— 202й, снижаемся, высота 100, — передал мне Гнётов.
Начали прижиматься ниже к земле. Плотно сжав ручку управления, я начал активно парировать броски самолёта под действием воздушных потоков исходящих от земной поверхности. У земли воздух прогревается неравномерно. Воздушные потоки с разной вертикальной скоростью бурлят в приземном слое.
Земля, с ускоренной скоростью мелькает под крылом. Те самые 100 метров в любой местности выдерживать непросто.
— Держись ровнее. Вперёд не выходи, — подсказывал мне Гнётов. На секунду мне показалось, что рядом Гаврюк, а не мой замкомандира эскадрильи. — Занимаем 50.
Под нами мутные воды Герируда, из узкого русла, расширяется до размеров полноводной реки на подлёте к месту падения. Кажется, за нами идёт шлейф из смеси воды и песка.
— Ещё ниже и смотрим, — подсказал мне Гнётов, когда на высотомере уже совсем малые 50 метров. — После, будем уходить влево.
Приближаемся к вертолёту и выполняем проход над ним. Смотрю на дымящийся борт и быстро определяю количество человек. Все на месте, бегают и машут нам. Все три человека — стандартный экипаж Ми-8.
— Наблюдаю три наших БТРа со стороны Герата, — вышел я в эфир.
— Проверяем. Ещё раз заходим, — сказал в эфир Гнётов, пока мы снова разворачивались на наш вертолёт. — Курс 90 и…паашли!
Поднимаемся чуть выше, закладываем крен, практически равный высоте полёта. На таком развороте кислород приходится глотать активнее. С учётом предельно-малой высоты совсем неуютно. Наблюдать сбоку от себя вплотную верхушки деревьев. При большом желании можно и каждый камень увидеть на берегу, настолько низко мы сейчас от земли.
— 101й, вижу экипаж, все трое живы, — произносит в эфир Гнетов, но теперь нам никто уже не отвечает. — Набор 600, — командует мне замкомэска.
Вновь пронеслись над вертолётом, отворот вправо и набрали нужную высоту.
— Продолжаем вираж, — сказал Максимович. — Держи крен 30°. Вот так.
Странно, но я начинаю слётываться с Гнётовым. Оказывается, он неплохо летает. Им бы ещё с Валерой не ссориться.
— Шур… ви… домой! Рез… ть идём, — прозвучал прерывистый голос с явным акцентом.
Какого хрена?! Духи что, на нашей частоте?
— 202й, давай на резервный, — тут же скомандовал Гнётов, чтобы я переключил канал радиосвязи.
— Перешёл, — доложил я уже на новой частоте.
Здесь уже мы начали слышать и команды управления авианаводчика, наводившего самолёты на цели в районе гор Тарака.
Но теперь в нескольких километрах от места падения со стороны Шаршари двигалась колонна духов.
— 101й на связь 107му, вижу колонну с северо-запада. Много машин.
— 107й, понял тебя. Разрешил работу. Обеспечьте прикрытие, пока со стороны Низона три единицы на эвакуацию экипажа не подошли, — передал нам информацию Томин.
— Понял. 202й, выводим. Главный включить! — произнёс в эфир Гнётов.
Со стороны ближайшего кишлака приближался большой отряд. В этой колонне, машин гораздо больше, чем три наших БТРа. Различные пикапы и джипы, а также небольшой грузовик. Эти духи будут раньше группы эвакуации.
— 202й, приготовится к роспуску, заходишь с интервалом через вираж. И… роспуск! — скомандовал Гнётов и я отклонил ручку вправо, выполняя разворот над водной гладью реки.
Выполнив разворот, я снова занял боевой курс.
Гнётов на километр впереди меня. Начинает выполнять «горку». Резво занимает высоту, и переводит самолёт на пикирование.
— Внимание! Огонь! — докладывает Гнётов, пуская очередь по противнику.
Вижу, как начинают подниматься столбы пыли от попадания снарядов из пушки и несколько машин остановились.
Ручку на себя и задираю нос. Глубоко вздохнул, прижавшись к креслу. Высота 800 и перевожу свой самолёт на пикирование. Колонна передо мной. Выдерживаю пару секунд.
— Огонь! — доложил я.
Самолёт сильно затрясло от мощной отдачи после стрельбы. Внизу очередная часть духов выскочив из машин, разбежалась в разные стороны. Пыль снова поднялась. Выход из атаки и я снова иду чуть сзади своего ведущего.
— Ещё заход. Работаем «большими карандашами», — вышел в эфир Гнетов, предупредив, что будем работать С-24ми.
С такими ракетами есть вероятность схлопотать отключение двигателя после пуска. Выхлопные газы от сопел ракеты могут попасть в воздухозаборник и будет невесело. На всякий случай включаю тумблер «Запуск в воздухе».
Заходим на цель. Переключатель вооружения перевёл в положение стрельбы ракетами. Первым заходит Гнётов и пускает сразу две ракеты с внешних держателей. Иду за ним следом и начинаю пикировать на цель.
Внизу уже чёрный дым от взрыва двух машин. Пуск и две ракеты, испуская белые клубы, ушли вниз. Ручку управления самолётом отклоняю влево, уходя с набором за Гнётовым.
— Пошли на проход. Проконтролируем БТРы, — вышел в эфир Григорий Максимович.
Добавил оборотов, чтобы пристроиться за ним справа. И в этот момент я вспомнил о топливе.
— У меня остаток 550, — доложил я.
— Терпимо. На пару заходов есть ещё.
Лучше уж здесь покрутиться, чем потом в авральном режиме пикировать и прикрывать отход своих. На проходы нам хватит. А вот на аэродром лететь, в очередной раз придётся «с ведёрком керосина».
Пронеслись над нашим подбитым вертолётом и видим погрузку на бронетехнику. К этому времени сам летательный аппарат уже почти сгорел.
— Разворот вправо, набор 9000. И… форсаж! — командует Гнётов, и мы начинаем уходить под углом в 20° всё выше и выше.
Заскочили на 9000 быстро. Это самый экономичный вариант, чтобы сохранить топливо для возврата.
Выключили форсаж и выравниваемся по горизонту. Теперь будем тянуть с таким запасом керосина до самого Шинданда. Гнётов в это время устанавливает связь с командным пунктом.
— 107й, долго вас звали. Остаток ваш, — запросил у нас ОБУшник.
— 500 и 400. Экипаж 801го забрали. Готовы сесть с ходу, — докладывает Григорий Максимович и нам дают зелёный свет на любой вариант захода на посадку.
Снижаться начинаем над самим аэродромом, выписывая одну нисходящую спираль за другой. Гнётов завернул крен почти под 60°. Да так резко, что я чуть не потерял его. Уши слегка начинает закладывать, а слюны уже не хватает, чтобы сглотнуть.
— 202й, — запросил меня Гнётов, когда высота подошла к отметке в 1500.
Остаток топлива 300. Его может хватить и ещё на один заход, если сейчас не получится посадка. Но тогда выключаться придётся на полосе. Лампа аварийного остатка продолжает слепить своим красным цветом.
В эфире слышно, как начали взлетать очередные пары самолётов на задачу.
— Справа на месте, — доложил я, добавив немного оборотов, чтобы выровнять своё положение.
— Заходим, шасси контроль, — запросил Григорий Максимович.
— Выпустил, три зелёные горят, — доложил я, бросив взгляд на панель индикации выпуска стоек шасси.
— Янтарь, 107й, к посадке парой готов, — запросил Гнётов, когда мы вышли на дальний привод, продолжая разворот со снижением.
— Дополнительно! Полоса занята! — громко крикнул руководитель полётами.
На полосе выстраивалось звено «грачей», если судить по силуэтам. Ой же и долго они с мыслями собираются.
— Удаление три, — сказал в эфир руководитель зоны посадки.
Уйти на второй круг было бы самым верным решением, но не с моим остатком. Продолжаем снижаться, но рука уже готова перевести рычаг управления двигателем в положение максимал.
— Янтарь, 107й, посадку, — настойчиво продолжает Гнётов.
Будто не видит, что полоса занята. Так и хочется сказать — «Максимыч, ну их на хрен! Давай с проходом уйдём!». Вот только память у меня хорошая. Есть вероятность, что опять вылезет дух с ПЗРК.
— Удаление два, — продолжает информировать «посадка».
— Янтарь, 107му, на второй? — спокойно спрашивает Гнётов.
Да чего там за тормоза на полосе?! Для себя решаю, что над ближним надо уходить на повторный заход.
— Звено на полосе, живее! — крикнул кто-то в эфир. — Мне тоже сесть надо!
Голос был явно не руководителя полётами, но именно он подействовал на штурмовиков. «Грачи» пошли разгоняться, а нам разрешили посадку. Прошли торец, выравниваемся и касание. И в этот же момент от полосы отделяется вторая пара Су-25х.
На рулении чувствую, как слегка повысился пульс. Вспотел настолько, что комбинезон прилип к телу.
Как только открыл фонарь кабины, Дубок уже был рядом, протягивая мою фляжку с водой и вафельное полотенце. Теперь хоть подышать можно простым воздухом, пускай и с примесями пыли. Как будто и не было дождя сегодня утром.
— Ты мне, как к боксёру подносишь между раундами, — улыбнулся я, сделав пару глотков воды.
Специфический вкус верблюжьей колючки, которую я решил по примеру Гусько употреблять для питья, как всегда противный. Лицо скривил, будто лимон съел.
— Сергеич, давай я тебе воды лучше дам. Заканчивай ты этот репейник пить, — вытащил меня Дубок из кабины.
— Неа. Здоровье беречь надо. Савелич пьёт и не болеет, — ответил я, прогибаясь в спине, растягивая позвоночник.
— Эт он не от кактуса этого не болеет. Спиртовыми настойками и самогончиком доктора нашего Немцова очищается, — улыбнулся Елисеевич, осматривая воздухозаборник. — Ты опять низко летал? Снова дырки от пуль.
Мой техник показал пару отверстий в носовой части. Явно это некрупный калибр, иначе бы самолёт «почувствовал» и не был бы таким управляемым.
— Елисеевич, это от осколков. Мне же 4 штуки С-24 повесили. Там разлёт осколков солидный, — поправил я Дубка, как раз в тот момент, когда со спины подошёл Гнётов.
— Прапорщик Дубок, занимайтесь подготовкой техники. Родин идёт со мной, — высокомерным тоном сказал замкомэска.
— Не уточните, куда? — поинтересовался я, отойдя от самолёта, обгоняя Гнётова.
Сам он шёл вразвалочку, смотря себе под ноги и не обращая на меня внимания.
— В классе заберём фотопланшеты и на вылет. Сегодня работы много, — сказал Григорий Максимович, поднимая голову вверх.