— 107й, вам возврат на Янтарь, связь по направлению подскажите, — дал нам команду ОБУшник.
— Понял. Вправо, крен 45, и рааз! — сказал Гнётов, и мы плавно пошли выполнять разворот.
Движение в воздухе очень плотное. Высоту пришлось менять только после выхода на аэродром. Посадку нам разрешили тоже не сразу. Дважды уходили на второй круг, пока с полосы взлетали один за другим экипажи штурмовиков.
После посадки, я обнаружил, насколько стало тесно на аэродроме. Появилось пара десятков новых вертолётов Ми-8, несколько транспортных самолётов Ан-12 и Ан-26.
Причём выгружался оттуда личный состав ещё до момента выключения двигателей. Как только грузовая кабина самолётов пустела, закрывалась рампа, и транспортники рулили к полосе для взлёта. Вот она, переброска личного состава для участия в наземной операции!
Заворожённый этим многочисленным движением, я даже не успел вылезти из кабины. Дубок меня вытащил и начал расспрашивать про полёт.
— Нормально. Немного нас попугали иранцы, но командир и компания своё дело сделали, — сказал я, расписываясь у Елисеевича в журнале подготовки самолёта. Тот самый ЖПС, который весьма затёрт, но ещё имеет свободные листы для росписи.
— По Максимычу не скажешь, — кивнул Дубок в сторону Гнётова, который высказывал что-то тому самому технику с железными зубами.
— А ты как думал? Нас практически сейчас «втёмную» использовали, чтобы выйти в тактически выгодное положение, — улыбнулся я. — Но ничего в этом удивительного нет. План, наверняка, сверстали без нас и не успели предупредить.
— Ох уж эти планы, — махнул Дубок, вытирая лицо большим платком. — Когда осень здесь будет, не знаешь? Жара надоела.
— Наверное, зимой, — посмеялся я.
Гнётов, закончив обкладывать крепкими выражениями «зубастика», позвал меня к отбойнику разбирать полёт.
Не ожидал я, что наш разбор сведётся к обыкновенному сношению и выставлению меня неучем.
— Как ты выдерживал место? Куда смотрел? Почему не докладывал о своём местоположении постоянно? — громко отчитывал меня замкомэска, брызжа слюной.
Слушал я его несколько минут. Кивал, смотрел на него, но одного не мог понять. Это он от нервов так решил на мне оторваться? Или его самолюбию просто был нанесён удар?
— Григорий Максимович, вы считаете уместным вот это всё мне высказывать? Мы, вообще-то, уходили с вами от преследования, — сказал я. — Держать строй при таком маневрировании слишком опасно. Временная потеря визуального контроля в группе просто неизбежна.
Услышав от меня такое рассуждение, Гнётов начал вскипать, словно вода в чайнике. Его руки, с которых он так и не снял перчатки, дрожали сильно. Сам он вспотел сильнее меня, да и голос замкомэска вздрагивал с каждой новой репликой. Страху натерпелся что ли?
— Ты чего такое говоришь, Родин? Я тебе русским языком объясняю… — вскрикнул Гнётов и замахнулся на меня.
Удар был совсем не подготовленный, так что увернуться было несложно. Гнётов на одном хуке он не остановился. Попробовал ещё раз, но я сделал шаг назад. Максимович промахнулся и не устоял на ногах, свалившись на бетон.
— Давайте я вам помогу, — протянул я ему руку.
— Пошёл ты, сопляк! — хлопнул он по ладони и вскочил на ноги. — Учить ещё вздумал меня. Зря тебя ещё в училище тогда не отчислили. Тогда бы не мучился сейчас с тобой.
Товарищ майор продолжал отряхиваться от пыли и что-то бубнить себе под нос.
— Максимович, вам бы отдохнуть надо. С такими нервами летать нельзя, — сказал я, подняв шлем Гнётова, и передал ему.
— Ты самый умный? Я тебе устрою сладкую жизнь.
— А в чём собственно проблема? Вы чего так разошлись? Задача в полёте была выполнена. Понервничали немного, но ведь основная группа заставила иранцев отступить.
— Вот это меня и бесит. Я был подсадной уткой, а должен был вступить в бой. Ты не видишь, что происходит? Каждый из нашего начальства пытается урвать кусок славы. Показать себя перед командованием. Побрякушек нацепить побольше, а мы с тобой так и будем в пешках ходить. Что я неправду говорю? — сказал Гнетов и вырвал у меня из рук шлем. — Твой товарищ Валера, думаешь, всегда хотел ходить в капитанах? Вот теперь точно будет. И ты таким же будешь.
После этой пламенной речи Гнетов заспешил в сторону штаба. Такого странного поведения я от него ещё не встречал.
— Сергеич, и чего это он тут разошёлся? — подошёл ко мне сзади Дубок.
— Перегрелся или устал. А может, и то и другое. Все уже домой хотят, Елисеевич, — сказал я, взяв у своего техника ещё одну конфету.
— Лексеичу Томину надо бы сказать. Эт так Гнетов дров может наломать, — предложил Дубок.
Я внимательно посмотрел на него. Верно говорит прапорщик. В таком состоянии летать Григорию Максимовичу нельзя. С другой стороны, как это потом отразится на его карьере. Он вон как за неё переживает, что у него все виноваты.
— Елисеевич, давай оставим это между нами. Другие же не заметили? — спросил я.
— Неа. Все в делах.
— Вот и давай не будем нагнетать. Посмотрим, как оно всё пойдёт дальше. Ты, если что, ничего не видел.
Дубок спорить не стал и утвердительно кивнул.
В течение трёх дней мы продолжали наблюдать, как Шаршари ровняют до основания. Количество дальних бомбардировщиков неуклонно росло, как и калибр применяемого ими вооружения.
По аэродрому и жилому городку перемещалась огромное количество личного состава десантников и мотострелков. Иногда попадались очень серьёзные парни, которые принимали меня то за сержанта, то за рядового. Тогда приходилось объяснять этим строгим уставникам, что перед ними офицер.
На четвёртый день от начала операции ничего не изменилось. Завтрак в столовой до сегодняшнего дня был очень неплохим. А вот сегодня что-то пошло не так. И не только из-за качества пищи.
Вертолётчики сегодня были шумными как никогда. Смех и разговоры с их стороны лились рекой. Это и не нравилось «матёрым рабочим войны», точнее работницам.
Одна из этих тётушек, выглядела весьма привлекательно. Можно сравнить её с хорошим вином, которое с годами становилось только лучше. Опыт и мудрость читаются во взгляде. Морщинок минимальное количество. Тем более что виден пропорциональный загар как на лице, так и на других частях тела. В общем, сочная зрелая женщина с отличными… параметрами.
— Мальчики, чего такие грустные сегодня? — спросила официантка, поднося нам тарелки с гречкой.
Одежда была с глубоким вырезом в области декольте. Сидящие за столом Марк, Гусько и Бажанян взгляд свой направили именно туда. Глубже всех пытался заглянуть Марк, но официантка не его пришла охмурять. Ей не ниже подполковника надо. Араратович, горячий южный мачо, как раз её сейчас интересовал.
— А у нас всё как всегда. Дела те же. Страна та же. Даже гречка уже какой день на столе, — возмущался Марк, перебирая кусочки тушёнки в тарелке.
— Красавец ты наш. Тебе супруга дома будет варить борщи и жарить картошку. А тут уж что дают, — улыбнулась работница столовой, поглаживая Барсова по плечу.
— Хм, а десерты в вашем ресторане бывают? — подмигнул ей Марик. — Я, кстати, не женат.
— Ага. Я тебя поняла. Лёля? Тут есть клиент, — улыбнулась официантка. — Сейчас тебе принесут десерт.
— Хороший? — спросил Марк, облизнув губы в предвкушении встречи с красоткой.
— Тебе парни обзавидуются. Она очень сочная, — подмигнула ему женщина.
Сейчас смотрю я на эту тётю и понимаю, что она моя ровесница. Моего сознательного возраста. Может, и у меня была бы такая привлекательная супруга когда-нибудь.
Марк уже вовсю готовился познакомиться с очередной дамой. Однако ничего так просто не даётся в этой жизни.
Не прошло и минуты, как над Барсовым нависла тень. Очень большая тень, которая закрыла ему весь свет, падающий из окна столовой.
— Марк, а я тебя знаю, — пропищала тоненьким голоском Лёля.
Барсов уже понимал, что попал он в сети очень плотно. Его за плечо сейчас обнимала девушка, которой впору выступать в одном из видов восточных единоборств. Разумеется, в сумо.
Несмотря на всю свою полноту, у девушки был хороший аромат духов, который почти перебил запахи, исходившие из кухни.
Лицом девчонка тоже была ничего. Похудеть бы ей, и вся столовая от неё бы слюни пускала.
— Ой, а вы кто, женщина? — уточнил Марк.
— Я, вообще-то, Лёля. Мне сказали, что я тебе понравилась, — твёрдым голосом произнесла пышечка.
Наш стол от смеха не удержался. Лицо Барсова было потерянным, поскольку он сейчас допустил фатальную ошибку всех пикаперов — повёлся на мнение окружающих, не видя объекта вожделения вживую.
— Дев… кхм, женщина. Можно вас попросить не загораживать мне свет, — сказал Марк и уставился в тарелку.
— Так и знала. Правильно про тебя говорят, — сказала Леля и поставила передо мной тарелочку с двумя ароматными пирожками. — Сергей, они с повидлом. Сама готовила.
— Спасибо, Лёль, — улыбнулся я, и девчонка слегка покраснела.
— Вот, Серёга! Он вообще к женщинам всеяден. Со всеми может, — ухмыльнулся блондинчик.
— Конечно. Серёжа может — и быстро, и медленно. А ты, Барсов — истребитель, — топнула ножкой пышечка и пошла в сторону кухни, шлёпая фиолетовыми тапочками.
При таких знаниях моих половых возможностей я чуть не поперхнулся пирожком. Такое ощущение, что Лёля имела со мной близкий контакт. Сидевший рядом Гусько обратил на это внимание.
— Готовься, Серый. Теперь о тебе новые легенды пойдут, — улыбнулся он.
Как тут с ним не согласиться! Хорошо, что у меня будет не такая дурная слава, которую уже заработал себе Марик.
— Конечно, истребитель! — довольно заметил Марк.
— Зря смеёшься. Это значит, что ты такой же, как и ваш МиГ-21 — быстрый и с маленьким… остаточком на посадке.
Да! Тут уже весь наш ряд зашёлся в приступе смеха! Молодец, Лёлька!
После завтрака, едва мой желудок переварил вкусные Лёлины пирожки, я сразу же отправился на вылет.
День сегодня выдался не менее тяжёлый, чем предыдущие. Четыре вылета на прикрытие и сопровождение. После крайнего совсем обессилил и на рулении чуть не уснул, пока рассосалась пробка на магистральной. В одночасье все экипажи вернулись с заданий и теперь следовали каждый на своё место. Единственное, что сейчас меня могло обрадовать это банька или душ. С первым не вышло — столпотворение народа было слишком большим.