— Иди сюда, — подозвал он к себе техника и напялил ему на головной убор поверх пилотки. — Скоро заберу. Готов, Сергей Сергеевич? — спросил меня командир полка, перед началом нашей посадки в кабину.
— Так точно, товарищ полковник.
— Хорошо. А ты, Пётр Николаевич, жди здесь, — сказал Добров и погрозил пальцем моему инструктору. — И смотри мне не кури!
Весь полëт проходил как по маслу. Параметры выдержаны, ветер не мешал. Главное никто не мешал мне! Ну, разве только чуть-чуть.
— Не думай о секундах с высока. Наступит время сам поймëшь наверное…, — напевал песню по внутренней связи Добров. — Свистят они как пули у виска. Давай подпевай, Родин.
— Мгновения, мгновения, мгновения, — закончил я за командиром, продолжая выполнять заход на посадку.
— Хорошо. Контролируй скорость и высоту. Нормально идëшь. Обороты, скорость. И….касание. Держи, держи! Опускаем.
На стоянке Нестерову слегка досталось от Доброва. Заметил полковник, что Николаевич закуривал сигарету и не успел выбросить.
— Нервы, товарищ командир, — улыбнулся майор. — Разрешите уточнить по…
— Всё хорошо. Давай его книжку сюда, — сказал Добров, расписался и поставил мне оценку «хорошо».
— Разрешите уточнить замечания? — спросил я у командира.
— Потом. Нестеров свободен, а Родин со мной на беседу. Сынок! — подозвал он техника, который хранил головной убор командира. — Шлем в класс высотного снаряжения. Спасибо.
— Есть товарищ полковник!
В течение нескольких минут мы обсудили полëт и мои ошибки. Добров, конечно, профессионал. Объяснил всё досконально и понятным языком.
— С инструктором, когда летаешь, те же были ошибки? — спросил полковник.
— Да. Носовое колесо тороплюсь опускать и в процессе четвëртого разворота взмывание небольшое постоянно.
— Поправимо. Родным пишешь? Звонишь?
— Периодически.
Если писать письма много ума не надо, то вот к походам на переговорный пункт не могу никак привыкнуть.
Кричат тебе «Владимирск, 1 кабинка» и давай разговаривай по цене 15 копеек за минуту.
— Товарищ полковник, у меня есть вопросы о родителях. Ответите?
— Смотря о чëм собираешься спросить. Я знал твоего отца и мать. Как и Борисов Иван Иванович.
— Это я уже понял. Меня больше интересует вопрос об их гибели. Что-то можете сказать?
Добров не спешил с ответом. Зачем нужна эта секретность?
— Про смерть твоей мамы, к сожалению, ничего не могу сказать, поскольку не знаю. Серëга выполнял обычный ночной полëт. Случился отказ двигателя на предельно-малой высоте и врезались в сопку. Такова официальная версия.
— Было ли расследование?
— Конечно, но там местность с непроходимыми лесами и высокими холмами. Практически ничего не нашли от МиГ-21, — ответил полковник.
Как-то неправдоподобно звучит. Слишком просто, чтоб это нужно было скрывать.
— Вы думаете, я в это поверю? А потом и… мама Валентина заболела и умерла. Не вяжется что-то.
— Те, кто были там, нередко заболевали. Жаркий климат, дожди, распыление токсинов — нам нелегко приходилось в борьбе с грозным противником.
Кажется, у меня начал складываться пазл. Секретность, болезнь мамы Родина, фотография в кабинете Леонида Краснова, где он стоит на фоне джунглей — подобные детали ведут явно не на советский Дальний Восток.
— Как я понял, товарищ полковник, в тех местах, где погиб отец, звали вас не иначе как «льенсо»? — спросил я.
— Вылитый отец. Умом ты явно не обделëн. Дело действительно было во Вьетнаме.
Глава 26
Из рассказа Доброва стало понятно, почему не просто узнать о гибели Родина-старшего. Во время войны во Вьетнаме, Союз оказывал помощь коммунистическому Северу. В частности, была группа советских военных лëтчиков, занимавшихся обучением вьетнамцев.
Вряд ли, можно что-то откопать в советских архивах по поводу обстоятельств инцидента. В конце нашего разговора, Добров дал мне понять, что в день гибели Родина-старшего учебно-тренировочных полëтов не было. Сам полковник видел, как отца Сергея за день до вылета вызвали в штаб и он долго отсутствовал.
Значит, не всё так просто. У меня начинает разыгрываться нездоровое любопытство в отношении этого дела, а значит стоит продолжать попытки узнать правду. Ещё бы знать как?
В своих размышлениях после разговора с Добровым я не заметил, как дошагал до казармы.
— Серёга, поздравляю! — обнимал меня на пороге Костя.
— Бардин, ты меня удивляешь, — сказал я, в ответ на такие нежности со стороны моего товарища. — Ну куда вы втроëм… Рëбра сломать можно!
Мои товарищи все вместе сжали меня в своих объятьях. Я сам за себя так не радуюсь, как они за меня.
— Добров, говорят, благодарность объявил тебе? — спросил Артëм, отпуская меня. — Как с ним вообще летать?
— Да всё хорошо. Песни пели, анекдоты травили.
— Ну хватит сказки рассказывать! Говори как было, — продолжил наседать Тëма.
— Да не сказки это. Он так расслабляет курсанта в полёте, чтобы не напрягался. Нестеров тоже так делает, — ответил я и пошëл приводить себя в порядок.
— Это с тобой может и песни поëт. Со мной вообще молчит, — жаловался Костя. — Как рыба!
— Что, вообще ни звука? — поинтересовался Артëм.
— Да не то слово. А как заговорит, меня аж передëргивает и голова начинает болеть. Эй, ты чего? — воскликнул Костя, когда я слегка пнул его по ноге. — Чего толкаешься?
— Рот прикрой на счëт своего здоровья. Кто-нибудь стуканëт и пойдëшь к врачам на обследование. Будешь опять осмотры проходить, а это всегда рискованно, — сказал я и слегка толкнул Костю в бок.
Увольнения мне сегодня не досталось, но я выпросил у Николаевича, чтобы он ходатайствовал о назначении меня в наряд по бане.
Самый классный наряд в моей жизни как прошлой, так и нынешней. Банный комплекс находится в городе, недалеко от училищного бассейна.
Приходишь туда, а там тебя встречает… Кузьмич! Вечный дежурный! В моë время за баней тоже смотрел человек с тем же отчеством.
Кастинг тут что-ли такой? Принимают на работу только Кузьмичей. Мне кажется, они и одëжку не меняют — тельняшка ВДВ и тапочки, будто в них все поколения дежурных по бане отходили, а возможно и отсидели.
С нашего курса выделяли по три человека каждую субботу. Наряд сказочный, к тому же засчитывается в графике. По факту, это увольнение с небольшой подработкой. А принесëшь Кузьмичу пива на розлив, он тебя ещё и в командирскую баню может запустить попариться.
— Так, охламоны! Чтоб я ваши голые задницы до вечера не наблюдал в душевой. Пока теряйтесь, три часа вам на разграбление города, — сказал он нам, развалившись в своëм кресле в дежурке.
Парилка и снабжение Кузьмича были не очень интересны сейчас. А песни Анны Герман с пластинки, игравшие на проигрывателе «Концертный», не вызывали восторга. Хотя, поëт она хорошо.
У ворот бани меня уже ждала Женечка. Прелестная девушка была сегодня в бежевом платье и белых туфельках на невысоком каблуке.
— А я не с пустыми руками, — похвасталась она, протягивая мне продуктовую сетку с двумя ароматными свëртками. В животе сильно заурчало. Этот невероятный запах пирожков нельзя скрыть никакими упаковками.
— Я так с тобой поправлюсь. Ребят надо ещё угостить.
— Конечно. А… мы будем гулять? — спросила Женя, обнимая меня за шею.
— Давай просто посидим здесь. У меня времени немного. На три часа отпустили всего.
— Хорошо, — сказала она, присаживаясь на скамейку.
Сегодня она такая же мягкая и воздушная, как и всегда. Прижимается ко мне и рассказывает впечатления от прочтения очередной книги.
Я слушаю Женин пересказ, где-то в окнах домов играет Высоцкий, в воздухе витает запах жаренного шашлыка. Облокотившись на спинку скамьи, через листья деревьев я смотрю на голубое небо. Как же круто, что мне выпал шанс снова стать лëтчиком. И, в то же время грустно.
— Ты чего такой печальный? Пирожки не вкусные? — спросила Женя, заметив, что я неохотно откусываю, принесëнный ею, деликатес.
— Задумался. Что будет через 15 лет? Будущее пугает, — сказал я, прожевав небольшой кусочек пирожка.
— Как что? Будем мы жить в самой прекрасной стране, продолжим строить наше социалистическое государство и в мире будем жить. Что может тебя пугать?
Действительно, что может поменяться? Как бы хотелось сейчас бить во все колокола и предостеречь наших советских руководителей от ошибок. Только, кто поверит курсанту первого курса?
Сколько всего произойдëт через 15 лет! Такие молодые, по хорошему наивные девушки и юноши, как Женя, скоро ощутят на себе весь ужас слома понятий и устоявшегося порядка. Ценности моральные станут нивелироваться материальными. Свобода и гласность, преподнесëнные советскому народу, словно дорогой сыр, окажутся лишь приманкой в огромной мышеловке.
— Как же так? — тихо прошептал я.
— Серёжа, что случилось? — распереживалась Женя и посмотрела мне в глаза. — Почему ты так сказал?
— Говорю, как же так…, — сделав паузу, я обнял еë и посадил себе на колени, продолжая смотреть в прекрасные и добрые глаза. — Как же так мне повезло, что я пошëл на тот самый вечер.
Она радостно улыбнулась и тихонько поцеловала меня.
Тем временем я начал дальнейшее освоение программы Курса учебно-летной подготовки. Теперь предстояло отработать полëты с исправлением отклонений.
— Отклонения вы сами видите и исправляете. А вот с имитацией отказа двигателя будет нечто новое, — рассказывал Нестеров, когда мы отрабатывали упражнение 5 на тренажном самолëте.
— А если он и правда выключится? — спросил Макс. — Что тогда делать?
— Как что? Сиди и кури. Всё как-нибудь уляжется, — ответил Нестеров.
— Правда?
— Нет конечно! Инструкцию читал? — спросил Николаевич, доставая объëмный блокнот из нагрудного кармана. — Всегда носите с собой и повторяйте на тренажах. Надеюсь, что никогда вам это не пригодиться, но готовыми должны быть ко всему.
Завести блокнот и записывать туда различную информацию — это пер