«Пора валить», – смекнул старлей.
Левицкий приоткрыл фонарь ровно настолько, чтобы харутом просочиться наружу, и сполз на пол. Комбинезон пламенем отразился в зеркале фюзеляжа. Старлей с досадой расстегнул лямки, быстро стянул его и попытался засунуть в кабину. Комок застрял из-за чего-то твердого в кармане. Комбинезон пришлось толкнуть еще раз и еще, пока он, наконец, не упал на кресло.
Под ноги Левицкому полетел разводной ключ.
Старлей мысленно взвыл, вообразив, как звон разнесется по палубе, – и поспешно подставил ботинок.
Теперь заорать хотелось вслух. Плотная кожа едва спасла пальцы от перелома.
«Дубиной будешь», – мстительно пообещал Левицкий ключу, затолкал его за пояс брюк и, пригибаясь, прокрался между перехватчиками к площадке управления.
Спрятавшись за ящиками с запчастями, Левицкий вновь увидел Даремина. Майор сидел под лестницей и яростно мычал: поток брани заткнули промасленной ветошью.
«Не я один долго его не выношу…» – хмыкнул старлей и поискал глазами того, с кем говорил пехотинец.
Плотный авиатехник ковырялся в щитке, недовольно надувая щеки. Он помянул цвергов, полез внутрь и отскочил. Из щитка фонтаном брызнули искры, запахло паленым – вверх потянулся язычок гари.
– Чтоб тебя!.. – всплеснул руками толстяк и развернулся к корвету: – Эй! Тащи мои инструменты!
Куривший на рампе снабженец затушил сигарету о ботинок, убрал бычок в переносную пепельницу и скрылся в грузовом отсеке. Толстяк, ворча, тоже потопал к кораблю.
Левицкий не упустил подвернувшийся шанс.
Перебежками, когда пехотинец не смотрел в его сторону, он кинулся к Даремину. Краем сознания старлей невольно отметил на рукаве громилы нашивку с белой совой и недоверчиво встряхнулся.
«Почудилось, наверное», – решил он.
Не мог элитный венетрийский полк разгуливать по «Вентас Аэрис», как по родным горам. Разве что старлей до сих пор спал и видел десятый сон, просто с объемными декорациями и реалистичными героями.
Но судя по выпученным глазам и покрасневшему лицу, майор был вполне настоящим. Он глубоко вдохнул, когда Левицкий вытащил кляп, и выпалил:
– Харут? Ты что здесь делаешь?
– Гулял. Вижу – Телец сидит. Думаю, надо старшему по званию тряпку изо рта вытащить, а то матюгаться не сможет… – Левицкий достал из брюк складной нож и разрезал веревку на запястьях Даремина. Командир ему не нравился, но чужаки не нравились больше.
– Спасибо, – буркнул майор.
– Ух ты! – неподдельно изумился старлей и протянул ему в одной руке разводной ключ, в другой – нож. – Пожалуйста, сэр. Выбирайте, чем будем с непрошеными гостями разговаривать.
– Не надо, – Даремин потер саднившие кисти и после секундного раздумья взял нож. – Тут человек пять. До тревоги всех не уложим, а меня верняк хватится жирномордый. Я хотел до радио добраться – мостик-то прикрыли.
– И что?
– А ничего. Отрезали нас. Нет связи. То ли Ижерев постарался, то ли эти…
– Ижерев где?
– В лазарете. Он, когда кутерьма началась, пустил системы вразнос. «Вентас» выл сигналкой, плевался пожаркой и сиял, что елка. Его скрутили, избили до полусмерти. Хорошо хоть Росева пустили подлатать. Чинят теперь, песьи дети…
– Твари, – Левицкий протянул Даремину руку и искренне понадеялся, что лидер авиатехнической группы выкарабкается. Тит Росев, просветленный-целитель, вытягивал самых безнадежных пациентов.
Майор перехватил запястье и встал.
– Так что произошло, сэр?
– Чтоб сам до конца понимал. Похоже, горцы с цепи сорвались. Видел здорового? «Сова». – Даремин отряхнулся. – Как бы отсюда тихо выбраться…
«Значит, нашивка не приснилась», – подытожил Левицкий и откинул люк к ближайшей технической лестнице.
Старлей узнал о них от авиатехников. Больше никто этими лестницами не пользовался.
Вертикальная шахта пронзала фрегат, кое-где разветвляясь лазами к другим колодцам. По тоннелям авиатехники быстро добирались до поврежденных узлов, не мешая корабельному распорядку. Вряд ли венетрийцы не вспомнят о технических лестницах, но Левицкий надеялся – беглецов сперва поищут по каютам. Поймут ведь, что майору помогли.
– Большинство газом усыпили – пустили по вентиляции, – бурчал Даремин. – Кто не слег, тем досталось горчичным, кулаками и пулями. Пилоты в общем кубрике. Пехотинцев упихали, как птеродактилей в буй, – в один, на третьей палубе.
– Вы-то как выбрались?
– Мичмана не докричался, вещи в прачечную понес. Там и переждал.
– В баке для грязного белья? – хохотнул Левицкий и по грозному сопению майора догадался, что попал в яблочко.
– Ерничаешь все, Синорск.
– Фамильярничаете, сэр, – сейчас он вовсе не хотел подшучивать над Дареминым. Не повесь тот последнее взыскание, старлей сидел бы в кубрике с плененными пилотами. – До третьей палубы еще два пролета вниз… Руки не болят?
Даремин пренебрежительно фыркнул в щеточку русых усов.
– Не считали, сколько горцев?
– В корвет больше пяти десятков напихаться не могло.
– Значит, наших «крылатых» хватит их раскидать. Потом пойдем за коммандером, – ответил Левицкий и чуть не прикусил язык.
Он раздраженно мотнул головой.
Понятно, что ему хотелось вышвырнуть прочь непрошеных гостей, но желание обладало странным привкусом. Будто чужаки вторглись в его владения и портили любимые поля. Хотя именно на баронство Левицкому давно было плевать.
После альконско-россонской войны он избегал появляться дома. Поместье отстроили, и оно напоминало ему о родителях, брате и сестре. О жене. О сыне. Обо всех, кто погиб в самой первой бомбардировке. Она накрыла цветущий Синорск, оставив ожог у подножия Аркаллайского хребта.
Левицкий не заметил, как прикипел к «Вентас Аэрис». Прежде он не привязывался к боевым группам – да и от него всегда старались побыстрее избавиться. Алеманд же будто забрался к старлею в голову: привил бунтарю привычку нести ответственность, превратив в сторожевого птерикса.
Левицкий в деталях помнил первый день на «Вентас Аэрис».
Он вошел в капитанский кабинет, вытянулся по стойке смирно и уныло отметил, что Алеманд уже пролистал его личное дело. Пилотское удостоверение – отменное, дисциплинарная карточка – отвратительная.
Слова командира лишь подтвердили опасения:
– У вас своеобразный взгляд на правила, старший лейтенант Левицкий.
– Да, сэр, – отозвался он, ожидая знакомого «это недопустимо».
Алеманд его удивил:
– Почему?
– …настроение обычно такое, – не сразу нашелся старлей.
И не солгал. Кроме Синорска, ему было нечего терять.
Левицкий ожидал, что его одернут и поставят на место. Но Алеманд поздравил с прибытием и направил тренировать молодых, только из академии, пилотов. Вроде проявил доверие – не побоялся, что юнцы распоясаются у лихого аса. На деле – вручил под крыло неоперившиеся души.
При них Левицкий и стал сторожевым птериксом.
Суровый учитель и терпеливый отец в одном лице – за годы со смерти сына он уже позабыл, каково это.
Офицеры соскользнули с лестницы в узкое горизонтальное ответвление. Одновременно наверху открылся люк, и по шахте заметалось эхо злых голосов. Левицкий подался назад – посмотреть. Майор отпихнул его, показал увесистый кулак и осторожно выглянул сам.
Резко попятившись, он потянулся к кобуре на бедре.
– Песьи дети… – Даремин вспомнил, что «таган» отняли. – Двое их.
Левицкий задумчиво развернулся в противоположную сторону. В нишах коридора поблескивали трубы с крестовинами вентилей и выпуклыми полусферами измерителей. Стрелки некоторых датчиков стояли неподвижно, у других – непрестанно колебались.
Когда Ижерев отправлял за показаниями, старлей чувствовал, будто лез внутрь диплодока через глотку. Шахта – горло, стрингеры и нервюры – кости, трубы – вены и артерии. В шипении гидравлики ощущалась размеренная пульсация невидимой аорты. Поршни моторов ходили в четком ритме – пшш-пшш-пшш, – словно бились вместе десятки сердец.
– Ижерев, говорите, «пустил системы вразнос»?.. – пробормотал старлей.
Он в целом знал, за что отвечала часть вентилей. Еще какие-то датчики напоминали ему те, к которым привык в «колубриуме». В остальных Левицкий не разбирался.
Более здравомыслящий человек предпочел бы ничего не трогать. Старлея, однако, никогда и не называли «здравомыслящим».
Он вынул из-за пояса разводной ключ, примерился к вентилям и решил пойти по стопам Ижерева.
– Уходим, пока они не спустились. Открывайте клапаны. Покажу какие.
– Уронить нас захотел? – ощерился Даремин.
– Попрете с ножом на винтовки? Вы – небесный баран, сэр. Не время деградировать в обычного, – Левицкий стремительно пошел вперед.
Освещение третьей палубы – раз! Лампочки побарахлят и отключатся: зажгутся резервные фонари. Полумрак – друг всех, кто рвется начистить врагам морды.
Пожарная сигнализация – два! Кому бодрящего фреонового душа? Закаляй тело с пользой для дела – Крылатая пехота научит, как правильно.
Боевая сирена – три! Не поднимет только мертвого. А если не можешь встать по тревоге, твоя жизнь ничтожнее рваного джаллийского гата.
Гул прокатился по «Вентас Аэрис» рассерженным осиным роем. Корабль содрогнулся от днищевых балансиров до верхних вымпелов. Винтомоторные группы на уровне третьей палубы зашлись в возмущенном вое; затем начали медленно затихать, снижая обороты до сердитого ворчания.
Всех в военно-воздушных корпусах Королевского флота учили противодействовать абордажу. Алеманд уделял тренировкам особое внимание и устраивал их не реже раза в неделю. Экипаж знал ключевые позиции, умел быстро передвигаться по палубам, разблокировать и перекрывать коридоры, трапы и шлюзы, оперативно выводить перехватчики и вспомогательные корабли.
Даремин осознавал: противники прошли ту же школу – и потому не спорил с Левицким. Он лишь надеялся, что подчиненный не халтурил у Ижерева, извлек полезные уроки и обойдет стороной жизненно важные механизмы. В конце концов, третья палуба находилась далеко от главных технических отсеков. Это отчасти успокаивало. Майора совершенно не вдохновляла перспектива отвечать перед Алемандом за разбалансировку фрегата.