одеянии. Лариса Павловна, супруга Валерия Алексеевича стояла рядом с местом захоронения, держа в руках подушечки с медалями и орденами командира. Долго я размышлял подойти к ней или вот также постоять в стороне. Но всё разрешилось само собой.
— Вы можете подойти, молодой человек. Я не кусаюсь, — сказал Лариса Павловна, повернувшись в мою сторону.
— Простите. Хотел сам подойти, но не хотел вас побеспокоить, — сказал я, встав рядом с женщиной. — Соболезную вам…
— Спасибо. Мне это многие сегодня говорили. Вы Сергей Родин? — спросила она, посмотрев своими печальными серыми глазами на меня.
— Да, — ответил я.
— Я вас узнала. Валера в письмах из Афганистана упоминал про вас. Вы ему очень импонировали, — сказала женщина.
— Валерий Алексеевич ко всем был справедлив, заботлив и добр.
— Но не всех называл «голодным до неба», — сказала Лариса Павловна. — Вас таких двое — ты и Валера Гаврюк.
— Да. Он мой командир звена и ведущий, — сказал я, и Лариса Павловна медленно поправила своей слегка трясущейся рукой воротник моей кожаной куртки.
— Гаврюка эта одержимость и сгубила. Все его проблемы оттого, что он видит себя только в небе. Но живём мы с вами на земле. Помните это, Сергей, — произнесла Лариса Павловна. — Семья, дети, дом — вот куда вы все лётчики, возвращаетесь. А если этого нет, то так и остаётесь в небе, — сказала женщина и не сдержала слёз.
— Лариса Павловна, я…
— Берегите себя, Сергей, — сказала супруга Томина и прошла мимо меня.
Глава 10
Сегодня день нашего отлёта в Шинданд. Начинаю привыкать к этой рутинной лётной работе, когда ты спокойно утром садишься в автобус. Сам ещё толком не проснулся, но уже весело беседуешь со своими товарищами и командирами.
Но сегодня нас только четверо. Помимо нашей улетающей тройки, поехал ещё и Гаврюк.
— Как это я тебя не провожу в Афган? А вдруг на взлёте сейчас накосячишь! — улыбнулся Валера, когда мы проехали КПП части нашего полка.
— На новом бы самолёте мог, но не на МиГ-21, — завертел я головой. — Ты сам-то как? Не жаль заканчивать свою лётную карьеру?
— Официально я не списан, не отстранён, не снят с должности. Сейчас переучусь на 29й, а там «будем посмотреть», — весело сказал Валера.
Незаметно в нём какое-то расстройство от надвигающейся мрачной перспективы. Похоже, что Гаврюк уже смирился и испил нужное количество «лечебного» горького напитка.
— Слушай, смысла не вижу в твоём отстранении, — шепнул я Валере, пока Бажанян и Буянов о чём-то разговаривали. — Не подумай только, что я не рад твоей отправке на курсы, но что это тебе даст?
— А ты мне предлагаешь смотреть, как ты каждый день гребёшь налёт, растёшь по профессиональной лестнице и делишься со мной впечатлениями от вылетов? — нагнулся ко мне Валера. — Пока буду переучиваться, за меня замолвят слово. Буянову придётся смириться с тем, что я буду летать.
— Где? В Осмоне тебе не дадут…
— Ещё как дадут! — усмехнулся Валера, и его громкий голос был услышан Буяновым.
Комэска хмуро посмотрел в нашу сторону. Ох, и недоволен будет Иван Гаврилович, если Валеру оставят в строю! Каким только образом у моего командира звена это получится?
Завтрак в столовой мне показался просто чудесным. На базе в Афгане картошка консервированная, гречка различных видов и что-то ещё, неподдающееся описанию. А здесь утром на выбор и макароны по-флотски, и каша рисовая на молоке, и оладушки с вареньем. И какао с молоком, а не просто чай с… непонятно из чего.
Подозреваю, что всё это могла организовать супруга Буянова, которая сегодня вышла на смену в столовой. Вид у Анны Буяновой был сегодня слегка заспанный. Накраситься она, судя по всему, не успела. Улыбками удостоила только наш стол.
— Мальчики, кушайте. Вам ещё лететь, — сказала официантка, не торопясь ставить перед Гаврюком завтрак из его любимых оладушек с повидлом.
— Ань, ну ты чего? — удивился Валера.
— Ничего. Ты никуда не летишь, значит, никаких оладушек.
— Вот видишь, Гаврилыч. Мы его ещё официально не списали, а он уже реактивной нормы лишился, — заметил Бажанян.
— Вот так служишь, летаешь, а тебя потом с оладушками прокатывают, — иронично заметил Валера.
— Ой, фсё! — воскликнула Анна Буянова. — Не дам я тебе с голоду помереть, — улыбнулась она и поставила оладушки перед Гаврюком.
— Мне, пожалуйста, кашу рисовую, — сказал я.
— Конечно, мой дорогой. Вань, ты мне когда своего конченного умного Родина покажешь? — с укором спросила Буянова и Бажанян с Гаврюком чуть не подавились едой от смеха.
Я сразу вспомнил, как у меня не сразу сложились отношения с комэской. Всему виной конфликт на почве его дочери Алёны. Обидно, вообще-то! Я ей помог, а всё равно остался прилагательным на букву «К».
— Прекрати, Аня! Вот он, — указал на меня комэска. — И нормальный Родин парень. Передовик он у нас, — гордо поднял указательный палец вверх Буянов.
Супруга комэски пристально посмотрела на меня оценивающим взглядом. Будто каждый прыщик пытается рассмотреть или найти неровно лежащую на голове волосинку.
— Ага. Мендель у тебя тоже был сначала хороший, — сказала супруга Буянова и поставила на стол мне кашу. — Ешь, милый. Ты меня извини. Я ж поверила словам твоего командира о тебе. А ты оказался не настолько конченным, как я думала.
То есть малая часть меня ещё соответствует этой характеристике?! Удивительно!
— Ну, спасибо, что хоть начал эволюционировать, — заметил я, отпив глоток горячего чая.
— Родин, давай не бузи! Ты, знаешь ли, в начале своих славных дел набедокурил ой-ёй-ёй! — вспомнил Буянов нашу с ним перепалку.
Все уже отвлеклись от разговора и погрузились в поедание завтрака. Я же продолжал напрягать слух.
— Гаврилыч, получишь у меня, — пригрозила ему указательным пальцем с ярким маникюром Анна.
— И что именно? — тихонько сказал комэска, будто прямо сейчас потащит в укромный угол свою жену.
— Как что?! Вот это, — сказала Анна и сжала в кулаке дулю, а затем поцеловала в щёку своего мужа. — На улице тебя подожду.
Пока Бажанян получал условия на вылет, а Буянов куда-то запропастился, я отправился на медосмотр. И не потому, что было у меня желание ещё раз увидеть Ольгу. Положено проходить медиков перед вылетом. И тут, как говорится, всё вот так совпало — мой отлёт, недавняя встреча, молчаливое прощание.
— Разрешите войти, Ольга Онуфриевна? — спросил я, оказавшись на пороге медицинского кабинета на аэродроме.
Ольга взглянула на меня и начала суетливо поправлять свои растрепавшиеся волосы. Вид у неё был не совсем здоровый.
Лицо поразила небольшая сыпь, щёки слегка опухли, и сама она быстро ёрзала на стуле, будто ей было не удобно сидеть.
— Присаживай… тесь, Сергей Сергеевич, — сказала Оля и указала на стул рядом со своим рабочим местом.
Я медленно прошёл и занял сидячее положение. Попытался внимательно рассмотреть Вещевую, но она старалась прикрыть лицо. И чего она стесняется? Выглядит не на все 200, но достаточно привлекательно.
— Жалобы? — спросила она, записывая мои данные в журнал.
— Жалоб нет. Ел, спал, предполётный режим не нарушал, — весело сказал я и протянул руку, чтобы она замерила у меня давление.
— Я вам верю. Давление у вас в норме, — отодвинула мою руку Оля.
Вот так номер! Похоже, пытается как можно быстрее меня выпроводить в полёт. Даже своим принципам не стала следовать Вещевая.
— Понял. Разрешите идти? — спросил я и Ольга молча, кивнула.
Я продолжал смотреть на неё и не сводил глаз. Понимаю, что неправильно вот так глазеть на чужую жену, но что-то в ней меня не отпускает.
— Идите, Сергей. Вам пора, — сказала Оля, не поднимая на меня глаза.
— Ты уверена? — спросил я, и она не выдержала этого молчаливого давления, бросив на стол ручку.
— Чего добиваешься? Дырку во мне собрался прожечь? — недовольно спросила Ольга, сложив руки на груди. — У меня всё хорошо. Муж, работа, квартиру скоро дадут. Я счастлива.
— Это заметно, — сказал я и встал со своего места.
— Не любила и не люблю я тебя, Сергей. Ты мне не нужен, понял? — злобно прошипела Вещевая, будто вселилась в неё какая-то змея.
— Понял. Ты нервы побереги. По жизни пригодятся, — сказал я и пошёл к двери.
— Зачем ты вчера с ним разговаривал? Он мне все уши прожужжал, какой ты славный парень, — продолжала буйствовать Ольга.
— Да, я такой. Меня все любят, — ответил я, гордо запрокинув голову.
— Ага! Я тебя не люблю, — продолжила ворчать Ольга и громко чихнула, прикрыв рот носовым платком.
— А зря! Будь здорова, — сказал я и вышел за дверь.
Может, показалось, но из кабинета донеслось пару оскорблений в мой адрес. Что и требовалось доказать — всё у Оли хорошо. Ну, почти!
На стоянке рядом с нашими самолётами толпилось множество техников и людей, не связанных с обслуживанием МиГ-21 и каких-то ещё воздушных судов. У каждого по паре авосек, коробок и бутылок с прозрачными жидкостями. Весь этот митинг пытался разогнать Буянов, который ворчал не переставая.
— Я тебе эту коробку сейчас засуну по самые гланды, — возмущался он. — Издеваетесь надо мной?!
— Товарищ подполковник, ну передать же родня попросила. Оголодал там совсем братик, — уговаривал его один из техников, держа в руке небольшую коробочку с торчащим горлышком водки и части палки колбасы.
— Отвали. Спирт у них есть, — отмахнулся от него комэска, просматривая следующую авоську с продуктами. — Водку убирай, а колбасу оставляй!
— Есть! — радостно воскликнул техник.
Стандартная тема, когда в самолёт, даже в боевой, пытаются загрузить гостинцы. В этот раз масштаб загрузки поражал воображение. Все свободные ячейки МиГ-21 пытались забить конфетами, колбасой, вязаными вещами и так далее. Самым популярным был алкоголь. Чего уж там — в мой самолёт загрузили почти ящик водки. Место стольким бутылкам нашли в конусе воздухозаборника, где и так уже стоит пятилитровый бак спирта для омывания остекления фонаря при обледенении.