Он холодно улыбнулся; тогда я, приободрившись, заявила, что незнакомец совсем не такой уж скверный человек.
Кэйси покачал головой.
— Очень скверный, — возразил он.
Вскоре приехал Уилл, и вот какой произошел разговор.
— Где ты его встретил?
— У дальних ворот, — ответил Уилл.
— Что он сказал?
— Прицелился и велел поднять руки.
— А потом?
— Забрал коня и часы и дал мне вот эту лошадь.
— Ну что ж, — спокойно сказал стражник, — я все-таки захватил двух преступников. И в конце концов, мисс Энсон, не такой уж он скверный человек, а?
— Конечно, стражник; особенно если он вернул именно ту лошадь, которую брал в долг.
Кэйси отвернулся к окну. Занималась заря.
Стил Радд
Как мы начинали
Перевод И. Левиной
Уже двадцать лет прошло с тех пор, как мы поселились в Крике. Двадцать лет! Я хорошо помню тот день, когда мы приехали на подводе Джерома из Стонторпа, — нас было восемь да еще всякие пожитки: кровати, кадки, ведро, два кедровых стула с сосновыми сиденьями и спинками, которые отец приладил к ним, несколько котелков и старый Криб. К тому же это был изнуряюще жаркий день, какая нас мучила жажда! Мы выпили до капли все ручьи, встретившиеся нам по пути.
Отца с нами не было. Он выехал на несколько месяцев раньше, чтобы поставить дом и вырыть колодец. Наше жилище было выстроено из горбыля и крыто щепой. Места в нем хватало на две комнаты, но перегородку еще не ставили. Пол был земляной. Примерно раз в месяц отец выравнивал его особой смесью из песка и свежего коровьего навоза. И в этот день никто не смел заходить в комнаты, пока пол не просохнет. На дверях не было замков — на ночь их закладывали колышками, а доски были не очень плотно пригнаны друг к другу, и через щели мы без труда видели каждого, кто подъезжал верхом к дому. Мы с Джо развлекались, бывало, еще и тем, что считали звезды через просветы в крыше.
На другой день после нашего приезда отец повел мать и нас всех смотреть луг и участок на той стороне лощины, который он собирался расчищать под посевы. Луг не был огорожен, но отец показал нам отметки землемера на дереве, обозначавшие границу нашей земли. Судя по тому, что говорил о ней отец, это была превосходная земля. На нашем участке был и очень ценный строительный лес, — так по крайней мере сказал отец. Потом он показал нам место на скалистом холме, где, по его мнению, должно быть золото, но об этом он запретил нам говорить. В тот же вечер мы с Джо отправились туда и перевернули каждый камень на холме, но золота не нашли.
Не вызывало сомнения одно — это была настоящая глушь: деревья, гуаны, сухостой да медведи, а до ближайшего дома, который принадлежал Дуайерам, — три мили. Я часто задумываюсь над тем, как выдерживали все это женщины первые несколько лет. И мне вспоминается, как мать, оставшись, бывало, одна, садилась на бревно, в том месте, где сейчас проходит дорога, и плакала часами. Тоска! Была, действительно, ужасная тоска.
Вскоре отец заговорил о том, чтобы расчистить пару акров и посеять кукурузу; собственно, все мы об этом говорили, до того как взялись за дело. Пока работы еще не начались, лучшую тему для разговоров трудно было придумать. Но через две недели костры, озарявшие лес, который не умолкал даже по ночам, и треск падавших одно за другим огромных деревьев потеряли для нас всю свою поэзию.
Мы работали без устали, расчищая те четыре акра земли, где сейчас стоят стога; мы работали до тех пор, пока там не осталось ни одного дерева, ни одного кустика. Тогда мы думали, что самое худшее уже позади, но как мало мы знали, что такое расчистка целины! Отец никогда не уставал высчитывать и говорить нам, какие доходы принесет урожай, если только земля под посев будет готова вовремя. И тем усердней мы работали.
Совместными усилиями всех членов нашего семейства, как мужчин, так и женщин, и с помощью рычага, которым служил нам ствол молоденького деревца, мы скатывали огромные бревна в костры, ревевшие, как печи ада. Когда с бревнами было покончено, наступил черед сучьев, — с утра до вечера, едва таская ноги от усталости, мы ходили по участку и собирали их охапками, а одежда липла к спине, и пот смешивался с грязью.
Иногда Дэн с Дэйвом усаживались в тени, возле жестяного чайника с водой, и оглядывали этот маленький лоскуток земли, расчистка которого отняла так много времени. Потом они в отчаянии глядели на то, что расстилалось перед ними, и спрашивали отца (который никогда не отдыхал во время работы), можно ли надеяться, что такое место удастся когда-нибудь расчистить. А когда Дэйв пытался выяснить, почему отец не взял участок на равнине, где вовсе не нужно корчевать деревья и где воды сколько угодно, то отец сначала кашлял, как будто чем-то поперхнулся, а затем начинал страшно ругать скваттеров и политических заправил. Однако он скоро остывал и снова был полон надежд.
— Поглядите на Дуайеров, — говорил он, бывало, — С десяти акров в прошлом году они собрали пшеницы на семьдесят фунтов, не считая той, которая пошла на корм для кур. Сейчас они уже отсеялись с кукурузой, а ведь их только двое.
Но и помимо расчистки, работы хватало. Даже при кратковременной засухе колодец обязательно высыхал. И тогда нам приходилось по очереди ходить за водой к родникам, — а они были в двух милях от фермы. Ломовой лошади у нас не было, да и она бы нас не спасла, так как ни бочонка для воды, ни какой-нибудь повозки в нашем хозяйстве не водилось. Поэтому воду мы таскали на себе. Вот это была работа! Даже если вы сами не осушали ведра, несмотря на то, что основательно напились из ручья перед обратной дорогой, все равно к моменту вашего возвращения больше половины воды непременно расплескивалось, потому что ведро ударялось о вашу ногу каждый раз, когда вы спотыкались в высокой траве. Почему-то никто из нас не любил носить воду. Мы больше любили жечь хворост, оставаясь целый день без обеда, чем отправляться за водой к родникам.
Как-то раз в знойный день, истомивший всех жаждой, настала очередь Джо идти за водой. Он возвратился, ухитрившись почти ничего не расплескать. Все были довольны — после приготовления чая осталось достаточно воды, чтобы каждый из нас мог сделать по глотку. Обед почти закончился. Дэн уже поел и отдыхал на диване, когда Джо сказал:
— Послушай, папа, как выглядит дикая собака?
Отец ответил:
— Она желтая, уши острые, а хвост пушистый.
— Значит, их-то я и видел. Насчет пушистого хвоста не знаю, — волосы все повылезли.
— А где ты их видел, Джо? — спросили мы.
— В роднике плавали, дохлые.
Тут каждый призадумался и посмотрел на чай. Мне лично уже больше не хотелось пить. Дэн вскочил с дивана и вышел, а отцу пришлось заняться матерью.
В конце концов участок в четыре акра был довольно сносно расчищен, если не считать самых больших эвкалиптов и полсотни пней. Перед нами встала новая задача, и она не поддавалась решению на шахматной доске. Я уже говорил, что ломовых лошадей у нас не было. Единственным существом на ферме, напоминавшим лошадь, была старая заезженная кляча, на которой отец иногда ездил верхом. Я полагаю, что день ее появления на свет уходил в более далекое прошлое, чем день рождения отца, а своими формами она больше походила на советника городской управы. Однажды мы нашли ее в мелком болотце. Вороны выклевали ей оба глаза, а ее шкура свидетельствовала о том, что пернатое племя устраивалось тут на ночлег. Стало быть, на ее помощь нам уже рассчитывать не приходилось. И плуга у нас не было. Ну как же тогда сеять кукурузу? Вот в чем заключался вопрос.
Дэн и Дэйв сидели во дворе под кухонным навесом и оба молча скребли землю щепками. Отец и мать сидели в доме, обсуждая эту задачу. Время от времени отец принимался ходить по комнате, покачивая головой; иногда он давал пинка старому Крибу за то, что тот разлегся под столом. Наконец матери пришла в голову мысль, которая подняла настроение отца, и он позвал Дэйва.
— Найди-ка Топси и… — он остановился, вспомнив, что старая кобыла околела.
— Сбегай попроси мистера Дуайера одолжить мне три мотыги.
Дэйв сбегал. Дуайер одолжил мотыги, и задача была решена. Вот как мы начинали.
Наш первый урожай
Перевод И. Левиной
Если есть на свете что-нибудь более скверное, чем корчевать репейник или дробить камень, так это сеять кукурузу с помощью мотыги.
Мы только что закончили. Девушки бросали последнее зерно в землю, когда на сцене появился Фред Дуайер. Отец остановился поговорить с ним, а мы — Дэн, Дэйв и я, — опираясь на рукоятки своих мотыг, словно кенгуру на свои хвосты, били мух. Они ужасны, эти мухи, особенно когда ноги у вас ободраны или покрыты болячками.
Дуайер был крупным мужчиной с длинными загорелыми руками и пышными рыжими усами.
— Медленно, должно быть, подвигается у вас работа с мотыгой, — заметил он.
— Что ж, пожалуй… да, — ответил отец так, словно он не был в этом вполне уверен.
Немного погодя Дуайер прошелся по нашей «плантации», внимательно разглядывая землю, потом расковырял ямку каблуком сапога, сплюнул и заявил: он не думает, чтобы наша кукуруза когда-нибудь взошла. При этих словах Дэн соскользнул со своего насеста, а Дэйв, казалось, перестал чувствовать, что мухи вот-вот отгрызут у него ногу. Но отец заспорил.
— Ладно, ладно, — сказал Дуайер, — авось взойдет. И тут отец принялся рассказывать о местах, где люди предпочитают сеять кукурузу при помощи мотыги, а не плуга, но Дуайер только смеялся и покачивал головой.
— Черт с ним! — пробормотал отец, когда Дуайер ушел. — Чепуха! Не взойдет! Как же!
Дэн, все еще сидевший в раздумье, выпрямился наконец и сказал, что лично он тоже не ждет никакого проку от этой работы. Тогда отец вышел из себя.
— Никакого проку? — завопил он. — Щенок, что ты понимаешь в этом?
Дэн спокойно ответил:
— Только то, что вся эта твоя затея с мотыгами — просто дурачество.