещё и Р-73 подвесили. Чтобы потяжелее было. Иначе мы бы два самолёта не смогли выпустить сегодня.
— Нам что важнее в данном полёте — самолёт или ракета? — спросил я.
— И то и другое надо. Больше у нас готовых с собой 170х нет, а Р-73 достаточно.
— Ладно. Сейчас нет времени уже разбираться. Летим вдвоём, а потом выполним полёт одиночно. С четырьмя 170ми изделиями. Сделаем два вылета сегодня.
Инженер развёл руками, а к самолёту подошёл Морозов, выскочивший минуту назад из кабины.
— Сергеич, может, сразу с максимальным? — спросил у меня Коля, подойдя к самолёту.
Идея верная. Выдержит самолёт четыре ракеты, значит, и с двумя будет маневрировать. Чего лишний раз машины гонять.
— Давай. Снимаем побыстрей с моего борта 170е и вешаем Морозову. С моего Р-73 не снимайте. Чтобы время не терять.
Я взглянул на часы. Не так уж и много времени осталось до конца полётов. В воздухе Як-44, который мониторит воздушное пространство, может провисеть ещё три с половиной часа. Нужно успеть выполнить задание, а оно из-за перевешивания ракет начинает сдвигаться по времени.