— Грустно, когда вот так заканчивают свою карьеру ещё в самом расцвете, — сказал Костя. — О Виталике ничего не слышали?
— Полное неведение, Бардин. Как я понял, парнишка, этот Казанов, непростой. Полку светит проверка.
И этот туда же? Что ж все о своëм только и думают?
— Один больше летать не будет. Второй, возможно, сильно пострадал, а вы комиссий боитесь!
— Родин, успокойся, — сказал Нестеров. — От твоих нерваков ты его быстрее на ноги не поставишь. У меня знакомая в госпитале работает. Сейчас всё узнаем. Вы, только, из части ни ногой. Сейчас нам только самохода не хватает группового.
Через полчаса, когда весь наш взвод вернулся в казарму, у Нестерова появилась информация.
— Подруга моя говорит, что оба жить будут. Друг ваш и вовсе в рубашке родился — руки обжёг сильно и спину слегка. Шлемофон только отдавать не хотел, — улыбнулся Нестеров и подошëл ко мне ближе. — И летать даже будет. Так, что спать можешь спокойно.
— Он не хотел летать, Николаич, — сказал я, присаживаясь на кровать. — Я уговорил, чтобы он не бросал учëбу.
— Ты даром убеждения обладаешь? — спросил Нестеров, присаживаясь рядом.
— Да какой там! Просто, получилось и всё, — отмахнулся я.
— Ты производишь впечатление опытного и знающего человека, — толкнул меня в бок Нестеров. — И это несмотря, на юный возраст. Тем не менее, Казанов сам принял решение и поступил, как мужик, а не генеральский сынок.
Слабо, конечно, утешает Николаевич. Пока Виталика не увижу, вряд ли успокоюсь.
— Только не генеральский сынок, а маршальский внук, товарищ майор, — сказал Макс и Нестеров чуть с кровати не навернулся.
— Ну, точно, проверки не избежать, — сказал он, томно вздохнув.
На следующий день нам удалось попасть к Виталику в госпиталь. Нестеров уговорил комэска, чтобы отпустил нас в увольнение. Было много криков, которые слышал весь штаб эскадрильи. Особенно мы, находясь за дверью его кабинета.
Николаевич в это время слушал отзывы командира эскадрильи о возможном приезде главкома ВВС вместе с маршалом СССР Батицким — дедом Казанова.
— Ты хоть знаешь, Петя, что будет? В статьях о половом воспитании журнала «Здоровье» почитай, если не знаешь, — воскликнул подполковник Ребров.
— Командир, ну надо парня проведать. Может это несколько сгладит будущее впечатление…, — начал говорить Нестеров, но Ребров его прервал.
— Впечатление? У него внука чуть не прикастрюлили, а ты о сглаживании говоришь. С другой стороны, парень, Казанов-то, молодец. Фонарь быстро сбросил и инструктору полез помогать. Держи пятëрку, пускай ребята и от нас что-нибудь возьмут ему. А на инструктора с кассы эскадрильской у начштаба.
На свои, почти 8 рублей курсантской получки, купить можно немного. Особенно, когда все деньги уже проедены или прогуляны.
Со всей казармы насобирали только трëшку. Так что пять рублей от комэска были очень кстати. В магазине купили всё, о чëм сейчас мог мечтать Виталик — сладости, пирожки, а главное — пирожное «Картошка». Конечно, в аптеку зашли за аскорбинкой и гематогенками. Только потом вспомнили про яблоки. Купили чуть больше двух килограмм и с тканевыми сумками отправились в госпиталь.
Знакомая Нестерова, которая оказалась старшей медсестрой хирургического отделения, провела нас на территорию и показала, где лежит наш товарищ.
Судя по реакции Ирины Сергеевны — так зовут знакомую Николаевича — она очень расстроилась, что он сам не пришëл. Очень милая девушка, которая всю дорогу интересовалась про Нестерова.
— И что, прям-таки, на работе? И не смог прийти? — расстроено спрашивала она.
— Он правда не смог. Еле-еле нас получилось к товарищу отпросить. Там на службе завал, — отмахивался Костя, выполняя поручение Нестерова.
Николаевич «проинструктировал» нас, что сказать Ирине. Видать, очень близкие они «знакомые». Колец-то, у обоих нету! Хотя, Нестеров мог и просто не носить обручалку. Технику безопасности соблюдает.
В палате Виталик оказался на данный момент один. Он очень обрадовался, увидев нас. Когда мы снабдили его стратегическими запасами вкусностей, счастью не было предела. Сразу попросил раскрыть ему пару конфет и пирожное, поскольку руки были забинтованными. Яблокам, конечно, в рационе была отведена крайняя роль.
Естественно, все хотели узнать подробности произошедшего. А Виталик, занятый поеданием своей любимой «Картошки», не мог разговаривать быстро.
— Температура в двигателе смотрю растëт, и палëнным запахло. Я инструктора запрашиваю, а он не отвечает, — сказал Казанов, прожевав пирожное. — Ну а дальше, как по инструкции кран закрыл, обороты «Малый газ» и считалочка Борисова…
— КП, ТП, фал, фонарь, — хором зарядили все впятером.
— Молодец, запомнил! — сказал я. — Как спина?
— Нормально. Бок правый немного обгорел, но заживëт. Вы не знаете, как там инструктор? — спросил Виталя, но никто сразу не решился ответить.
— Жить будет, а вот летать… нет. Говорят, ты его сам вытащил? — спросил я.
— Не прям сам. Он фонарь сбросил, а туда пламя пошло. Я свой шлемофон на руку и давай его вытягивать. Пока на обрез кабины вытянул, тут и техники подбежали. Когда самолёт бахал, меня уже на бетонке тушили.
Вроде и поговорил с Виталиком, а чувство вины на душе есть. Могло же и не так хорошо закончиться.
— Полковник, я спрашиваю, почему он лежит здесь? Почему не направили в Москву? — звучал в коридоре громовой голос.
— Павел Фëдорович, всё сделаем. Если б мы знали…, но всё уже позади, врачей с окружного госпиталя вызвали!
— Здесь он? — спросил обладатель громового голоса. Дверь в палату открылась, и перед нами возник тот самый дедушка Паша.
Вытянувшись в струнку, я смог разглядеть этого известного военачальника. Батицкий, одетый в повседневную маршальскую форму с накинутым на плечи халатом, стоял в дверях и осматривал внутренний интерьер. Фуражку с особым орнаментом держал в руках, а золотая звезда Героя Советского Союза блестела на груди, расположившись над многочисленными рядами медальных планок.
— Кто такие? — спросил он.
Поочерёдно мы представились, не опуская подбородков. В этот момент, к стоящему Казанову подошла взрослая женщина в пальто кремового цвета и серых перчатках, и принялась обнимать его.
— Мать, ну что ты в самом деле, — сказал маршал и жестом показал сопровождающим выйти. Мы схватили свои фуражки, но выйти нам не дали. — А вас не отпускали. На место.
— Ну как же так, Виталичек? — плакала бабушка Казанова. — И вот надо было нам, Павел Фёдорович, заставлять его из Москвы уезжать. Теперь что делать? Кто говорил, что выучится, «соколом» будет?
— Так ты ж сама, мать, говорила…
— Я тебе сейчас дам сама, старый пенëк! Это тебе не в армии командовать!
— Да, успокойтесь вы! — неожиданно, воскликнул Виталик. — Я правда сначала не хотел, а потом с ребятами сдружился. Полюбил это дело. Но теперь не смогу снова сесть в кабину.
— Почему, сынок? — спросил Батицкий.
— Страх теперь всегда будет. Боязнь будет. Видимо, небо меня не принимает. Правда, Серёга? — сказал Виталя, посмотрев на меня.
— Это твои друзья? — спросила бабушка Ольга. — Спасибо, что вы с нашим внуком. Вы знаете, он у нас…, — но она не смогла закончить и разрыдалась.
— Садитесь, сынки. Пообщаемся, — сказал Павел Фëдорович.
Невероятно, что я нахожусь рядом с такой личностью как Батицкий. В Великую Отечественную он командовал корпусом и его войска участвовали в Берлинской операции. Интересно было пообщаться на эту тему.
Бабушка Оля накормила нас чудесными пирожками и жареной рыбой с картошкой. Еë, Павел Фëдорович, будучи фанатом рыбалки, сам ловил.
— Товарищ маршал Советского Союза, разрешите идти в казарму. Не хотим, чтобы нашему инструктору влетело, — сказал Максим.
— Небось, ждут проверку какую-нибудь? Можешь не говорить. Всё знаю. Им известно, что куда бы Батицкий не приехал, там всё приводится в готовность номер раз. Что скажешь, Виталик? Какое решение примешь? — спросил он.
— Поеду домой. Только, дед, давай без проверок в училище. Лучше инструктора на ноги поставить и в лëтчики вернуть помоги.
— Сделаем. А вам, соколы и авиаторы, встречного на взлëте и попутного в полëте, — сказал Батицкий и пожал каждому руку.
Через неделю, Виталика выписали и он забрал свои документы. Не забыл он и с нами попрощаться.
— Серый, ты за меня не волнуйся и не кори себя. Наоборот, я почувствовал, что могу что-то делать, а не только рисовать, — сказал он, обнимая меня.
— И чем теперь займëшься?
— Я как-то давно хотел языки изучать, чтобы со своими картинами ездить по выставкам. Пойду в институт стран Азии и Африки. Дед уже договаривается. Так, что, свидимся когда-нибудь.
— Земля круглая, как говорится, за углом где-нибудь встретимся, — сказал я и крепко обнял своего товарища.
За всей историей с Казановым, на второй план отошла наземная подготовка, подходившая к концу. У каждого из инструкторов были свои требования к курсантам, чтобы допустить их в кабину.
В одной из групп, лëтчиком-инструктором был лейтенант Швабрин. Он придумал какую-то систему «летучек» и каждый день по несколько раз раздавал их своим курсантам. Оценки были только «сдал» и «не сдал». Проводились эти тесты в очень неподходящее время. Мог и с утра прийти в казарму и заставить их писать в Ленинской комнате.
Швабрин постоянно ходатайствовал, чтобы в увольнение этих курсантов не пускать. А ребята были, ну вот, «без царя в голове»!
Крайние выходные перед началом ознакомительных полëтов ознаменовались «любимым» занятием, которое только может быть в авиационном полку — ПХД. Документально определяется как «парко-хозяйственный день», а на военном языке — «пришла хана хорошему дню». Первые два слова заменяют обычно на одно, более правильное.
Нашу эскадрилью поделили на две части. Одной половине досталась территория для уборки на трамвайных путях вдоль набережной по улице Краснознамённой, а другой — улица Октябрьская.