– Эй, Хатчис, – напоследок спросил Томас, – как вы пробрались на поезд?
Но тот лишь расхохотался.
– Я рад, что ты до сих пор гадаешь.
Томас был умен и умел читать между строк. Кто-то из «Нового света» внедрился в армию и проник на поезд. Интересно, сколько там человек, – в одиночку сложно провернуть подобное. Похоже, первым делом повстанцы заложили бомбы и отцепили вагоны с солдатами, чтобы лишить офицеров помощи. Наверняка вынесли взрывчатку с какой-то базы, заплатив старшему офицеру. А может, взяли динамит у старателей. Вероятно, хотели взорвать пару самолетов вместе с авиатрисами, а заодно внести сумятицу в действия на этом участке фронта – от маневренности бронепоезда зависел исход боевых действий.
Если бы «Новый свет» и впрямь знал про Эбигейл, ее бы искали в первую очередь. Они давно поставили себе задачу – убрать графиню. Хотели одним выстрелом убить двух зайцев: графиню и самолеты? Глупцы посчитали, что, избавившись от Эбигейл, можно уничтожить всю кампанию?
Значит, кто-то из сообщников на бронепоезде видел графиню и передал информацию своим после взрыва.
Премьер-министр тоже верил, что графиня важна для политиков. Речи Эбигейл по радио и в газетах имели власть над людьми. Быть может, повстанцы хотели схватить ее живой и заставить говорить то, что нужно им.
Томаса засунули в кибитку. Когда отряд тронулся, Хатчис подъехал на лошади.
Биен не видел его, лишь слышал издалека голос:
– Я не настроен тебя убивать. Но не все здесь разделяют мои миролюбивые взгляды. Так что, когда приедем, начинай говорить.
Но Томас помалкивал. Промокнув под дождем, он заработал лихорадку и несколько часов трясся в бреду. На воспаленное сознание накатывали отрывки воспоминаний. О маме, о детстве, об учебе в элитной школе для мальчиков. Он участвовал в императорском конкурсе, чтобы получить стипендию. То было время либеральных перемен, возможностей, которыми он никогда не пренебрегал. Выдающийся ученик. Потом о работе – сначала в той же школе учителем, затем в Министерстве юстиции и у премьер-министра.
Бесконечная вереница толстощеких чиновников, пренебрежение, а позже – зависть. И под конец – восхищение. Однажды, послушав одну дуреху, Томас связался с Юджином Левикотом, и вот что получилось: теперь на его глазах начинался новый этап войны.
Он вспомнил красивое правильное лицо Эбигейл. Серебряные глаза, ее нежность, трепетность и силу. Запах и губы. Последние мгновения, когда они были вместе. Почему же он такой дурак – не поцеловал ее на прощание, не прижал к сердцу. В безопасности ли она? Черты расплывались.
Возможно, он никогда ее не увидит. От жара голова готова была взорваться, тело ломило. Каждый сустав выворачивало. Он боялся сболтнуть лишнего в бреду, отгоняя грезы об Эби и думая о чем-то безобидном, к примеру о детстве. Но тогда ему начинало мерещиться, что они с Эбигейл виделись раньше и абсолютно все предначертано судьбой.
Мысленно он уже попрощался с жизнью. Но Хатчис остановил повозку и заметил, что пленник болен, Томасу дали лекарственный отвар. Вскоре ему полегчало.
Наверное, Хатчис действовал вовсе не из жалости – просто не мог допустить его гибели. Или не считал, что в бессознательном состоянии от него есть польза. К следующей остановке Томасу стало лучше, его, как обычно, выволокли и привязали к дереву. Подошел один из повстанцев. Половина лица была обожжена. Единственный здоровый глаз источал столько злобы, что даже советнику стало не по себе.
– Ты, что ли, говорить не хочешь? – спросил повстанец.
– Наглая ложь, – попытался отшутиться Биен. – Я человек общительный, охотно болтаю. К сожалению, не с кем. Вы составите мне компанию?
– Да ты остряк. – Мужчина ударил Томаса под дых. – Ты был с женщиной. Она – графиня де Локк?
– Не знаю таких. – Чистая ложь. Любому, кто читает газеты, известно, что они знакомы и работают вместе.
Повстанец снова ударил Томаса, из-за связанных рук и ног тот не сумел сохранить равновесие и повалился на колени перед нападавшим.
Несколько человек стояли поодаль, сложив руки на груди и ухмыляясь.
Кто-то крикнул:
– Полегче с ним, Пип, не то Хатчис расстроится, что ты помял его подстилку!
Тот, кого назвали Пипом, схватил Томаса за волосы и запрокинул голову.
– На поезде был один самолет! Где остальные?! Отвечай, мразь!
Биен прикрыл глаза и молчал. Нет ничего такого, чем эти неотесанные болваны могли бы его запугать. Он с детства привык к боли и лишениям.
– Твои люди отобрали у меня дочь, – продолжал Пип. – Ей было восемь лет! Два года назад она пропала. И я точно знаю, что она погибла от экспериментов. Думаешь, преступления тебе сойдут с рук?!
– Меня можно во многом обвинить, – засмеялся Томас, – но я никогда не участвовал в экспериментах.
– Решил, я тебе поверю?! – взревел Пип и опять несколько раз ударил.
Томас завалился на бок. Завитки волос намокли, кровь капала в грязь, в рот попала влажная земля. Вкус возвращал к реальности, не давая сознанию уплыть в небытие.
Пожалуй, забыться сейчас было бы куда лучше, но Томас отчетливо ощущал на языке мерзкие коричневые комья. Он никогда не помогал Дангару Глоссу и первым рекрутерам. Его стезя – политика, далекая от прикладной науки. Пип бил его в живот, по ногам и рукам, по голове. К нему присоединились еще несколько человек.
– Разойдитесь сейчас же! – прогремел голос Хатчиса. – Толку от него не будет, если вы его убьете. Хватит! Все хотят отомстить за родных, Пип. Но есть более важное дело. Нужно доставить его к Агафоре живым.
День за днем они ехали, на ночь разбивали лагерь, пока наконец не добрались.
Агафорой оказалась пожилая женщина. Она поселилась на окраине какого-то городка в домишке, огороженном от лишних глаз забором.
Постройка стояла впритык к лесу, и что интересно – именно в эту сторону были обращены ворота. Томаса поместили в полуподвальную комнату без единого окна. Судя по убранству, прежде хозяйка была женой торгаша средней руки, который увлекался печатной периодикой. Повсюду развесили вырезки из газет, разные номера «Теней правды». Томас даже разглядел репортаж под названием «Загадочная серия преступлений в правительственном квартале». Томас помнил, кто проводил то расследование. Тогда он еще работал аудитором.
Занятно, что бы сказал журналист, узнав, что перед смертью Томас увидит тот самый репортаж, с которым когда-то и помог.
Периодически советника пытали. Обычно не Хатчис. Лицо смазывали заживляющей мазью и били в основном по телу, из чего Томас сделал вывод, что его хотят использовать. Продать или обменять. Наверняка «Новый свет» хотел бы за него что-то ценное, но премьер-министр не согласится на выкуп, дабы не создавать прецедент.
Томас дремал, привязанный накрепко к стулу, его разбудили автоматные очереди. Люди снаружи кричали, ругались. Шум сперва почти оглушил его – не столько громкостью, сколько неожиданностью. Он впервые обрадовался отсутствию окон в комнате – так сложнее словить пулю.
Томас не знал, что в предрассветном тумане дом окружили имперские войска. Размытые фигуры словно плыли в молоке, безошибочно уничтожая врагов. Советник знал, что рано или поздно его найдут, – император и премьер-министр слишком беспощадны, чтобы спустить с рук уничтожение бронепоезда. Он даже надеялся не сдохнуть раньше времени, снова поймать удачу за хвост, выбраться из нелепой передряги, а потом в министерстве высказать свое недовольство этой поездкой и угрозами, которым подвергалась графиня де Локк. Томас сделал несколько глубоких вдохов, чтобы вернуть самообладание. Скоро все будет кончено.
Внезапно появился Хатчис и отвязал его.
Приставил к голове револьвер:
– Шагай!
– Тебе не выбраться живым, – предупредил советник.
– Еще посмотрим. Прекратить огонь, у меня заложник! – завопил он, когда они поднялись к выходу.
Сквозь белую пелену смутно проступали очертания других людей, но невозможно было разобрать, где свои, а где чужие. Никто не слышал команды Хатчиса. Внутренний двор усеивали трупы повстанцев. Томас резко ударил затылком и попал Хатчису в нос. Не ожидавший удара, тот разжал руки. В одной была привязь, и Томас вырвался. Револьвер из другой упал в высокую траву.
Биен побежал в лес, в сторону от выстрелов, на ходу распутывая веревки. Хатчис метнулся за ним. Ноги затекли, Томас ослаб и не мог быстро передвигаться. Хатчис почти сразу же догнал советника, повалил на землю, ударил.
Томас вцепился противнику в шею, и тот уже не мог вырваться. Томас перекатился на него сверху и тоже ударил. Немного высвободившись, Хатчис рванулся и скинул с себя Биена. Они поднялись, каждый попятился.
– Беги, пока можешь спастись, – прохрипел советник. – Военных слишком много, они перебьют всех вас.
– Ничего страшного, если захвачу тебя с собой.
– Куда делось твое миролюбие?
– Для тебя закончилось. Если вернешься к своим, война продолжится с новой силой.
– Что-что, а война точно не на моей совести!
– Вы с графиней – главное зло. Вы оправдываете все, что творят военные. Пудрите людям мозги.
– Может, у них в головах мозгов не так уж много, поэтому их легко запудрить?
– Неважно! Вы не защищаете людей! Не делаете ничего хорошего.
– Когда мы умрем, на наше место встанут другие.
– Аналогично. Сопротивление вы никогда не сломите.
– Так давай разойдемся сейчас? В знак того, что в каждом из нас еще осталась честь? – выкрикнул Томас. – Ты еще можешь убежать. Я прикажу тебя не искать.
– Боишься, что прикончу тебя до того, как солдаты нас найдут?
Хатчис пятился к деревьям. Если бы он сейчас набросился на Томаса, мог бы его убить. У советника не осталось сил драться. Но по Хатчису было видно, что он не хотел рисковать и умирать здесь. Слишком рано. Многое не сделано.
Если они не прикончат друг друга, то наверняка еще встретятся – сведет вместе их противостояние.