— Не знаю, не знаю, — в замешательстве председатель. — Я академик, а тут такое? Зачем мне эти проблемы? Я пас. Я все верну.
— Что вы хотите вернуть? — жестко перебил Цанаев. — Оба автореферата в интернете. Сроки и оппоненты обозначены. Наука налицо. А тут какой-то Бидаев объявился, и вы — заднюю?
— Что мне делать, Гал Аладович? Я не хочу в ваших чеченских разборках участвовать.
— Вы о чем?! — усмехнулся Цанаев. — Какие «чеченские разборки»? Только наука! — и видя смятение в глазах председателя: — Чего вы боитесь? Этот Бидаев — аферист.
А сам Цанаев, хоть и стал перед председателем хорохориться, а в душе — мандраж, и даже от упоминания фамилии Бидаев ему становится плохо. Тем не менее, жить надо, и если не за себя, то за Аврору хоть как-то постоять надо. А как постоять, выстоять, если методы работы спецслужб ему вроде понятны и совсем непонятны? В такой неразберихе он вдруг догадался проконсультироваться с Самойловым.
— Ваша искренность подкупает, — говорит генерал. — Но впредь никому, даже дома, о таких вещах не говорите. Защищаться по чужим трудам — преступление.
— Ныне почти каждая третья, если не вторая, диссертация в России по халтуре идет, — вздыхает Цанаев. — Зарплата двести долларов. Тяжело в науке, в школе.
— Эх, дела, — поддерживает генерал. — Если бы только в науке и в школе. Во всей России беда… А мерзавец Бидаев, видимо, используя служебное положение, это пронюхал и решил шантажировать, вымогать. В общем, крыша и рэкет. Я уверен, что это все самодеятельность. Еще раз объявится, пусть покажет удостоверение и предписание для проверки госучреждения, — объясняет генерал. — А лучше всего сказать, что вы обратитесь к генералу Кондратенко. Это начальник особого департамента, контроль за деятельностью своих деятелей из ФСБ. Понял? Запомнил?
Такое понять несложно, но по телефону не передать. И поэтому Цанаев тут же поехал в институт. Председатель диссовета вроде все понял, но от этого ему не легче и он говорит:
— Гал Аладович, давай сделаем так. Если этот Бидаев еще раз объявится, то я его переправлю к тебе. Я не хочу влезать в ваши чеченские дела.
Хотел было Цанаев сказать, а деньги от чеченцев (от Забаева — точно!) брать хочешь?
Но профессор сказал:
— Да-да, сразу же звоните мне, — и от этой проявленной дипломатичности ему почему-то было не по себе, как уже второпях выходя из института, он вдруг заметил Бидаева — идет, курит, на ходу еще по телефону говорит. Разнаряжен, точно шнырь.
А Цанаев вспомнил Аврору и тут всякая дипломатия и воспитанность — словно не было.
— Эй, ты! Ты куда? Что, наукой заинтересовался? — профессор просто кипит.
А Бидаев встал, опешил, какая-то непонятная ухмылка на лице:
— Это вы? А что тут делаете?
— Я тут тружусь. Это научное учреждение. А ты что, и здесь решил террористов искать?
— А что вы орете?
— Я не ору, — еще громче выдал Цанаев, — а как хочу, говорю! Я здесь и профессор, и генерал. А ты что тут делаешь? Крышевать приехал? Где твое предписание, где удостоверение?
— Да не ори. А то погашу.
— Ты меня погасишь?! — Цанаев всей массой двинулся на Бидаева, он уже чувствовал, что теряет контроль, знал, что на сей раз пойдет напролом, как говорится, насмерть, лишь последнее он автоматически сообразил сказать. — Я сейчас позвоню генералу Кондратенко. Тобой займется особый отдел.
Профессор достал допотопный, массивный телефон, да не звонить, просто, как орудие сжимал в кулаке и надвигался:
— Ты что, ты что?! С ума сошел? — попятился Бидаев и тут выдал: — А Кондратенко при чем? Какой особый отдел? Да звони, куда хочешь.
— А я звонить не буду! Сам с тобой расправлюсь! За Аврору, за сына, за все получишь! — теряя контроль стал орать Цанаев.
На этот шум стали собираться люди, выглядывали из окон. Кто-то крикнул:
— Милиция! Позвоните 02! — а Бидаев сконфузился, все пятился назад и выдал: — Псих, сумасшедший. Ты еще получишь, — он фактически бежал, и где-то за сквером свистнула резина.
А Цанаева окружили сотрудники и прохожие:
— Вам плохо? Вы очень бледны. Может, скорую?
— Нет-нет, все хорошо. Спасибо, — попытался улыбнуться Цанаев.
На самом деле, как он понимал, только что пережил нервный и физический срыв. И в груди, во всем теле — боль, непонятная вялость и усталость. Он опустился на скамейку, таблетки глотал, но скорая ему не нужна, потому что, в отличие от дряхлого тела, душа ликовала! Он одержал очень маленькую, да победу. Его злостный смертельный враг, а иначе он о Бидаеве и не думал, пусть и временно, но отступил, бежал.
Знала бы об этом Аврора. Где она? Как она? А ему, если честно, плохо. И он боится: помрет, не увидев, не поговорив более с ней. Так много хочется сказать, крепко обнять и вдохнуть напоследок аромат незабвенной любви…
Врачи рекомендовали Цанаеву лечь в больницу для профилактики, однако на носу была защита Ло-маева, за которую он очень волновался, где и сам должен был выступить как официальный оппонент.
На свой страх и риск, а иначе он поступить не мог, в свой доклад Цанаев внес целый абзац о роли Таусовой в разработке данного эксперимента. Да это только абзац, а вот Ломаев в своем основном докладе несколько раз особо подчеркивал роль Таусовой, ее вклад и ее достижения.
Такая откровенность не осталась незамеченной, и почти все члены диссовета это отметили и подтвердили, что наука, тем более, физика — это коллективный труд, где роль каждого немаловажна. А сам Ломаев — настоящий ученый, темой владеет и внес личный весомый вклад в эксперимент, по крайней мере, был у истоков становления Авроры Таусовой. В итоге — все «за!» и, как говорится, гора с плеч и огромная радость, потому что пришло сообщение:
«Гал Аладович, я вам очень и очень благодарна. Достойно! А я кое-какие дела улажу и тоже на защи-ту выйду У меня еще много материала. С уважением, Аврора».
Следом предстояла защита Забаева, за которую Цанаев вовсе не печется, потому что там действуют не законы физики, а дикого рынка, в котором Цанаев участвовать не хочет, а приходится. Сам Забаев его как-то вызвал, то есть позвал, и с ходу выпалил:
— Ты Бидаева знаешь?
— И отца знал, и сына, к сожалению.
— Отца я тоже знал — дрянь еще та, благослови его Бог, если хочет. А вот сын в тысячу раз хуже — мразь.
— Какое совпадение взглядов! — удивился Цанаев. — А что вы о них вспомнили?
— Как не вспомнить! — рассердился Забаев. — Явился ко мне этот молокосос и говорит, что я то ли сотрудничаю, то ли поддерживаю каких-то террористов.
— И что? — заинтересовался Цанаев.
— Как «что»? Это возмутительно!
— Конечно, возмутительно, — поддерживает Цанаев. — А чего он хочет?
— Чего хочет? — тут Забаев запнулся, задумался, а профессор спрашивает:
— Как он хочет бороться с терроризмом? — и не услышав ответ: — Может, он просто деньги у вас вымогает?
— Вот именно… Говорит, ни гроша более Таусовой не давай, не то…
— Не то что? — напрягся Цанаев.
— Не то, говорит, моя защита не состоится.
— Кха, — кашлянул Цанаев. — А при чем тут защита докторской и терроризм?
— Гал, ну ты ведь не дурак! Этот мерзавец как-то пронюхал все и теперь пытается меня терроризировать.
— Так Бидаев борется с террором или сам распространяет терроризм?
— Меня эта терминология не интересует, — злится Забаев. — Ведь я знал, что эти Таусовы — террористы.
— Ты говоришь о братьях или Авроре?
— Обо всех!
— Кто террорист, а кто нет, решает суд, — пытается спокойным быть Цанаев. — А до суда дело ни разу не довели.
— Какой суд в России!? Все покупается и продается, — почти кричит Забаев, а Цанаев о своем:
— Тогда скажи, Бидаевы — террористы или нет?
— Абсолютно! А что мне делать?
— Все очень просто, — уже имеет опыт профессор, — в следующий раз, вдруг, явится — потребуй предъявить предписание и удостоверение.
— Что? Ха-ха-ха, — захохотал Забаев. — Какое предписание у бандита-рэкетира?
— Так он ведь работник спецслужб.
— Гал, о чем ты говоришь? Либо ты очень наивен, либо ты меня вовсе дураком считаешь?
— Ну, как ты можешь быть дураком? Докторскую защищаешь.
— Да, — согласен Забаев, — давай об этом поговорим.
Вот тут как раз и говорить не о чем, Забаев в физике — дурак дураком, и Цанаев даже не представляет, как эта защита может пройти. Однако даже председатель диссовета не только спокоен, а очень доволен. И об этом не принято говорить, да деньги сегодня ре-шают все. Точно так же мыслит и сам соискатель, и как-то во время очередной консультации Цанаев поинтересовался:
— Бидаев более не появлялся?
— Разве эта мразь отстанет?
— Ну и что?
— Какая разница, кому платить? — как бы про себя пробурчал Забаев, а Цанаев оторопел:
— Что? Что ты сказал? Повтори… Кому ты заплатил?
— Да никому я ничего не платил и не обязан платить, — стал твердить Забаев.
Но Цанаев уже не на шутку встревожился, он стал требовать, чтобы Забаев ему выдал предоплату.
— А кто ты такой? — огрызался Забаев. — Я с Авророй договорился и с нею будет расчет.
— Я ее муж, — утверждал профессор.
— Бывший… А вообще, пусть она сама позвонит. Ты тут не при чем.
— Как это «не при чем»?! — разгневался Цанаев, и с таким настроением он направился прямо в диссовет и заявил, что защиту Забаева надо отложить:
— Ты о чем? — возмутился председатель диссовета. — Это невозможно.
— Защиту надо отменить, хотя бы отложить, — на своем настаивал Цанаев.
— Да ты что! — удивляется председатель. — Уже разослан автореферат, обозначен срок, оппоненты и так далее.
— Нет! — уперся Цанаев.
— Гал Аладович, — взмолился председатель, — да что вы за народ! Даже меж собой поладить не можете.
Ты-то ведь вырос в Москве, имеешь высшее образование, профессор, а ведешь себя, как чечен.
— У-у, — разгневался Цанаев. — Вы превратили диссовет в коммерческий киоск.