«Сейчас бы в таком виде и домой, — улыбнулась Ирэн и неожиданно вспомнила о закрытом переходе, — Странно, — прислушивалась к себе она, — Никаких переживаний».
Отнесла собственное хладнокровие на гадалку.
«После такого концерта с перевоплощениями ничего страшно не будет. Заплети мне косу, — вспомнила она, и, — Я слепну…»
Дверь приоткрылась, и в проем запорхнула Арина.
— Одеваемся, барыня? — озорно глянула она.
— Да какая тебе я барыня, — отмахнулась девушка, — Зови уж теперь Ириной. У нас же с тобой миллион секретов.
— И то правда, — собирала булавки по комнате девушка, — Я выходное-то уберу по коробкам. Поднёвное-то помогать одеть?
— Сама, — тащила с себя ночнушку Ирэн и подозрительно глянула на косу служанки. Та оказалась аккуратно расчесанной и уложенной.
— Переплела, — заметила девушка взгляд, — Понимаете теперь, почему нам и в церковь в платке, и коротко стричься нельзя?
— Да, — кивнула от такой неожиданной мысли Ирэн.
— Ира, — чуть споткнулась на непривычное обращенье Арина, — Сергей Васильевич-то сказали, что сегодня комнату будут вам искать?
— Квартиру.
— Ну да, квартиру, так что, вы все время по найму служанку брать будете? Вам же еще и горничная, и кухарка нужна. А прачка?
— Прачка? — удивилась Ирэн.
— Неужели сама стирать будете? — смеялась служанка, — А времени сколько уйдет и руки? Хотя с прачкой-то проблем нет: пришла-ушла, а вот с прислугой-то, и чтобы могла все да молчала — проблема.
— А ты можешь? — неожиданно поняла нехитрый замысел девушки Ирэн, — И молчать?
— Могу, — расцвела та, — Могу, и дорого не возьму, только мне комната отдельная нужна будет и не за печкой.
— А сколько такая квартира стоит?
— Пока не знаю, — укладывала платье в коробку та, — Так искать?
Экипаж действительно стоял порога, и около него нервно вышагивал Зубатов.
— Наконец-то, — нетерпеливо схватил он за руку девушку, — Недоброе утро выходит, Ироида Семеновна, ой недоброе.
В голосе его звучало искреннее переживание.
— Так что случилось-то? — старалась попасть башмачком на порог экипажа Ирэн.
— Кишинев, — подсадил её Зубатов и забрался рядом, — Пошел, — твердо ткнул он возницу тростью.
— Кишинев? — шепнула Ирэн.
— Удивились? — глянул сыщик, — Я нет! Началась-то история в Пасху. Кто решения будет принимать? Вот так-то! Все в застольях, как и мы с вами — не лучше! Сначала кто на площади собрался из празднующих, стали каменья в еврейские лавки швырять, что рядом, и никто никому не мешал. К вечеру арестовали человек пятьдесят, и ночь спокойная прошла. Правда, к чести сказать воинские-то патрули на улицы вывели, но приказа опять никакого не отдали: что делать? кого останавливать? Утром погромщики такое начали, что действительные Содом с Гоморрой раем покажутся. Сейчас там бойня. Я как к вам поехал, телеграф передал, евреи начали самозащиту — вот сейчас и разгуляется праздник…
«Слом, — неожиданно вспомнила девушка слова гадалки, — Везде слом! Ничего не прописано, но менять ничего не дадут. Может про это она говорила?»
Вслух ничего говорить не стала. Сергей Васильевич — человек хороший, но ради службы, похоже, маму родную завербует.
Неожиданный контакт со служанкой давал девушке определенную степень свободы и еще одного единомышленника.
— Сергей Васильевич, — повернулась к нему девушка, — А сколько сейчас квартира стоит?
— Не знаю, — думал тот о чем-то своем, — Смотря комнат сколько и опять как далеко в городе. Вы прислугу-то будете брать?
— А выйдет на мое жалованье?
— Непременно! — утвердил Зубатов, — Государство все делает, чтобы мы только о работе и думали.
За разговорами доехали до полицейского управления.
— Давай во двор, — еще раз тыкнул возницу в спину Зубатов и, наклонившись из экипажа, помаячил жандарму около полосатой будки возле ворот.
Девушка, пользуясь минутной паузой, разглядывала площадь перед управлением. Что-то неуловимо ее беспокоило: взгляды — не взгляды; звуки — не звуки. Может, странно-знакомый дворник с бляхой, что так и зыркает по сторонам?
«Странный дворник, — пригляделась Ирэн, — Не метет, хоть и с метлой стоит. Не метет… Лопотуша? — неожиданно узнала она Хитровановского товарища, — Здесь?» — ужалась она в темноте экипажа.
А тот глянул будто просверлил — так уж внимательно смотрел, как руками пощупал.
Экипаж, грохоча на мостовой, проскочил остаток площади, дворника и закатился в темень каменной арки.
— Ирочка, что с вами? — повернулся Зубатов и участливо всмотрелся глазами снова сменившими цвет на нежно-голубой, — Белая, будто призрак увидели.
— Может, и так, — уклонилась от ответа девушка, — Хотя, если призрак был, так ничего страшного.
— Захотите, расскажете, — отрезал сыщик, — Нам сейчас и без привидений дел хватит.
В кабинете ничего не поменялось. Секретарем на входе сидел все тот же Петр Афанасьевич.
Он глянул на Ирэн мельком и тут же вскочил.
— Ироида Семеновна!
— Здравствуйте, — улыбалась та, чувствуя неподдельную радость молодого мужчины от встречи.
— Что делать-то, Ироида Семеновна? — начал было он, но его прервал Зубатов.
— Не в приемной! — выразительно махнул он перчатками, — Новости есть?
— Полно!
— Тогда за мной! — шагнул за порог сыщик.
— Значит, не вышла наша затея, Ирочка, — ерошил себе волосы, сидя за столом Зубатов, — Где просчитались-то?
— Сами же говорили, праздники, — отозвалась Ирэн.
— Праздники-праздники, — поднялся и раздраженно вышагивал сыщик. — Что это за праздники такие, в которые и работать нельзя? Неужели в Кишиневе служаки настолько верующие, что в пасху решений принимать не могут, дьявол их забери? — смахнул он на пол со столешницы телеграфную ленту.
— В наше время так же, — пискнула с дивана девушка, — Если праздник — что угодно, только б ничего не делать.
— Надоело все! — пошел к окну сыщик, — Вон смотрите. Каждый по своему делу катится, лица счастливые, пасха, а в Кишиневе сейчас жизни человеческие отнимают.
Телеграфная лента, что подал ему на входе Петр Афанасьевич, оказалась безжалостной.
Бездействие войск жители столицы Бессарабии приняли как негласное разрешение расправы с соседями-евреями.
— Мальчишек впереди с каменьями пустили! — поднял с пола белую ленту с буковками Зубатов, — И главное, весь город поднялся. Весь! Будто нет власти и вообще ничего человеческого нет! Губернатор бездействует! Единственный, кто пытается достучаться наверх, так это начальник гарнизона Бекман. Но и тот местом своим рисковать не станет — нет приказа, он и пальцем не шевельнет, и оружие применять не будет. Что это за еврейский вопрос такой? А в ваши времена как такое решается?
— Такого точно нет, — ответила Ирэн, — И по расовому признаку никто никого не меряет.
— Расовый признак? — удивился незнакомому словечку Зубатов, — А, ну да, от слова раса, и что прямо нигде-нигде?
— Ну, неофашисты есть, конечно, но мало.
— Неофашисты?
— Фашизм возникнет в Германии в тридцатых годах. Прорастет из национал-социализма, — начала историю Ирэн, но ее прервал появившийся на пороге Петр Афанасьевич.
— Обер-полицмейстер подошли, Сергей Васильевич. Вы просили сказать.
— Потом, — отмахнулся тот, — Захочет настроение себе испортить, сам позовет! Ну, так что там, Ирочка, про фашизм этот?
История о будущем настолько увлекла Зубатова, что он расфантазировался:
— Смотри как, — азартно рассуждал сыщик, — Попади кто сейчас в наше время, найди этого Гитлера, придуши в колыбели, и нету эдакой беды? Сколько народу тогда погибло?
— Миллионы.
— Ну вот, — даже присел на кровати Зубатов, — Найти его и уничтожить подлеца — прямой резон!
— Боюсь, не выйдет, — вспомнила слова гадалки Ирэн, — Сломится во всем.
— Почему так думаете?
— Скажите, Сергей Васильевич, — начала издалека Ирэн, — Вам не кажется, что многое здесь определено и решено не нами?
— Врать не буду. Странности имеют место, — хмурился тот, — Вот только я атеист почти, ну или религия моя скорее свобода выбора, чем что-то другое.
— Тогда почему у нас с Кишиневом не удалось? — подняла глаза Ирэн. — Все знали, как начнется и почему, а получилось, будто и не говорили никому! Выбор-то сделан, а результата нет!
— Не знаю, — присел на краешек дивана огорченный сыщик, — Тут уж как сработали, так сработали.
Ирэн стало жалко Зубатова. Задор у того пропал, и перед девушкой сейчас сидел усталый огорченный мужчина средних лет.
«Даже в росте убавился», — задумалась она.
За бесполезной беседой пришло обеденное время.
Пили чай с бубликами и больше молчали.
Еще два часа.
Наконец после трех дня в кабинет вернулся Петр Афанасьевич с очередной путаной белой лентой телеграфного сообщения.
— Читать, Сергей Васильевич? — глянул он тревожно на расстроенного сыщика.
— Давай уж, — махнул тот, — Плохое?
— Час назад губернатор Раабен передал командование начальнику гарнизона Бекману с правом применять оружие. Идут массовые аресты.
— Ну, вот, Ирочка, — потащил из кармана часы Зубатов, — Почти сутки прошли! На что надеялись-то? Ждали, когда само затихнет? — почти крикнул он. Петр Афанасьевич молчал, виновато опустив голову, — У нас так во всем, — повернулся к девушке сыщик, — Пока не грянет, не перекрестятся! Сидит каждый в своем углу и на другого надеется, как с Японией-то воевать будем?
— С Японией? — удивленно поднял голову Петр Афанасьевич.
— Ну, это я, к примеру, — отмахнулся Зубатов, — Япония, Германия. Какая разница? Что у нас там дальше, Ироида Семеновна, чего ждать-то?
Девушка молчала и лишь выразительно смотрела на сыщика. Говорить при молодом офицере она ничего не собиралась.
— Ах да, — сообразил Зубатов, — Вы, Петр Афанасьевич, ленту-то оставьте, я потом почитаю, да стучите по голове Кишинев, стучите! Пускай все детали докладывают! — Двери закрылись, и сыщик повернулся к девушке, — Смотри-ка, забылся, — виновато улыбнулся он, — Давно так не расстраивался. И все-таки что там у нас дальше?