— Ты что, всегда их сбиваешь атакой спереди? — спрашивает он. Но в его тоне слышится одобрение.
— Я так уже нескольких сбил, — говорю я с самым небрежным видом, который только могу на себя напустить.
Он ухмыляется и поворачивается, чтобы идти.
— Между прочим, с завтрашнего дня можешь вступать в командование эскадрильей JNfe 11, — говорит он через плечо».
Напрягали все силы и американские пилоты.
Рикенбекер: «До нас доходили тревожные слухи о множестве пленных, захваченных Гансами, и о стремительном продвижении врага после каждой атаки.
В Эпье к 94-й эскадрилье присоединились капитан Джеймс Норман Холл, а также капитан Дэвид Мак Петерсон из Хонсдейла, штат Пенсильвания. Оба являлись опытными пилотами, известными еще по работе в эскадрилье „Лафайет“. Они не только поддерживали, но и обучали нас в то отчаянное время. Мы знали этих пилотов и преклонялись перед ними задолго до личного знакомства. Я не нахожу слов для того, чтобы описать то воодушевление, которое поселилось в нашем лагере вместе с этими ветеранами воздушных схваток».
22 марта — Германская разведывательная авиация выявила начавшееся сосредоточение резервов войск Антанты к месту прорыва. В гаванях Булонь, Этапль и Кале она обнаружила высадку войск и их движение к фронту. Также германские разведчики выявили усиленное движение поездов и автоколонн из района Парижа в район Амьен-Ком-пьен-Бове.
В первые дни операции германская авиация полностью господствовала в воздухе. В полосе каждой армии на малых и средних высотах барражировали войсковые истребительные эскадрильи, сведенные в армейские авиагруппы, а на больших высотах сильные группы армейских истребительных эскадр. Все попытки небольших групп английской авиации проникнуть в расположение противника успеха не имели.
Англо-французское командование приняло меры по перегруппировке истребительной авиации. Развернулись напряженные воздушные бои над Камбрэ и Бапомом, в каждом из которых участвовало до 100 и более самолетов с обеих сторон.
Тактика англо-французской авиации по-прежнему заключалась в поочередном разгроме барражирующей авиации каждой германской армии в отдельности (сначала 17-й, затем 18-й и, наконец, — 2-й), начиная с уничтожения и вытеснения истребителей, действовавших сначала на больших высотах, а затем на средних и малых. В результате такой тактики в первую очередь была выведена из строя лучшая часть германской авиационной техники и лучшие германские летчики. При этом англичане и французы продолжали ежедневно вводить в бой свежие силы, в то время как германское командование из-за отсутствия резервов лишено было такой возможности.
Английское командование бросило значительную часть истребителей на действия по войскам на поле боя, что значительно замедлило продвижение 17-й германской армии, действовавшей на главном направлении.
Удет принимает командование 11-й эскадрильей 2-й истребительной группы Рихтгофена.
Удет: «На фронте много хороших эскадрилий, но группа Рихтгофена только одна. И сейчас я вижу, в чем секрет его успехов. Другие эскадрильи живут в замках или маленьких городках, в двадцати—тридцати километрах от линии фронта. Группа Рихтгофена обитает в гофрированных железных лачугах, которые могут быть собраны и разобраны в считанные часы. Они редко базируются дальше, чем двадцать километров от передовых постов. Другие эскадрильи поднимаются в воздух по два-три раза в день. Рихтгофен и его люди взлетают пять раз в день. Другие сворачивают операции при плохой погоде, здесь летают почти при любых погодных условиях. Тем не менее, самая большая неожиданность для меня — аэродромы подскока. Это изобретение Бельке, учителя немецкой военно-воздушной службы. Рихтгофен, его самый одаренный ученик, следует этой практике. Всего лишь в нескольких километрах за линией фронта, часто в пределах досягаемости вражеской артиллерии, мы, в полной боевой готовности, сидим в открытом поле на раскладных стульях. Наши самолеты, заправленные и готовые к взлету, стоят рядом. Как только на горизонте появляется противник, мы поднимаемся в воздух — по одному, по двое, или целой эскадрильей. Немедленно после боя мы приземляемся, усаживаемся в наши кресла, вытягиваем ноги и обшариваем небо в бинокли, ожидая новых противников. Обычных патрульных полетов нет. Рихтгофен в них не верит. Он разрешает лишь полеты в тыл противника.
— Эти сторожевые посты в воздухе расслабляют пилотов, — утверждает он.
Так что мы поднимаемся в воздух только для боя».
23 марта — Войска 18-й германской армии полностью преодолели всю тактическую оборону и повели бои по преодолению оперативной обороны союзников. III корпус 18-й армии до конца дня продвинулся на 10 км. На помощь англичанам перебрасываются французские дивизии, подвозимые к фронту на автомашинах и с ходу бросаемые в бой.
Париж подвергся обстрелу из сверхдальнобойных орудий, занимавших позиции в районе Лаона (в 120 км от французской столицы). Трехорудийная батарея продолжала обстрел французской столицы 44 дня; треть снарядов падала в черте города, было убито и ранено 876 человек.
На основе данных авиационной разведки о движениях англо-французских резервов германское командование централизовало оперативное управление бомбардировочными эскадрами, изъяв их из подчинения командующих армиями. С этого дня германская бомбардировочная авиация начала производить регулярные ночные налеты на железнодорожные станции. Налеты производились преимущественно небольшими группами (4-5 самолетов), это способствовало задержке движения резервов к месту прорыва.
Английская бомбардировочная авиация в этот день предприняла бомбардировку германских аэродромов на главном направлении прорыва.
24 марта — В результате срочных мер, принятых английским и французским командованием, авиации союзников удалось достичь перелома в воздушной войне в районе прорыва германской армии в Пикардии. Английская бомбардировочная авиация подключилась к бомбардированию германских войск на поле боя, что способствовало приостановке наступления 18-й германской армии.
Только истребительная группа Рихтгофена неизменно доставляет союзникам много хлопот. Удет сбивает свою очередную жертву.
Удет: «Лотар фон Рихтгофен, брат капитана, сбил еще одного. Это английский майор, и его самолет падает рядом с нашим лагерем. Рядом нет пехоты, и мы держим пленника у себя. Вечером он появляется вместе с Рихтгофеном в казино, и его со всеми знакомят. Он сухощавый, немного вычурный, но спортивного вида и настоящий джентльмен. Мы беседуем о лошадях, породистых собаках и самолетах. Мы не говорим о войне. Англичанин — наш гость, и мы не хотим создать у него впечатление, что из него выкачивают какую-то информацию. В середине разговора он шепчет что-то своему соседу, затем поднимается и выходит. Лотар смотрит ему вслед, немного озадаченный.
— Куда это он пошел? — спросил он.
— Прошу прощенья, где здесь туалет? — отвечает Мышиный зуб.
На мгновение устанавливается тишина. Маленькая хи: жина находится на самом краю лощины, в которой расположен лагерь. За ней — лес. Спортсмену не так уж трудно сбежать. Высказываются противоположные мнения. Упитанный Маусхаке — самый предприимчивый. Он хочет выйти и поприсутствовать рядом с англичанином. Это можно сделать без всяких затруднений. Но Лотар не соглашается:
— До сих пор мы обращались с этим человеком как с гостем, и он не сделал ничего, что дало бы нам повод сомневаться в его хороших манерах.
Но напряженность остается. Кроме того, мы несем ответственность за пленника. Если он сбежит, нам не поздоровится. Кто-то становится к окну, чтобы наблюдать за англичанином. Через секунду к нему присоединяются еще шесть или восемь человек. Я тоже поднимаюсь. Англичанин идет по открытому месту размашистым шагом. Он останавливается, закуривает сигарету и оглядывается. Мы немедленно пригибаемся. Наше гостеприимство священно и наши подозрения могут оскорбить его. Он исчезает за сосновыми дверями домишка. Нижний край дверцы не доходит до земли, и мы видим его коричневые ботинки. Это ободряет. Но у Маусхаке поднимаются подозрения.
— Парни, — говорит он шепотом, — эти ботинки стоят там просто так. Он перескочил через заднюю стенку в одних носках и сбежал. Ботинки не могут стоять так, если... — он показывает, как именно должны стоять ботинки, если человек занимается этим делом.
Англичанин появляется из-за стены. Приседая, мы бросаемся по местам. Когда он входит, мы говорим о лошадях, породистых собаках и самолетах.
— Я никогда бы не простил себе, если бы разочаровал таких гостеприимных хозяев, — говорит английский майор с легкой улыбкой в уголках рта.
Мы благодарим его серьезно и церемонно. На следующее утро коротконогий бородатый резервист уводит пленника, который то и дело оборачивается, чтобы помахать нам. Через пять дней Мейер привозит любопытные новости из Гента. Какой-то англичанин напал на своего стражника и на полном ходу сбежал из туалета поезда-экспресса, переодевшись в немецкую форму. Охранника нашли там же/связанного по рукам и ногам.
— Это был майор? — спросил взволнованно Мышиный зуб.
— Ты что, ясновидящий? — удивился Мейер.
— Точно, майор, летчик.
— Он все-таки воспользовался туалетом! — крикнул Мышиный зуб.
Мейер смотрит по сторонам в изумлении. Мы хохочем, пока у нас не начинают болеть челюсти».
25 марта — К концу дня измотанная 5-я английская армия начала отход к морю, а французы — на юго-запад, создавая прикрытие Парижа. Французские и английские армии оказались разъединенными, между ними открывался путь на Амьен.
Французские бомбардировщики неуклонно продолжают свою планомерную атаку на стратегические узлы Германии. Сброшено три бомбы на восточную станцию в Ти-онвиле и на железнодорожные пути из Меца, одна из них не разорвалась.
Германское наступление вынуждает французов и англичан прилагать все силы для удержания своих рубежей. В этой ситуации союзники окончательно осознают губительное действие отсутствия единоначалия на Западноевропейском театре военных действий.