– Длительная гипоксия запускает процесс гибели нервных клеток и может привести к энцефалопатии, – Вильгельм скрипнул зубами. – Осторожно, если…
– Перевожу для тебя, очкарик, – перебил Никис. – Ты останешься идиотом. Не полным овощем, но заторможенным трясущимся придурком с жалкими обрывками тех знаний, которыми так перед нами гордишься. Ведь гордишься, я угадал? Ты – инженерист, малыш, правда? Не отвечай. Вижу по глазам…
Лангаль закрутил головой и замычал, вырываясь.
Вильгельм едва сдержался, чтобы не оттолкнуть Никиса. Штурману приходилось пытать людей, но он ни разу не заходил дальше обычных побоев. Если очкарик – инженерист, агент правильно нащупал болевую точку. Лангаль быстро расколется и выдаст все, что знает.
Вильгельм встречался со свихнувшимися на бездушных машинах жрецами. Они превращали старые фабрики в храмы, молились древнему народу Ану как Богам и ставили прогресс превыше всего. Для них не существовало ни морали, ни законов – ничего, что ограничивало науку.
– Итак… Код? – осклабился Никис.
Лангаль истово закивал.
– Как я и думал, – агент отпустил очкарика. – Эти идолопоклонники скорее мать продадут, чем станут дебилами.
– Значит, Греон, – Севан протянул Вильгельму блокнот и карандаш.
Штурман взял их с облегчением. Он боялся столкнуться с кем-то из данкельских коллег, и встреча с греонцами его обрадовала.
Вильгельм записал код и минут десять отключал модули и перенастраивал частоты. К нему присоединились Георгий и Константин, разбираясь с незнакомым оборудованием на ходу и делая для себя пометки.
Никис вернулся на вращающийся стул. Иклид с Устином встали на страже у двери. Лем, Севан и Лангаль наблюдали за механиками и штурманом. Капитан – задумчиво, гитец – заинтересованно, очкарик – с ревностью в глазах.
Наконец шум в динамиках стих – и сразу вспыхнул с новой силой, но с совершенно другими интонациями. Вызовы помчались лавиной, перебивая друг друга. Знакомые позывные звучали с надеждой. Севан узнал коды Службы государственного спокойствия Альконта и голос руководительницы венетрийского отделения Майеры Рейс, достопочтеннейшей вдовствующей графини Риволл.
Гитец растер ладонями лицо и занял место главного диспетчера. Внутри забурлила энергия. У него появились четкие план и цель.
– Где тебя учили, Виго? – восхищенно покачал головой Георгий. – Я и половины этого не знаю.
– Один греонец показал.
Лем покосилась на Вильгельма, почуяв откровенную ложь. Штурман и сам понял, что отмазался неубедительно. Георгий поверил не задумавшись; Константин и Устин – он по глазам прочитал – нет.
Внутри защемило. Вильгельм боялся потерять доверие команды.
– Слушайте сюда, – подозвал всех Севан. – Мистер Гейц, передадим сообщение на Аркон и наладим связь между Службой и Флотом. Может, поблизости есть еще боевые группы, которые не достались мятежникам… Мария?
– Кхм?..
– Я направлю агентов за герцогской семьей. Ты – возьмешь мне барона Архейм, пока он не получил «Вентас Аэрис». Пользуйся кодами Службы и держи меня в курсе.
– У меня есть мысль получше, – Лем сняла с шеи мертвого Лангаля обруч с наушниками. – Вейс и Архейм использовали это. Виго, перенастроишь, чтобы мы говорили с Севаном напрямую?
Штурман поколебался, но не решился вновь солгать капитану. Он забрал аналогичный передатчик у очкарика и присел возле блокиратора разбираться с частотами.
– Из какого ты храма? – спросил Лангаль.
– Я не из ваших, – буркнул штурман, досадуя, что к нему привлекали внимание.
В другой ситуации он прикинулся бы дурачком. Тем более устройство впрямь было ему незнакомо, пусть и не сильно отличалось от тех артефактов древнего народа Ану, с которыми сталкивался. Но в нынешних обстоятельствах от ненавистных технологий зависело будущее команды «Аве Асандаро». Вильгельм задолжал им больше, чем жизнь и душу. Он не хотел рисковать друзьями из-за собственной трусости.
– Бегут, – внезапно сказал Иклид. – Мистер Гейц, здесь есть дополнительные охранные системы?
– Да, да… – засуетился Георгий.
– Мария, уходите! – поторопил Севан.
– Найдешь дорогу назад, егозень? – дядя обеспокоенно посмотрел через плечо на племянницу. – Чтобы целехонькой мне к Кат вернулась!
– И тебе удачи, дядя Грег! – Лем повернулась к команде: – Чего встали? Вперед!
Заградительные металлические створки запечатали иллюминаторы и двери диспетчерской, едва бежавший последним Устин забрался в вентиляционный канал.
Сигнализация молчала. Георгий был профессионалом.
Подойдя к небольшому владению в горных окрестностях Ветска, одного из воздушных городов Альконта, Эдуард отмечает: восемьдесят лет назад дом выглядел лучше. Сейчас крыша и ставни требуют ремонта, каменные стены надо почистить от мха, живую ограду – подстричь. Вечерние сумерки не скрывают бедности.
Еще неделю назад Эдуард не ожидал, что окажется здесь, но изменил все планы, увидев заголовок в россонской прессе. Первую страницу крупнейшей газеты занимала фотография семнадцати улыбающихся девушек в летных куртках, рядом с которыми стоял седой офицер с выразительным носом. Текст, противореча выражениям лиц, гласил: «Его Величество Алег VI Маркавин пошел на попятную и отменил закон о женской воинской службе».
Прочитав фамилии девушек, Эдуард вначале не поверил глазам. Наведя справки, на следующий день он уже организовывал поездку в Ветск. Алхимик не возражала, но предупредила:
– Если не завербуете, она не должна никому о вас рассказать.
Эдуард проходит по гравийной тропинке от зеленой калитки к дому и заглядывает в окно. Элоиза Тиланд сидит за столом, обхватив голову руками. Невысокая, темно-русая, хрупкая на вид. Глаза серые – фамильная черта. Перед ней опирается на край шахматной доски пухлый фотоальбом. Партия не завершена, но осталось всего несколько фигур. Задачка для начинающих. Достаточно передвинуть слона на две клетки, и белые победят.
Элоиза всхлипывает. Эдуард отворачивается и поднимается на крыльцо: его раздражают женские слезы. Недолго стоит перед дверью, сжимая и разжимая металлические пальцы. Стучит кулаком по косяку.
Девушка открывает не сразу. А открыв, нерешительно отступает и хмурит брови. Всматривается гостю в лицо, зажмуривается, снова всматривается… Оборачивается на фотоальбом – на обеих страницах снимки Эдуарда в сопровождении верного валета, ее прапрадедушки.
Сглотнув, Элоиза переводит взгляд на ростовой портрет над камином – тридцать пять на двадцать дюймов. Эдуард подарил это свое изображение преданному слуге за год до роковых событий.
– Вы… – шепчет она.
– Приятно видеть уважение к семейной истории, – отвечает Эдуард.
– Но как?..
– Белое Солнце наделило меня особым просветлением.
Элоиза пропускает его в дом, прикрывает дверь. Эдуард внимательно осматривает скудную обстановку. Тиланды влачат поистине жалкое существование – распродали почти все, что некогда было пожаловано. Он щедро одаривал любимого валета. Тому нравилась роскошь.
«Портрет, видимо, никто не купил…» – цинично думает Эдуард и опускает взгляд чуть ниже. В цепких пальцах настенных крюков – тяжелая сабля в ножнах. Он бился ею, пока не перешел на рапиры.
Элоиза бросается к сабле, неуклюже запнувшись о половик, и, едва не уронив, снимает. Быстро поворачивается к Эдуарду. Изящные руки дрожат то ли от веса оружия, то ли от волнения.
– Да… Церемониал вы не знаете, – замечает Эдуард. – Ваш прапрадед ежедневно ухаживал за ней, хотя я и просил не зачищать царапины и иные следы боев. Только точить…
– …и менять оплетку рукояти, – шепотом добавляет Элоиза.
– Вечно протиралась в середине.
Забрав саблю, Эдуард наполовину вытягивает ее из ножен. Знакома вплоть до отколотого кусочка эфеса и в отличном состоянии. Прапрадед Элоизы был идеальным валетом, молчаливым и исполнительным.
– Как она здесь оказалась?
– Прапра забрал саблю из дворца. Он не верил, что его гос… что вы погибли.
– Молодец, – Эдуард кладет оружие на стол и в задумчивости смотрит на снимки в фотоальбоме: «Как же все далеко…» – Я приехал из-за вашего увольнения из Летной академии.
Элоиза вздрагивает.
– Не скрою, в начале века я бы тоже посмеялся от одной мысли о женщине-летчике, но с тех пор мое мнение изменилось… – Эдуард встречается с девушкой взглядом. – Хотите забыть об этом унижении и добиться любых высот, каких достойны? Пойдемте со мной. Вы недавно осиротели, вам нечего терять. Или предпочтете доживать остаток дней, распродавая наследство и заливая слезами семейные фотографии?
– Ваша Светлость… – Элоиза судорожно обнимает себя руками за плечи.
– Если откажетесь, мы расстанемся на плохой ноте, – с искренним сожалением добавляет Эдуард. Завуалированная угроза может разрушить весь разговор, но он привык быть честным с Тиландами. Алхимик ясно и однозначно обозначила позицию насчет Элоизы.
Раздается громкий стук.
– Белое Солнце!.. – Элоиза бросается к двери. – Генеалогист!.. Забыла!.. Документы о смерти отца!..
Забрав саблю, Эдуард молча садится в кресло в дальнем, темном, углу. Он не утратил самоуважения и не станет прятаться в доме собственных валетов от какого-то мелкого чиновника.
Элоиза впускает в гостиную человека лет двадцати пяти в белом костюме с приколотым к лацкану значком Генеалогической коллегии, переплетающимися золотыми буквами «Г» и «К».
Эдуард слушает их разговор. Раскладывая бумаги и поясняя суть документов, чиновник навязчиво пересказывает слухи и грубовато шутит, пытаясь отвлечь девушку от мыслей о покойном отце и шумихи вокруг отмены указа о женской воинской службе. Его тон покровительственный, снисходительный – специально подобранный для «бедной сиротки».
Элоиза терпит.
«Альконки всегда терпят. Знают положенное место, – Эдуард внимательно за ней наблюдает. – Мальчишка позарился на ветхий дом и жалкое наследство?.. Или на смазливое личико?..»