— Всё-всё! — сказал я, отпихивая от себя Костю. — До вечера.
Дел было ещё много. Первоочередным был поход на кладбище, которое находилось как раз за железнодорожными путями. За последние годы оно, выросло.
— Ну, здорово, дед, — сказал я вслух, найдя могилу Владимира Петровича.
Находилась она рядом с могилами родителей моего реципиента — Сергея Родина -старшего и Валентины Родиной.
Памятник у деда был выполнен, как и положено с нанесением его фронтовых наград. На меня с фотографии смотрели его суровые, но такие родные глаза для моего реципиента.
В прошлой жизни не сберёг я единственного родного человека, дядю Жору. И в этой тоже самое. Рано ушёл дед, так и не дождавшись меня с войны.
Постояв с десяток минут и сказав какие-то общие для себя слова, я обратил внимание на «новое кладбище». Оно начало образовываться чуть дальше.
Пройдя по свежевыложенным из щебня дорожкам, я всматривался в лица погибших в Афганистане. Насчитал я порядка двадцати человек на этой небольшой аллее. Могилы аккуратные, оградки покрашены, памятник стоит у каждого и надпись «Погиб при исполнении интернационального долга в Афганистане». У каждого красуется изображение награды, вручённой ему посмертно. Рядом с одной из могил, я встретил знакомую мне женщину. За прошедшие годы она изменилась. Можно сказать — сдала сильно. От её сурового взгляда ничего не осталось.
В тёмном одеянии, рядом с двойной могилой, стояла печальная, похудевшая и осунувшаяся Вилора Брониславовна. Сразу я не вспомнил, кто она такая. Но память реципиента, видимо, во Владимирске начинает работать с удвоенной силой. Это та самая завуч из школы.
— Добрый день! — поздоровался я, подойдя ближе к Брониславовне.
— Ой! Родин! Живой, — взяла меня за руки завуч, слегка улыбнувшись. — Прости, что так сразу. Я просто за всех наших мальчишек переживаю. Сейчас тем более.
— Ничего, — сказал я и посмотрел на два памятника, рядом с которыми стояла Вилора Брониславовна.
Судя по именам, это муж и сын нашего завуча. Оба погибли при исполнении служебного долга.
— Вот видишь, Сергей. Сын сначала погиб в декабре 1979 года. Транспортный Ил разбился в аэропорту Кабула, а он был в составе экипажа, — вздохнула женщина, подойдя к памятнику и смахнув снег с фотографии сына.
— Соболезную.
— Спасибо. А вот и муж, — указала она на другой памятник, где не было надписи про Афганистан. — Умер от последствий командировки для выполнения так нужного нам всем интернационального долга через полтора года после сына. Не вылечили.
— Не знаю, что вам сказать. Я видел, как там многие болели и гепатитом, и брюшным тифом, — начал рассказывать я о болезнях «за речкой».
— Тебя пронесло, Сергей?
— Да.
— Это хорошо. Моего супруга болезнь и в Африке достала, — объяснила Вилора Брониславовна и рассказала, что её муж долгое время был в Анголе.
Жаль её. А сколько таких, как она, не дождались своих сыновей и мужей? Пускай и не окрасилась страна в траурные чёрные платки, но потерь в Афганистане не удалось избежать.
— Сергей, вы идите. Мне хочется одной побыть.
— Да, конечно. До свидания, Вилора Брониславовна.
— Ты хоть женат? Дети есть? — остановила она меня.
— Ни того, ни другого. Холостой я.
— Понятно. Пора бы уже вам и на земле немного пожить. Наверняка я не первый человек, который вам об этом говорит.
Чем-то этот разговор мне напомнил общение с вдовой Томина. Печальные слова от понёсшей тяжёлую утрату женщины, но правильные. Где бы найти только ту, с кем можно пожить на земле? Вторую Женю ещё не придумали.
Проведя остаток дня с бабушкой, я начал готовиться к вечерней прогулке с Костяном.
— Серёжа, главное тепло одевайся, — начала инструктировать меня бабушка, когда я надевал водолазку с высоким горлом.
— Баб Надь, я знаю. Мы на машине с Бардиным. В ней печка работает, — ответил я и полез за флаконом одеколона «Зевс».
— Лучше бы носки потолще бы одел, — продолжала наставлять меня бабуля.
— Всё хорошо, баб Надь, — ответил я, орошая себя ароматом, который прямо говорил, что я мужик.
Смесь каких-то сильных цветочных запахов был в этом одеколоне. Но мне понравился. Сегодня прикупил себе в «Универмаге», где был директором Капустин-старший.
Как только я закончил с приготовлениями и услышал автомобильный сигнал снизу, то сразу пошёл обуваться.
— А ты чего без кальсонов? Мороз такой, Серёжа. Девчат, как ублажать будешь? — расстроено спрашивала бабушка.
— Я прилично оделся, воспользовался хорошим одеколоном, побрился. Готов покорять девичьи сердца, — улыбнулся я и поцеловал бабушку в щёчку.
— Главное, чтобы было, чем после свадьбы покорить во время брачной ночи. А то я так правнуков не дождусь, — зацокала языком бабуля.
— Ой, баб Надь! — посмеялся я и выскочил за дверь.
Морковный «Москвич» был разогрет. Из приёмника играла композиция «Землян» про каскадёров.
— Ты как, Серый? Ох, и аромат от тебя! — передёрнулся в водительском кресле Костян, который пах «Шипром».
— «Зевс». Излучаю уверенность в своих силах, — посмеялся я. — Поехали, куда там ты хотел.
— Есть! — весело крикнул Костян, переключил передачу и… снова рванул назад, вместо движения вперёд.
Глухой удар и «Москвич» влетел в плотный сугроб.
— Ты когда-нибудь научишься ездить? — спросил я, выйдя из машины и посмотрев на отвалившийся бампер.
В сугробе была закопана лавочка, которая оказалась прочнее, чем элемент конструкции советского автомобиля.
— Ладно. Теперь у меня хоть деньги есть, чтоб починить, — сказал Костян, закидывая бампер в багажник. — Может, как обычно, около подъезда в машине посидим?
— А кто-то обещал культурную программу, — покачал я головой, иронично улыбаясь. — Поехали к твоему дому.
И вот снова девятиэтажка Бардиных. У нас хороший коньяк и много закуски. В добавление к бутылке марочного напитка «Абхазия», приобрели ещё и грузинский «ОС».
— Слушай, мы бы спокойно могли пойти в ресторан, — сказал я, нащупав в кармане несколько купюр советских денег. — Офицер может себе позволить.
— Знаю. Просто хочу здесь посидеть, — ответил Костян, всматриваясь вдаль в ночи.
Что-то темнит мой товарищ. Не просто так мы здесь.
Время шло. Мороз на улице крепчал, а коньяка в бутылке становилось всё меньше. Разговоры, конечно, были о службе, авиации и войне. Бардин взахлёб слушал мои рассказы об операциях и то, как мы боролись с иранскими Ф-14 и пакистанскими Ф-16.
— Серый, это же круто! Настоящий воздушный бой. Вот так вот рядом с противником. Буквально чувствуешь его дыхание на хвосте. Очень круто! — восхищался Костян.
— Поверь, в тот момент мне было ой как не по себе! — улыбнулся я. — Сирена визжит и буквально оглушает тебя. В воздухе извиваешься как уж на сковородке. Внизу идёт бой, и уже не думаешь, что по тебе может отработать ПЗРК.
— Наверное, и о параметрах полёта с объективным контролем не вспоминал? — спросил Костян.
— Совершенно верно. Лишь бы выжить и по своим не отработать, — сказал я и поведал ему о подвиге нашего командующего.
Тот самый эпизод, когда проявил себя во всей красе генерал Хреков.
— Блин, во даёт ваш старикан! — восхитился он храбростью Андрея Константиновича. — Знаешь, завидую тебе. Поучаствовал ты в самом опасном конфликте за последние годы.
— Поверь, лучше воевать на учениях, — сказал я, и мы выпили ещё по одной стопке с Костей.
Бардин снова уставился перед собой.
— Ты кого-то высматриваешь? — спросил я.
— Подожди, она ещё не пришла, — отмахнулся он и тут же хлопнул себя в лоб. — Проговорился, да?
— Определённо. Ну, и кого ты тут поджидаешь? — спросил я, улыбаясь и закусывая сочным яблоком.
— Вообще-то, поджидаешь ты, — сказал Костя, и я чуть не поперхнулся. — Тихо! Не надо так реагировать, — проговорил Костя, похлопав меня по спине.
— Да я и не собирался. Ты думаешь, я сам себе девушку найти не могу? Ха… да за мной очередь в Афганистане выстраивалась! Что за сватовство ты мне наметил сейчас? — спросил я откашливаясь.
— Девчонка в моём подъезде. Верой зовут. Я её постоянно отпрашивал гулять у отца. Вот хочу вас познакомить, — улыбнулся Бардин, разливая по рюмкам коньяк.
Смутно помню я эту девочку. В голове пока не сложился её образ. И желания прямо сейчас завязывать романтические отношения нет.
— Не та ли случайно, у которой папа — генерал? — спросил я. — Совсем моей смерти хочешь? Или думаешь, что я по расчёту соберусь жениться на ней?
— По расчёту не получится, — сказал Костян и залпом выпил рюмку, занюхав шоколадкой. — Отец у неё умер два года назад. Мать в гарнизоне служит ещё.
— Мда, — сказал я и выпил свою рюмку. — И почему ты решил сыграть роль сводника?
— Девчонка она хорошая. Как отца не стало, замкнулась в себе. Мне писала, жаловалась на свою компашку, что они разгильдяи и не всегда пристойно себя ведут. Ну не бить же их!
— Может и надо, — ответил я, смотря в окно.
К подъезду, закутавшись в серое зимнее пальто, шла девушка. На голове аккуратная светлая шапка аля-Надя из «Иронии Судьбы», а на ногах кожаные коричневые сапоги. Лицо печальное, хотя на таком морозе вряд ли будешь весёлым.
— Давай, Серый. Познакомься, — подталкивал меня Костян.
Смотрел я на это хрупкое и прелестное создание. Идти или не идти? Словно монолог Гамлета читаю на современный лад. Я потянулся к ручке двери, чтобы открыть её.
А девушка симпатичная. Да что уж там — красивая. Только, что-то меня останавливает. Не пойду же я к ней и сразу буду просить руку и остальные части тела у её мамы?
— Давай в другой раз, — сказал я и убрал руку от двери. — На трезвую голову лучше такие вопросы решать.
— Шарик — ты балбес. Не будет у тебя другого шанса. Так и помрёшь холостяком, — махнул Костян и отвернулся от меня.
Из соседнего подъезда вышла небольшая компания парней в меховых шапках очень неприглядного вида. Один из них подбежал к Вере и, подхватив на руки, закружил её. Не очень это понравилось девушке, но вырваться из объятий грубияна у неё не получилось. Парниша схватил Верочку за голову и сорвал шапку. Кажется, из машины всё же предстоит выйти.