Когда их ведомый заложил первый вираж, я находился уже менее, чем в 200 ярдах от последнего „Альбатроса". Я несся вниз в бешенном темпе, не обращая внимания ни на что, кроме цели впереди. „Ньюпор" летел со скоростью не меньше 200 миль в час. Не обращая внимания на спидометр, я держал нос самолета направленным в хвост „Альбатроса", который, в свою очередь, перешел в резкое снижение, чтобы уйти из-под удара. С дистанции около 50 ярдов я мог видеть, как яркие трассы пуль прошивают спинку кресла пилота. Я вел огонь, наверное, целых десять секунд. Испуганный бош допустил ошибку тогда, когда решил спасаться пикированием, вместо того, чтобы использовать маневр. За эту оплошность он заплатил жизнью...
Я несколько увлекся излишне скоростным спуском. Как только вражеский аэроплан потерял управление и перешел в беспорядочное падение, я притянул ручку к креслу и начал стремительный подъем. Печально известная слабость конструкции „Ныопора" быстро напомнила о себе. Жуткий треск, отозвавшийся в моих ушах, как звук трубы, возвещающей Страшный суд, означал, что внезапная перегрузка разрушила правое крыло. Обшивка верхнего крыла была целиком сорвана напором воздуха и исчезла позади. Лишенный поддержки с этой стороны, „Ньюпор" стал разворачиваться направо. Хвост задирался вверх, несмотря на все мои старания, — удержать его с помощью ручки управления и руля. Он стал вращаться поначалу медленно, а затем все быстрее и быстрее. Все больше и больше становилась скорость нашего падения. Я попал в штопор, а с такими повреждениями, как у моей машины, выйти из него не представлялось возможным...
И, хотя я постоянно экспериментировал с рулем, ручкой управления и даже перемещением веса собственного тела, мне совершенно не удавалось повлиять даже в малейшей мере на вращение аэроплана... Я мог разглядеть людей на дороге перед линией грузовиков. Побледневшие, они пристально глядели в мою сторону. Мысленно они уже подбирали сувениры из обломков машины и моего тела.
Была не была — я дал полный газ! Дополнительное ускорение, которое дал вновь запущенный движок, оказалось достаточным для того, чтобы стоявший перпендикулярно хвост занял горизонтальное положение прежде, чем я смог осознать что-либо. Я мгновенно схватился за джойстик и переложил руль направления. Теперь пропеллер тянул машину вперед. Только бы она смогла продержаться так пяток минут, тогда я смогу перетянуть через траншеи...
Над самой линией фронта я скользнул вниз и теперь находился на высоте тысячи футов. Избежав опасности приземления на немецкой территории и применив несколько маленьких хитростей, я выжал из поврежденного самолета еще одно усилие. Впереди виднелись крыши родных ангаров. С мотором, работающим на полных оборотах, машина скользнула по ангару старой 94-й и плюхнулась на поле».
18 мая — 33 английских самолета бомбили Кельн; погибло 110 человек.
В ночь 3 германских самолета отправились бомбить Францию, один из них пролетал над Парижем; французские зенитчики выпустили 99 снарядов и не добились успеха.
19мая — В ночь 3 самолета типа R, 18 — «Гота» и 2 типа С (АЕГ С.4) совершили групповой налет на Лондон. Было сброшено 3200 кг бомб.
27 мая — Союзники снова бомбили Тионвиль — важный железнодорожный узел в тридцати милях к северу от Меца. На этот раз бомбардирование производила группа Британских двухместных «Де-Хэвилендов» с двигателями «Либерти»; каждая такая машина была способна поднимать до тонны бомб. Некоторые из этих бомбардировочных эскадрилий находились на аэродроме всего в нескольких милях к югу от базы американских истребителей. Истребители эскадрилий «Цилиндр-в-кольце» часто встречались над линией фронта с возвращающимися с задания бомбовозами.
Рикенбекер: «Лейтенант Кэмпбелл заметил, что один из британских самолетов отстал от основной группы почти на милю во время ее возвращения из рейда. Истребители не сопровождали бомбовозы, и, чтобы отбить возможные атаки, им приходилось полагаться на плотность строя. Очевидно, у отставшей машины приключились неполадки в двигателе, и потому она не могла находиться на нужной высоте, а отставала от группы все больше и больше. Ситуацию усугубляло еще и то, что как раз в этот момент ее атаковали одновременно три истребителя „Пфальц".
Дуг бросился на помощь без колебаний.
Выстроив курс таким образом, что солнце на востоке оказалось у него за спиной, Кэмпбелл описал длинный, но стремительный круг, в результате чего он незаметно пристроился в хвост вражеской группе. Дуг поймал в прицел ближайший „Пфальц" и мастерски сбил его, практически первой очередью. Довернув аэроплан на два других „Пфальца", он стал свирепо посылать в них очередь за очередью. Обе машины развернулись и устремились в спасительное пике.
Продолжив преследование Гансов на протяжении нескольких миль, американец затем развернулся и быстро догнал изувеченный „Де-Хэвиленд". Сопроводив пилота и наблюдателя до места назначения, Кэмпбелл покачал им на прощанье крыльями и отправился домой.
Через час нам позвонил командир английской эскадрильи и спросил, как зовут отважного пилота, который сбил одного ганса и отогнал от намеченной жертвы двух других.
Он сообщил также, что английские пилот и наблюдатель были ранены во время атаки истребителей «Пфальц», и, если бы не своевременное появление лейтенанта Кэмпбелла, — они оба, несомненно, были бы убиты».
28 мая — Германская авиация прибегает к обеспечению действий своих разведчиков под прикрытием истребителей. Однако и это не всегда помогает им до конца выполнять свои задачи.
Рикенбекер: «Спустя приблизительно час после того, как мы с Кемпбеллом поднялись в воздух, я заметил, что из района Марс-ла-Тур к нам приближается группа самолетов... Я разглядел по курсу два двухместных истребителя „Альбатрос44 на высоте около 16 ООО футов, а над ними находились четыре одноместных истребителя „Пфальц44 в качестве прикрытия. Несомненно, перед экспедицией стояла задача проведения важной фотосъемки...
Как только мы перешли в снижение, два „Альбатроса44 незамедлительно развернули хвосты и устремились к фронту. Четыре истребителя сомкнули строй и тоже повернулись, держась между нами и аэропланами, которые они защищали. Хотя расстояние до них и было слишком велико, мы с Кэмпбеллом сыпанули вслед несколькими очередями, сохраняя преимущество по высоте и не давая возможности открыть огонь по нам. Так мы все пересекли линию фронта и вскоре оказались над Тьякуром...
Очевидно, гансов начала утомлять эта унизительная игра, потому что в этой точке мы заметили, как их строй распался: два „Альбатроса44 развернулись над Тьякуром назад, в то время как четыре „Пфальца44 отвалили на восток и стали подыматься в направлении долины Мозеля. Несколько минут мы наблюдали за этим маленьким хитрым маневром. Затем, чтобы проверить коварную ловушку, явно приготовленную для нас, наша пара резко снизилась или, скорее ложно, обозначила снижение к покинутым „Альбатросам44. Кэмпбелл кинулся прямиком на ближайшего из них, в то время как я оставался над ним и присматривал за четырьмя истребителями.
Моментально вся четверка легла на обратный курс и поспешила на выручку. Дуглас мастерски набрал вновь высоту и занял позицию прямо подо мной, и мы продолжили медленный отход к линии фронта. „Пфальцы" держались на безопасном расстоянии далеко позади.
Тогда хитрые гансы предприняли новый причудливый маневр. Мы заметили, как один „Альбатрос" внезапно направился на запад, прямиком к Сен-Мийелю, в то время как другой прекратил наматывать круги и поспешил нагнать четыре истребителя впереди. Они дождались его, а затем впятером повернули к Мозелю, оставив одинокий „Альбатрос" в двух милях позади себя в качестве лакомой наживки для нашей пары.
С максимальной точностью мы постарались определить расстояние до него. Прекрасно осознавая, какая ловушка перед нами расставлена, мы понимали, что успех предприятия будет зависеть от нашей способности снизиться к приманке, разделаться с ней, а затем вновь набрать высоту прежде, чем вражеская группа спикирует на нас. Наш замысел был таким же, как у них. Однако наша позиция была несколько лучше, так как мы могли с большей точностью определить расстояние от нашей точки в небе до медленного „Альбатроса", оставленного на западе в качестве наживки. С другой стороны, мы знали возможности наших „Ныопоров" до дюйма, а гансы, возможно, недооценили нашу скорость. Им достаточно было ошибиться всего на долю секунды. И они допустили эту ошибку!
Словно молнии, наши аэропланы развернулись и на полном газу стремительно бросились бок о бок на одинокий „Альбатрос". „Пфальцы" незамедлительно начали преследование. Но едва они поступили таким образом, как должны были понять тщету погони — ведь между нами не только пролегла миля или больше, но это расстояние еще и стремительно увеличивалось. По мере приближения к „Альбатросу" мы довернули машины таким образом, что прицелы оказались направлены точно на него. Каждый из нас сделал около сотни выстрелов, прежде чем мы отвернули машины и стали набирать высоту. Оглянувшись, мы убедились, что с „Альбатросом" полностью покончено. Он спикировал сначала в одну сторону, затем — в другую, перейдя в последний штопор, после чего мы видели, как аппарат разбился у окраины Флири в лесах Ратта.
Задолго до финального крушения последней жертвы мы с Кэмпбеллом заняли прежнюю высоту. И тут случился сюрприз дня!
Вместо нанесения сокрушительного удара в отместку, четыре истребителя Гансов поспешно вернулись к оставшемуся „Альбатросу" и, окружив его, заботливо повели на север — еще дальше вглубь собственной территории! Позже я много раз сталкивался с этой малодушной чертой вражеских пилотов. Не имеет значения, насколько существенным преимуществом по количеству или расположению он обладает — если нам удавалось сбить одного из них, остальные почти всегда уклонялись от драки, оставляя за нами поле боя. Такое поведение, может быть, и оправдано с точки зрения боевой эффективности, но для меня это казалось банальной трусостью».