17марта — Одержал свою первую действительную победу, сбив германский «Альбатрос D-III» Рене Фонк. За свою славную победу, одержанную на неповоротливом «Кодроне», он приглашен в истребительную группу «Аистов», где он пересел на «СПАД-VII».
23 марта — Русский военный летчик Гусев из 17-го корпусного авиаотряда с наблюдателем Лозовским вылетели ранним утром на «Моран-Парасоле» фотографировать германские позиции. Примерно через час после вылета на аэродром сообщили, что их самолет вступил в воздушный бой с «Альбатросом», после чего штопором упал на немецкой территории. Наши летчики сбросили немцам записки с просьбой сообщить о судьбе своих товарищей.
На четвертый день с «Альбатроса» на передовые окопы русских сбросили вымпел с пакетом, в котором на немецком языке было написано: «Аппарат „Моран-Парасоль“ типа L № 301 был сбит в воздушном бою 23 (10) марта в районе деревни Космичевки. Летчик мертв и похоронен нами на поле чести, наблюдатель ранен, находится в госпитале на пути к выздоровлению».
Впоследствии наблюдатель Лозовский вернулся на Родину и получил Георгия IV степени, так как «Альбатрос», с которым они с Гусевым вели свой последний воздушный бой, также упал.
Летчик Гусев А.М., окончивший в 1916 г. Севастопольскую школу авиаторов и погибший 23-х лет, также был удостоен Георгия IV степени. Незадолго до своей гибели, 12 марта (27 февраля), он, летая с наблюдателем Валлейко на своем «Моране», сбил одноместный германский истребитель.
В результате успешного действия союзных войск появилась возможность перебросить русские авиаотряды с Салоникского аэродрома в Южную Сербию, на аэродром под городом Монастырь, где, летая, в основном, на самолетах «Вуазен», они вели армейскую разведку, бомбометание, корректирование артогня.
Русскими авиаразведчиками было вскрыто обходное движение противника в стык между австрийским и болгарско-македонским фронтами.
АПРЕЛЬ
В этом месяце особенно сильно разгорелась подводная война, она достигла апогея. Британия значительно расширила производство дирижаблей и вдвое увеличила количество береговых станций. Начиная с этого месяца, все суда выходили в море только под охраной миноносцев, дирижаблей, привязных аэростатов и гидросамолетов.
Британия располагала уже специально созданными для противолодочной обороны дирижаблями «Разведчик подводных лодок» — SS (Submarine Scout) с мотором «Рено» 70 л. с., развивавших скорость 50 км/час. Они порой брали
16 Авиация великой войны на борт 7-9-кг бомбы и имели запас хода 4 часа. Начали разрабатываться дирижабли более совершенного типа с обтекаемой оболочкой.
В Германии, наоборот, производство дирижаблей было свернуто; из 15 имеющихся в наличии военных дирижаблей 6 были переданы морскому ведомству, а прочие в августе разобраны. В морских вооруженных силах служили они по обстоятельствам, и вместо разрушительных нападений на Англию использовались теперь как дальние разведчики над морем.
Гинденбург: «Я с живым интересом следил за попыткой в 1917 г. воздушным путем снабжать нашу охрану в Восточной Африке оружием и медикаментами. Цеппелин, как известно, должен был повернуть через Судан, так как наша часть в это время подвинулась уже к югу и перенесла свои операции в португальские владения Восточной Африки144».
Русские авиаторы по-прежнему тщетно пытались догнать по уровню вооружения своих европейских собратьев и противников. По состоянию на (1) апреля 1917 г. только 11 истребителей и небольшое число одноместных импортных самолетов «СПАД» и «Сопвич», находившихся в распоряжении корпусных авиаотрядов, были оснащены синхронизаторами для стрельбы через винт. Все остальные самолеты-истребители имели пулеметы для стрельбы поверх винта.
(30 сентября) 1916 г. УВВФ заказало 109 турельных установок Колпакова145. В январе 1917 г. было принято лишь 23. Они с успехом применялись на самолетах «Ле-бедь-12», «Анаде» и «Сопвич». На (1) апреля 1917 г. в русской авиации числилось 1069 пулеметов, в том числе «Льюис» — 479, «Кольт» — 352, «Виккерс» — 186, «Гочкинс» — 52. В это число входили также все запасные пулеметы, находившиеся на центральном складе.
На Западноевропейском театре продолжалась трагическая гонка технических достижений авиапромышленников. Если в 1916 г. техническое совершенство самолетов только еще начало играть решающее значение, чему свидетельством гибель замечательного британского пилота Л. Хоу-кера, то в этом году оно начинает принимать воистину угрожающие размеры. На «Альбатросе-DII», появившемся в конце 1916 г., улучшили обзор, DIII, появившийся в начале 1917 г., был еще быстрее и скороподъемнее. Преимущества одной стороны вылились в трагедию для другой — апрель 1917 г. именовался союзниками не иначе, как «кровавый». Средняя продолжительность жизни пилота союзников не превышала тогда трех недель.
2 апреля — Рихтгофен: «2 апреля 1917 года был жарким днем для моей эскадрильи. Гром и лай пулеметов слышен был даже в моей квартире и становился все сильнее.
Я еще валялся в постели, когда в комнату ворвался ординарец и крикнул: „Англичане!" Совершенно сонный, я выглянул в окно и увидел, что мои товарищи окружили аэродром плотным кольцом и стоят задрав головы. Выскочив из постели и кое-как натянув форму, я бросился к своему „Красненькому", который был уже выведен из ангара и готов к старту Мой механик знал, что я не упущу такой замечательный случай, и поэтому все было уже готово. Я натянул унты и залез в машину.
Я вылетал последним, товарищи мои были гораздо ближе к неприятелю, и я очень боялся, что добыча ускользнет у меня из рук и мне останется только смотреть на битву со стороны.
Неожиданно один из наглецов попытался спикировать на меня. Я позволил ему подойти поближе, и тут началась превеселая кадриль. Мой противник, двухместный истребитель, то ложился на спину, то кувыркался, но я быстро почувствовал свое превосходство и понял, что он от меня не уйдет.
Среди какой-то секундной передышки я обнаружил, что деремся мы с ним вдвоем и, следовательно, победа достанется тому, кто спокойней, кто лучше стреляет и кто сохраняет более ясный ум в момент опасности. Скоро я загнал его под себя, практически не пользуясь пулеметом. Мы находились примерно в двух километрах от линии фронта, и я думал, что он хочет сесть. Но ошибся. Неожиданно, когда англичанин был всего в нескольких ярдах от земли, он снова почти отвесно взмыл вверх и попытался таким образом уйти от меня. Это не входило в мои планы, я бросался в атаку на такой небольшой высоте, что боялся задеть колесами за деревья и крыши домов лежащей внизу деревеньки. Англичанин защищался до последнего, и в самый последний момент я ощутил, что мотор мой пробит. Но упустить врага! Он должен упасть! Англичанин стал резко уходить вправо, прямо к домам, но шансов у него было уже мало, и это был, скорее, шаг отчаянного мужества, чем реальной защиты. Он дрался, как лев, хотя, на мой взгляд, вся эта храбрость смахивала больше на глупость. Это был именно тот случай, когда надо понимать различие между энергичностью и идиотизмом. Он все равно должен был сесть, но предпочел почему-то расплатиться за свою тупость жизнью.
Мне очень понравилась работа моего „Красненького" этим утром и, довольный, я вернулся домой. Товарищи еще не вернулись, но потом были очень удивлены, когда за завтраком я рассказал им о моем тридцать втором трофее. В этом бою один молоденький лейтенант также сбил свою жертву, и потому мы все были особенно веселы и стали готовиться к новым сражениям с удвоенным энтузиазмом. Только потом я пошел и привел себя в порядок, а до этого не было даже времени. Тут же ко мне пришел лейтенант Фосс из эскадрильи Бельке и мы много болтали. Фосс перед этим сбил свой двадцать третий аэроплан, и стоял теперь в списке сразу за мной. Он и по сей день один из самых серьезных моих конкурентов.
Когда он стал уходить, я предложил полететь вместе с ним на какое-то расстояние, и мы отправились кружным путем через фронты. Погода портилась, и найти еще какую-нибудь забаву мы даже не рассчитывали.
Под нами стояли плотные облака, местности Фосс не знал и стал потихоньку нервничать. Над Аррасом мы встретились с моим братом, который тоже служил в моей эскадрилье и тоже потерял дорогу домой. Он присоединился к нам, тотчас узнав меня по цвету моей машины.
Неожиданно мы увидели приближающуюся к нам эскадрилью, и мне сразу пришла в голову мысль — вот летит мой тридцать третий голубчик. Но несмотря на то, что англичан было в три раза больше и находились они над своей территорией, они предпочли не ввязываться в бой. Тогда-то я в первый раз подумал, что, может быть, мне все-таки лучше перекрасить свою птичку. Однако мы их все-таки догнали — хорошо, что аэропланы могут развивать такую скорость!
Я оказался к противнику ближе всех и тут же атаковал его в хвост. С удовольствием видя, что он принимает сражение, я увидел еще с большим удовольствием и то, что товарищи его бросили, а значит, мне предстояла новая дуэль. Этот бой очень напомнил тот, что произошел утром, противник ловко выкручивался, демонстрировал прекрасное знание приемов и, к моей досаде, отлично стрелял. Все это стало мне ясно очень скоро.
Но мне на помощь пришел удачный ветер, который потащил нас обоих к нашим позициям, и мой противник смекнул, что все не так просто, как ему казалось. Он нырнул и скрылся в облаке, считая себя практически спасенным.
Но я нырнул за ним и, к своему счастью, обнаружил, что попал прямо к нему и, что еще лучше, чуть сзади. Я открыл огонь, правда, без особого толку, хотя, в конце концов, мне удалось попасть, судя по замеченному мною беловатому облачку бензина. Враг должен был сесть из-за полной остановки мотора.
Но он оказался упрямым парнем и не хотел признать, что игра проиграна. Если бы он продолжал стрелять, то я просто убил бы его, поскольку тем временем мы уже опустились на высоту в девятьсот футов. Однако англичанин продолжал защищаться точно также как его соплеменник сегодня утром. Он боролся до самого приземления, а когда он уже почти сел, я пролетел над ним в тридцати футах, чтобы проверить убил я его или нет. И что же, вы думаете, сделал этот подлец?! Он схватился за пулемет и пробил дырку в моей птичке!