— Ты лучше три, курсант, — командовал мной тот же самый сержант-строевик выводной, когда я оттирал куском подшивы въевшуюся грязь в своей камере. — Руки на старших по званию поднимать можешь. Теперь вот поработаешь ими.
Сам коридор позволили вымыть шваброй и каким-то куском старой рубашки, которую обозвали тряпкой. Больше похожа на рваный тонкий шарф. Ну и количество хлорки, разведённое в ведре, было запредельным. Глаза щипало, а руки изрядно покраснели.
— В камеру давай, — сказал мне выводной, заталкивая в помещение, когда я закончил с уборкой.
— Ты хочешь, чтобы он сдох? — крикнул ему комендантский писарь. — Там глаза открыть невозможно от хлорки. Начальник гауптвахты сказал, как уберётся пускай и у него в кабинете приберёт. А здесь пока проветрится.
Наведя порядок в небольшой комнате, начальника, меня собирались уже увести, но в этот момент и появился хозяин этого офиса.
— Дождь заморосил, — сказал он, снимая с себя плащ-накидку. — Ну что, Родин? Как сидится?
Невысокого роста старший лейтенант с большими залысинами прошёл на своё место по только что отмытому полу в своих грязных полуботинках.
— Убрался ты не очень. Видишь, натоптано, товарищ курсант? — сказал мне старлей, указывая на свои следы. — Перемывать нужно.
Вот же козлина! В советское время, да и иногда в российское, к представителям комендантской службы было отношение негативное. Никто их не любил.
Такова, наверное, участь всех надзорных органов и дисциплинарных частей. Кому-то приходится делать эту работу. Солдатам-срочникам, которым довелось служить в комендантских подразделениях, приходилось даже ехать на дембель в гражданке, чтоб не иметь конфликтов в дороге.
Однако, я знаю огромное число достойных и грамотных представителей как комендатур, так и их будущего наименования — военной полиции, или по-другому «красные шапки». Многих встречал во время своих боевых командировок и работали они честь по чести. Процент нелицеприятных личностей там не выше, чем в других подразделениях. Хотя и они выполняют возложенные на себя обязанности достойно.
— А знаешь, я хочу посмотреть, насколько ты умён и сообразителен. Ты же лётчик, а среди вас тупых нет, — сказал старший лейтенант и сел за свой стол.
— Так точно, товарищ старший лейтенант. Тупых нет!
— Ладно, ладно. Не на уставах сейчас или строевой. Сделаешь кое-что, и я отменяю для тебя все занятия на весь срок пребывания здесь, согласен?
— Как это все? — расстроился сержант, который привёл меня в кабинет.
— Рот закрой. Этот Родин, на секунду, получил орден Красной Звезды в прошлом году. А ты что заработал за время службы здесь? — спросил начальник у сержанта, но тот промолчал. — Вот правильно, геморой и пару выговоров от меня заработал. Ну, так что, курсант? Я мужик азартный, хочу посмотреть на тебя. Слово офицера даю, просто досидишь свои оставшиеся… сколько дней?
— Четыре, если этот считать, — сказал я. — А если откажусь или не сделаю?
— Откажешься — продолжишь в том же духе сидеть. А вот если согласишься и не справишься, то добавим ещё трое суток и будешь продолжать совершенствовать свои навыки в строевой подготовке и уборке. Уставы выучишь от корки до корки, — ухмыльнулся старлей.
Была не была. Не спасёт это, конечно, меня от учёного совета. Как минимум спокойно проведу эти дни здесь.
— Согласен, товарищ старший лейтенант.
— Хорошо. Пошли на плац.
Глава 16
Когда вышли на плац, никаким дождём уже и не пахло. Солнце грело бетонную поверхность, высушивая влагу.
— Дождь прекратился. Жаль, ну тем интереснее будет. Видишь вон тот объект? — указал начальник на ржавую бочку в углу у забора. — Так точно.
— Отлично. Вёдра ты знаешь где. Наполни мне эту бочку и всё, — сказал старший лейтенант, ехидно ухмыляясь. Помощник начальника караула отошёл в сторонку, чтобы успокоиться от приступа внезапного смеха.
— И всё? — недоумевал я, наклонившись за ведром и направившись к месту работы.
Стоявшая в углу большая бочка на пару сотен литров так и не заполнилась дождевой водой. Этот сосуд, видимо, использовался для технических нужд, поскольку ржавчины там было с избытком. Ничего сложного. Тут несколько ходок до крана и всё.
— Разрешите идти за водой? — спросил я.
— Никуда идти не надо. Воду надо собрать на этом плацу и полностью заполнить бочку, — сказал старлей.
Серый, ты олень! Развели тебя, как ослика с шариком и пустым горшком в мультике про Винни-Пуха. Добавят, похоже, тебе ещё трое суток и втухать будешь, словно раб на галерах.
Я осмотрел плац. В небольших расщелинах ещё была вода, но её даже и на десятую часть ведра не хватит. И как собрать — не вызывать же дождь, ударами в шаманский бубен. Попал ты, Серёга!
Голова совершенно не соображала. Хотя… Надо мыслить творчески в этой ситуации. Терять уже нечего. В бой ввязался, так давай царапаться до конца.
— Товарищ старший лейтенант, — повернулся я в сторону офицера. — Вы сдержите своё слово?
— Родин, я тебе при свидетелях его дал. Ты кстати тоже согласился, когда мы были не одни. Сделаешь, и режим твой смягчится.
— Вас понял. Отойдите подальше, — сказал я и перевернул бочку вверх дном. Весь плац залила вода, а собравшиеся посмотреть на это, отскочили в сторону, ругая меня за этот поступок. Оторвав подшиву со своего воротника, я принялся собирать ей воду, растёкшуюся по всем щелям и маленьким ямкам. Выжимая воду в ведро, я стал наполнять тот небольшой объём от дна до верхнего края металлического обода. Не быстро, но вскоре я закончил с этим.
— Браво, Родин. С этого дня у тебя никаких работ, строевых и изучения уставов. Следующей смене передам, и далее каждому начальнику караула. Что сейчас по распорядку, сержант? — обратился он к одному из военнослужащих из комендантской роты.
— Обед, товарищ старший лейтенант.
— Вот и кормите заключённого…
— Вам, кстати, комендант горнизона звонил. Сказал, чтобы вы перезвонили ему, — доложился «писарь».
Пока я обедал, вспоминал, что подобный трюк проворачивали и с бутылкой шампанского. Караул пытался от меня узнать, как мне это удалось.
— Он знал. Точно тебе говорю. Разыграли перед нами сценку.
— Да вот ещё начальнику «губы» надо было этот цирк устраивать. Просто повезло курсачу.
— Выводные собирайтесь. Конвоировать сейчас поедите, — крикнул в коридоре помощник начальника караула. — Курсанта в училище на допрос вызывают.
Не прошло и часа, как я стоял перед дверью замполита со своими конвоирами. Естественно, что меня решено было переодеть в мою нормальную форму, а не в ту, в которой я содержался в камере. От неё несло так, что я отравил бы этим запахом всех сидящих в кабинете.
А в нём, за столом сидели мои главные «друзья» — Граблин и Швабрин. Старший лейтенант перебирал какие-то бумаги. Замполит Борщёв на своём месте возглавлял совещание.
— Подождите за дверью, товарищи конвойные, — сказал полковник.
— Товарищ полковник, это запрещено…
— Приказ старшего по званию и временно исполняющего обязанности начальника гарнизона. Разрешаю вам его обжаловать, рядовой! — повысил голос Борщёв. Конвойные подчинились и вышли за дверь. Странный получается у меня состав лиц, проводящих допрос. Каждый из них заинтересован в моём наказании. Где же справедливость?
— Иван Фёдорович, у вас всё готово? — спросил у Швабрина замполит, и старший лейтенант утвердительно кивнул, заканчивая заполнять какой-то бланк.
— Как вы себя чувствуете, курсант Родин? Думаете, пошло вам на пользу время на гауптвахте? — спросил Граблин.
Издеваются, что ли? Может они ни разу не сидели, но приятного и полезного в военной тюрьме нет ничего.
— Дмитрий Александрович, я считаю что пошло, — сказал Борщёв и встал со своего места. — Вы пару дней назад сказали, что, не раздумывая, ударили бы сержанта Баля, если он ещё раз позволит себе высказаться о вашей девушке оскорбительно. Так ведь?
— Так точно, товарищ полковник, — сказал я, смотря перед собой.
Замполит медленно вышел из-за своего стола и направился в мою сторону.
— А ещё, вы сказали, что ударили бы любого курсанта или генерала, который совершит подобный и, столь низкий, поступок по отношению к вашей девушке, верно?
— Так точно!
Пока не понимаю, чего они добиваются. Зачем опять вспоминать мои слова, которые слышали все. Не откажусь я от них.
— Что ж, — сказал Борщев и присел на стул рядом со Швабриным. — Надеюсь, вам больше никогда не придётся столкнуться с подобной ситуацией. Евгении Горшковой с вами очень повезло, и вам с ней тоже. Цените это. Впредь, кулаками махать не стоит.
По истечению срока ареста вернётесь в 315 учебный полк, товарищ будущий авиатор. И вот опять фигурирует Женя!
Вот как, получается — защитил доброе имя своей девушки и попал за это на «губу», с, возможным, последующим отчислением. А потом, оказалось, что благодаря этой же девушке меня и оставили. И вот кем она приходится этому семейному подряду Швабрина, Граблина и Борщёва? Естественно, что я вспомнил, как Женя говорила про какую-то Сонечку. И как эта девочка связана с такими дядями? Может близкая подруга и одновременно чья-то дочка? В родственниках не ходили эти трое у семьи Горшковых. Об этом я уже спрашивал у Женечки.
— Товарищ полковник, объявлен учёный совет. Надо его будет проводить…, — сказал Швабрин, но Граблин прервал его.
— Значит, проведём, так ведь Максим Викторович? Не знаю, конечно, на что будет это похоже.
— На суд с присяжными и заседателями. У вас же есть свидетели происшествия? — спросил у меня Борщев.
— Так точно!
— Вот и славно. Изрядно вы заехали этому Баля. Ваше счастье, что нет переломов и смещений. Статья могла вам тогда светить, Сергей Сергеевич, — сказал Борщев, подходя к окну своего кабинета.
— Максим Викторович, раз переломов нет, в чём сложность всё это провести в ближайшее время? У меня много свидетелей…, — начал говорить я, но замполит ехидно рассмеялся.