— Родин, вы простой как пять копеек! Думаете, в училище лишь ограниченный круг лиц знаком с этой ситуацией и вы быстро уйдёте от ответственности? — спросил Граблин, пока Борщев смеялся и наливал себе воды в стакан.
— Нет, не думаю. В летной столовой точно говорят об этом случае с дракой.
— Там знают всё, Родин. Даже больше, чем я. Ваши рассуждения здесь неуместны. Объявляю вам, курсант Родин, десять суток ареста!
— Есть десять суток… разрешите уточнить причину? — спросил я.
Я только отмазался, чтобы не работать на «губе», как мне ещё приписали. За что ж такое счастье? После моего вопроса, Борщев посмотрел на меня с таким удивлением, словно я спросил у него сигарету.
— Родин из ваших уст подобный вопрос звучит, как ругательство. В прошлый раз вы получили арест за нетактичное поведение, а сейчас за драку с сержантом Баля. Раз ученый совет будет носить формальных характер, вам предстоит «посидеть» положенный срок под арестом. Понятно?
— Понял вас, товарищ полковник. Тогда, разрешите вопрос?
— Спрашивайте, только думайте задавая вопрос, а то на гауптвахту можете и на больший срок сесть.
— Разве, сержант Баля, не забрал свой рапорт? — спросил я.
Мой вопрос не сразу получил ответ. Три офицера переглядывались между собой, ища ответ на не самый сложный вопрос. Видимо, Алексей точно был против того, чтобы замять эту ситуацию. Тишину нарушил стук в дверь и скрип её открытия.
— Я всех приветствую. Прошу прощения, что опоздал, — послышался сзади размеренный голос человека, совсем некстати появившегося сейчас.
Так-так, только особиста майора Полякова мне сейчас не хватало. Заинтересовался, всё-таки, этим делом. Сам Михаил Вячеславович практически не появлялся на виду, что и характерно для рода его деятельности.
Конечно, после случая с Беленко в 1976 году, замполиты и особисты стали работать с большей энергией, выявляя военных лётчиков, не соответствующих высокому моральному облику. Были и перегибы в этой работе, чего греха таить.
Однако и проблем с нарушениями было выявлено очень много, особенно со стороны командования частей и подразделений. Чаще всего они были серьёзными и требовали незамедлительной реакции. По большей части многие сошлись во мнении, что «ни разу не товарищ» Беленко был лишь исключением из общего числа летчиков Советского Союза. Предатель, что сказать!
Сейчас и я могу спокойно попасть под эти жернова репрессионной машины. За такую драку товарищ майор может спросить с меня по полной. И вот на его счёт, почему-то у меня нет сомнений. Надежда на «всемогущую» Женю точно не прокатит.
— Проходите Михаил Вячеславович. Нам пришлось… немного раньше собраться, — сказал Борщев, присаживаясь на своё место.
— Вы на меня не ориентируйтесь, товарищи. Я посижу вот здесь на стуле и свои дела поделаю. Не обращайте на меня внимание, — сказал Поляков, здороваясь со всеми за руку.
— Сергей Сергеевич, и вам добрый день, — пожал он мне руку и направился к стулу рядом со Швабриным. Я успел заметить в его руках белую папку с номером 880, связанную двумя веревочками. Прям как позывной у меня. Совпадение?
Борщев утвердительно кивнул и сказал мне снова поведать собравшимся события того злосчастного дня с дракой. Повторив весь ход событий, который конспектировал дознаватель Швабрин, я ответил на проходные вопросы «зачем», «почему», «с ума сошёл» и так далее.
— Итак, Родин, мы с вами, похоже, закончили. Ваши показания у нас теперь есть. Сейчас отправляйтесь на гауптвахту для дальнейшего содержания, — сказал замполит и указал мне на дверь. — Так, а нам следует вызвать сержанта Баля для уточнения показаний…, — начал говорить Борщев, когда я уже потянулся к ручке двери.
— В этом нет необходимости, — сказал Поляков. — Родина, я попрошу, тоже остаться. Вы не против, Максим Викторович?
Ну, что ещё этому «майору из розетки надо»? Почему-то герой того самого анекдота мне представляется таким же, как и Поляков.
— Нет… хм, конечно. Родин назад! — громко сказал мне Борщёв. Я остановился и вернулся на то место перед столом, где стоял только что.
— Товарищи, у меня есть кое-какая информация для вас, — сказал Поляков, раскрыл свою папку и передал какие-то бумаги Борщёву.
Майор взял паузу для того, чтобы все могли немного ознакомиться с содержанием документов.
Так они читать долго будут! За всем этим затянувшимся допросом ужасно захотелось есть. А ужин ещё не скоро, да и какой он там будет? Пшенка для петушонка!
— Это из милиции, товарищи, — продолжил Поляков и встал со стула. — С одним из курсантов нашего училища произошёл инцидент. На него было совершенно нападение группой лиц, чьи личности недавно были установлены. Пострадавший стоит перед вами.
— Михаил Вячеславович, а как… как такое…, — попробовал что-то сказать Швабрин, но не нашёл нужной фразы.
Мне самому интересно, каким образом Поляков вскрыл этот инцидент.
— Успокойтесь, Иван Фёдорович, к вам у меня претензий нет. Не разобрались. Всё понимаю, страшного ничего не произошло, — сказал майор, поднимая ладони в успокаивающем жесте.
Конечно, не имеет он претензий! Уже пишет себе в план проведение личной беседы со Шваброй.
— Так, но здесь указано ещё…
— Вы правы, Дмитрий Александрович, — сказал он Граблину. — В подготовке этого покушения, назовём это именно так, участвовал товарищ Баля. Вот и его рапорт с признательными показаниями. Зря мы ему шанс дали. После прошлого года, думал, приемная комиссия учтёт его проступки. Максим Викторович, я прав? — обратился он к Борщеву, чьё лицо сохраняло прежнюю красноту и в подобной ситуации.
— Да, Михаил Вячеславович. Тогда… нам следует дополнить повестку учёного совета.
— Я, даже бы сказал, пересмотреть эту самую повестку. Вот основание для коррекции, — сказал Поляков, вынимая ещё то ли рапорт, то ли объяснительную из своей чудо-папки.
В ней ещё оставалось достаточно документов, как написанных, так и напечатанных.
— Что ж, похоже, товарищ Родин, сержант Баля не имеет к вам претензий по поводу нанесения увечий. Также пишет, что организовал нападение на вас. Причину не знаете, столь низкого поступка? — спросил Борщев.
Как будто не понял! Притворяется замполит.
— Банальная ревность, товарищ полковник, — ответил я. — Мнимое соперничество за руку девушки.
— Совершенно верно, Сергей Сергеевич. Дело Алексея Баля будет рассматривать уже другое ведомство. Думаю, Максим Викторович, у вас формальности с отчислением сержанта не займут много времени, — сказал Поляков, собирая документы в папку. — Я прошу прощения, но и вам Родин нужно понести определённое наказание…
— Общий срок содержания на гауптвахте курсанта Родина составит 15 суток, — поспешил доложиться Швабрин.
— Хм… справедливо. Я вынужден вас оставить, товарищи. Всем всего ха-ро-ше-го.
— И вам. Родин вам не нужен? — спросил Борщев у Полякова.
— Нет, конечно.
Пока майор собирался, остальные продолжили обсуждать возникшие новые подробности. Видимо, мне впервые повезло. А срок на гауптвахте — полностью безнаказанным уйти было нельзя. Попрощавшись со всеми, Михаил Вячеславович направился с подобным ритуалом и ко мне.
— До свидания, товарищ майор, — сказал я, когда Поляков пожимал мне руку.
Я пропустил его вперёд, открывая перед ним дверь. В кабинете начался достаточно громкий разговор, но его суть я улавливать не хотел.
— Сергей Сергеевич, — тихо сказал Поляков, прикрывая дверь, когда мы вышли в коридор. — Я попрошу вас умерить ваши стремления в поиске правды гибели вашего отца. Не стоит.
— Я вас понял, товарищ майор, — сказал я, будто действительно собирался бросить это дело.
— Прекрасно. Да и… привет вам от Леонида Борисовича Краснова.
Оставшиеся дни в камере гауптвахты я провёл на правах обычного пассажира. Как и обещал мне старлей-начальник, никуда меня не привлекали. Наряд давал мне газеты для ознакомления с текущей ситуацией в мире и основными событиями. Посещать меня не разрешили, но письмо от Жени мне смогли передать. Это самое радостное и приятное событие за последнее время, если не считать чудесного спасения от отчисления.
Мне было интересно узнать, что произошло с моим оппонентом Алексеем за этот срок, пока я отбывал свои сутки ареста.
— Да тихо и мирно вещички собрал, — сказал Артём, когда мы уплетали наш обед в столовой.
Как только курсанты приходят в учебную часть на лётную практику, норма довольствия меняется на лётную. В полку это самое классное, за исключением полётов. Ну, для многих ещё и возможность лицезреть прекрасные фигуры приветливых официанток.
Холостые инструктора и молодые командиры всегда были под прицелом этих девушек или симпатичных женщин, которые могли оторвать понравившегося лётчика с руками и ногами.
Костян пытался даже подкатить тут к одной. Невысокого роста девушка по имени Алёна, возрастом лет под 30. Чёрные как смола волосы, наточенные ноготки с ярким маникюром и аппетитные округлые формы. Наверняка, напомнила ему Капустину, вот и потёк парень! Однако ему сказали, что первоначально надо стать лётчиком, а вот потом будет пользоваться всеми «благами» и элементами женского тела.
По возвращению в полк, мне пришлось навёрстывать пропущенные несколько лётных смен. Быстро закончили все причитавшиеся мне полёты по кругу и в очередной раз отправили меня в полёт с майором Новиковым.
Как это часто бывало в прошлом году, Роман Валентинович любил приходить на работу после мероприятий. Как говорится, был часто «на кочерге». Не стал исключением и этот день.
— Родин, ну ты всё знаешь. Я тебе доверяю. Давай книжку, — сказал Новиков, перед нашей посадкой в кабину.
— Роман Валентинович, вам бы отдохнуть. Вы, вот прям, вообще «уставший», — сказал я, смотря на дрожащие руки моего командира звена.
— Родин, давай ты не будешь тарахтеть, — сказал Новиков, расписываясь в допуске к тренировочным полётам. — В кабину давай. Яйца курицу не учат, курсант. От двигателей! — прокричал Новиков, который, видимо, ещё не отошёл от вчерашнего.