- местными деньгами вонами, специального «синего» исполнения, принимаемыми в особой сети магазинов для иностранцев, в то время как сами корейцы пользовались своими, «красными», вонами. Зарплата получалась примерно вдвое выше, чем дома, хотя и пониже, чем у офицеров при «спецкомандировках» в зону боевых действий. Однако в «табели о расценках» Северная Корея относилась к странам социализма, где особых тягот и лишений не предвиделось.
Зато неожиданностей при работе в социалистической Корее оказалась даже больше, чем в экзотических странах. Своеобразием и особенным укладом жизни КНДР оставляла далеко позади достижения других стран на этом пути. В стране была сведена к минимуму всякая торговля, заменённая распределением и выдачей по карточкам почти всех товаров. Одежду и бытовые предметы выдавали при поступлении на службу или учёбу, назначая сроки носки и организованно меняя изношенное по праздникам и торжественным датам – годовщине провозглашения республики в сентябре и ко дню рождения Ким Ир Сена в апреле, когда праздновался День Солнца. В стране было введено и новое летоисчисление – «год эры чучхе», бравшее своё начало от той же даты рождения вождя.
Чётко регламентирована была вся жизнь и каждый день: строящиеся по утрам колонны со знамёнами и песнями шли по улицам на работу, после которой так же организованно отправлялись на ближайшую стройку, ежедневный субботник или изучение идей чучхе. Буквально каждый клочок земли был возделан, посевы и огороды занимали даже откосы вдоль дорог и городские дворы. Партия поставила задачу снимать по три урожая в год, и в землю сыпалось такое количество минеральных удобрений, что овощи на вкус отдавали селитрой. Рядовой кореец был рад и такому весьма скромному пайку: еженедельно выдавалась порция риса и овощей, иногда разнообразившихся крохотным кусочком рыбы. Компенсируя недостаток продовольствия, повсюду предлагалось спиртное – выставлявшаяся в столовых графинами и в разлив разнообразная водка: рисовая, кукурузная и плодовая, правда, весьма слабая и отдававшая самогоном, и довольно добротное пиво, подносившееся объемистыми кружками, предлагаемыми без ограничений и без карточек.
Результаты доведённого до предела равноправия были наглядны и очевидны: улицы заполняли люди в одинаковых тёмных сатиновых шароварах, светлых блузах и матерчатых тапочках. Наряд мало менялся и зимой, дополняясь лишь лёгкой ветровкой или нечасто встречавшейся ватной фуфайкой и галошами, говорившими о заслугах обладателя. Население, из сознательности, старалось не загружать общественный транспорт и предпочитало передвигаться пешком. Преимуществом корейского образа жизни было почти полное отсутствие воровства – появление новой вещи тут же замечалось, и если что-то и можно было украсть, то разве что еду, которую тут же можно было съесть. В стране вообще официально отсутствовала преступность и, по словам переводчика, не было тюрем. Зато в каждой семье и общественных местах имелись телевизоры, взахлеб показывавшие успехи, энтузиазм и общий подъём в стране.
Преимущества идей чучхе должны были ощущаться во всём: в столице был сооружён огромный стадион, грандиозные парки и первоклассные дороги, по которым можно было нестись по городу со стокилометровой скоростью, а движение регулировали вместо светофоров исключительно красивые девушки в форме, как объяснялось, «из экономии и для украшения города». Тут же красовался колоссальный 170-метровый обелиск с вершиной красного стекла, воздвигнутый в честь идей чучхе. Повод, перед лицом которого необходимо было демонстрировать подобную сплочённость, был, что называется, под рукой – Южная Корея, при поддержке американских империалистов вынашивавшая коварные планы против социалистической «Страны Утреней Свежести». Пропаганда КНДР с утра до вечера не уставала повторять об ужасах, царящих на юге, за 38-й параллелью: жители социалистической Кореи искренне верили в терзающие тамошнее население повальную нищету, голод и бесправие, избавить народ от которых – их братский долг (в том, что в 1950 году попытка направить Южную Корею на путь истинный уже предпринималась, старались не вспоминать, именуя ту войну «агрессией империалистов и их марионеток»). Сама граница между двумя странами официально не признавалась, именуясь «линией фронта» (любопытным образом и на советских картах, и в географических атласах вплоть до последних годов, вопреки очевидному, Корея тоже изображалась единым государством, столицей которого являлся Пхеньян). Южным корейцам было на что равняться: как-никак, ещё в 1959 году Ким ИР Сен объявил о «полной победе чучхейского социализма» и вознамерился вести народ прямиком к коммунизму.
Под лозунгами объединения отечества и освобождения соплеменников людей готовили к массовому героизму и самопожертвованию. Находившаяся в перманентном состоянии готовности к войне КНДР была предельно милитаризована: повсюду размещались гарнизоны, воинские склады и парки с техникой, то и дело на улицах встречались армейские колоны, а среди дорожного движения попадались танки и тягачи с пушками. В Северной Корее отсутствовала как таковая даже гражданская авиация – все имевшиеся самолёты, пассажирские и сельскохозяйственные, принадлежали ВВС, а персонал единственной авиакомпании "Чосонминьхан" числился военными лётчиками. Концентрация войск достигала предела на юге, у границы, где солдат было едва ли не больше, чем гражданского населения. Не ограничиваясь развернутыми у границы обращёнными на юг гигантскими пропагандистскими плакатами и призывами переходить на сторону социализма, от слов время от времени переходили к делу: ежегодно на юг засылались диверсанты, а при самой известной из таких вылазок в 1968 году тем удалось достичь резиденции президента в Сеуле. В побоище под её стенами погибли 34 южнокорейских военных, полицейских и случайных прохожих, но там же полёг и почти весь отряд из тридцати лазутчиков. Такие попытки предпринимались около 20 раз, а настоящий переполох наделали три случайно обнаруженных подземных туннеля через границу, подготовленных ко вторжению на юг (говорили, что их существует ещё с десяток).
Готовясь к скорой войне, все вопросы военного строительства окружали строгой секретностью: нашим специалистам не был известен даже номер и название части, в которую они прибыли, появляться на аэродроме можно было не всюду, и только в сопровождении местных военных. Борьба с «неразглашением» была поставлена на должный уровень – на местную госбезопасность работал так или иначе едва ли не всякий. О другой особенности страны предупреждали ещё на инструктаже дома: не стоило высказываться о положении в КНДР и, упаси Бог, о её руководстве, хотя бы на такие разговоры и вызывали собеседники. Вокруг царила бдительная система надзора и контроля – краеугольный камень северокорейского образа жизни, помноженного на традиционно настороженное отношение к европейцам и непрощённую «измену идеалам» после смерти Сталина, принципы которого в КНДР продолжали здравствовать. Приставленные к советской технической группе переводчики даже на слух информацию переводили избирательно, «фильтруя» то, что местным военным, по всей видимости, слышать не следовало.
Корейский график оказался очень плотным: занятия начались тут же по прибытию. Не желая терять время, местное начальство настояло на пересмотре обычной программы обучения, исключив из неё общие моменты, сочтённые общеизвестными, и предложив сосредоточиться на практической стороне – подготовке техники, обслуживании и ремонте. Техописания и руководства по обслуживанию Су-7 на корейском языке не было, а местные переводчики путались в тонкостях авиационной терминологии (в корейском языке отличается само построение фраз, из-за чего при прямом переводе вообще теряется смысл предложения). Задачу решили кропотливым, но результативным способом: чтобы разобраться с устройством агрегата или системы, собирались сразу все техники и механики, старательно конспектируя весь до мелочей рассказ нашего специалиста, потом оставались допоздна и обсуждали каждое слово, доходя до сути, после чего обладатель лучшего почерка каллиграфически переписывал обобщённый труд, готовя его к следующему занятию. Перевод вновь сверяли с инструктором и заучивали практически наизусть. Методом «мозгового штурма» по-корейски главу за главой подготовили доступную для всех инструкцию.
Корейцы оказались любознательными и дотошными учениками, живо интересовавшимися тонкостями эксплуатации и не упускавшими возможности узнать что-то новое. Стоило нашему технику начать работу, вокруг собирались местные механики с припасёнными тетрадками и карандашами, записывая и зарисовывая процедуру, приёмы работы, подходы к узлам и применяемый инструмент. При этом старались не задавать вопросов, обсуждая увиденное между собой и лишь в крайнем случае переспрашивая. Заметной, однако, была нехватка эрудиции и технической грамотности, из-за чего большинство в работе старались не выходить за рамки инструкции и механически заучивать необходимые данные (образовательный уровень, по общему мнению наших офицеров, «застрял где-то между винтовыми и первыми реактивными самолётами»).
Избыток рабочей силы позволял без проблем решать многие вопросы, благо в армии срок службы составлял восемь лет, а призыву подлежали и женщины. В авиации был принят поэкипажный метод: за каждым самолётом закреплялись 7-8 механиков и техников, занимавшихся своими системами. При таком количестве рабочих рук и традиционной азиатской добросовестности самолёт готовился очень быстро. Техники и механики носили простенькие тонкие хлопчатобумажные спецовки тёмно-синего цвета, стараясь их беречь, и в обычные дни выходили работать в поношенной, застиранной и штопаной одежде, что поощрялось. В той же одежде работали и зимой, утепляться было нечем, и простуженный полк повально шмыгал носами. На занятиях многие засыпали от усталости и недоедания, хотя военные питались получше других корейцев (на этот счёт пропагандировался выдвинутый партией лозунг – «не делать из еды культа, свойственного буржуазному обществу»). Предполагалось, что военнослужащий Народной Армии обеспечен всем и ни в чём не нуждается, но время от времени те, стесняясь, просили наших специалистов купить им сигареты. Зарплата младшего офицера КНА