«Надолго ли его хватит?» Этот вопрос интересовал нас всех, когда капитан впервые появился в наших краях. Скоро мы прониклись к нему большой симпатией. Правда, он всегда казался нам немного забавным, но теперь, когда его здесь нет, мы вспоминаем о нем с чувством сожаления.
О нем ходило много разных историй, одной из которых мы обязаны Стиву Райту, объездчику лошадей. Как-то поутру, проведя около часа в седле, Стив решил заглянуть на участок Вейчла. Миссис Вейчл в то время еще не переехала сюда. Когда Стив приблизился к палатке капитана, он с удивлением услышал неистовый звон коровьего колокольчика, доносившийся из-под брезента. Сначала он подумал, что в отсутствие хозяина в палатку забрела корова. Однако он тут же отбросил это маловероятное предположение: яростный звон колокольчика говорил о том, что корова очень раздражена или очень напугана, но и в том и в другом случае она сразу либо попятилась бы к выходу, либо, пропоров рогами палатку, ринулась бы прочь. Стив соскочил с лошади и подошел к жилищу капитана. Он тихонько приподнял край брезента и, готовый ко всему, заглянул в палатку.
Капитан, в пижаме, лежал на койке. Увидя Стива, он опустил руку с колокольчиком и пожаловался: «Где этот мальчик? Вы не видели этого мальчика? Он до сих пор не подал мне чай!»
Этот анекдот, совершенно очевидно, был плодом живого воображения Стива, но нам очень понравилась эта карикатура на капитана с его аристократическими привычками, и многие из поселенцев, слушая Стива, от души смеялись. В другом анекдоте рассказывалось, что кто-то зашел к Вейчлу как раз в ту минуту, когда капитан кувырком летел с лошади, купленной им накануне. Увидя соседа, он еле вымолвил дрожащим голосом: «Кажется, эта лошадь слишком резвая! Она сбрасывает меня уже четвертый раз!» Шутка имела успех, и, следовательно, никто не усомнился, что капитан, не успев вылететь из седла, с упрямой настойчивостью начал бы снова взбираться на лошадь, а это, по-моему, хорошо характеризует наше мнение о нем.
Капитан помогал создавать новую страну с тем же спокойным удовольствием, с которым он когда-то мастерил поставцы для кофейных сервизов и столики для гостиных. Он был искренне демократичен и интересы общества ставил превыше всего. Когда мы собрались строить местный клуб — то, что у нас в Квисленде, неизвестно почему, называют «Школой искусств», — капитан привел своих лошадей и наравне с лучшими нашими работниками возил из зарослей бревна, орудовал молотком и пилой и подавал наверх листы оцинкованного железа.
Особенно оценили его наши женщины. Он приносил им для костра самое толстое полено и одним из первых предлагал свою помощь, когда женщины разносили ведра с горячим чаем. Его мягкая, бескорыстная галантность пришлась им по душе.
У себя на участке он вносил некоторое изящество даже в такое прозаическое дело, как рытье ям для столбов изгороди. Это несколько замедляло его работу, но вскоре мы убедились, что он все делает очень тщательно. Его изгороди и сарай вполне отвечали всем местным требованиям.
Помню, зашел ко мне раз юный Смаджер, сын Дика Слейда, — он только что побывал у Вейчла и проницательным оком оглядел его хозяйство.
— Этот капитан здорово соображает, — сказал Смаджер. — Конечно, для новичка, хотел я сказать.
Я думаю, что все соседи капитана согласились бы и с этой оценкой и с формой, в которой она была выражена.
Капитан привел свой участок в порядок и наконец решил, что можно привезти сюда миссис Вейчл. Она пока жила в Брисбене у дальних родственников.
— Миссис Вейчл вам понравится, — говорил нам капитан. — Она у меня молодец!
Миссис Вейчл приехала в субботу днем. На ней был костюм цвета хаки и белый пробковый шлем. Я пришел на станцию узнать, нет ли мне писем. На платформе прогуливалось человек двадцать — тридцать: мужчины и женщины с детьми всех возрастов. Миссис Вейчл вышла из вагона и просияла, увидев капитана — Эдгара, — который тоже просиял, увидев ее — Мильдред. Капитан засуетился. Взяв чемоданы своей супруги, он повернулся было к нам, словно намереваясь познакомить ее с нами, но вдруг остановился в нерешительности, — первый предвестник, подумал я, чего-то неладного. Как будто испугавшись этой церемонии, капитан повернулся к своей повозке. Миссис Вейчл скользнула по нас невидящим взглядом. Мы были ее соседями, но нетрудно было догадаться, что она считает нас жалкими мужланами. Возможно, она приняла нас за батраков.
В понедельник к капитану по какому-то делу зашел Том Бакли.
Открыла ему миссис Вейчл.
— Здорово, хозяюшка, — сказал Том дружелюбно. — А где сам?
Вопрос и приветствие были традиционные, освященные временем.
Миссис Вейчл, прежде чем ответить, поглядела на него в упор, как в Англии, должно быть, глядела на дерзкого лавочника.
— Если вам нужен капитан Вейчл, — сказала она, — то идите на речку, он там.
Том отправился искать капитана, чувствуя себя так, словно ему надавали пощечин. «Это черт знает что такое!» — говорил он мне потом.
Мой участок граничил с участком Вейчлов. Мы с капитаном к тому времени порядком сдружились. Когда для работы нужны были два человека, мы объединялись и работали то у него, то у меня. Вечерами мы частенько заходили друг к другу на часок поболтать. Его неприспособленность вызывала мое сочувствие, а он откровенно признался однажды, что видит во мне закаленного старожила и я для него — пример и образец.
Как-то вечером, вскоре после приезда миссис Вейчл, я привел себя в порядок и через луга направился к Вейчлам засвидетельствовать свое почтение. Я был представлен. В глазах у миссис Вейчл тлел огонек, а капитану было явно не по себе. Благодаря предшествующему опыту я был подготовлен к тому, что последовало. Миссис Вейчл, ознакомившись с действующими лицами и местом действия — то есть с тем, что она считала Австралией, — пришла к выводу, что все это ей не нравится. Она давно уже решила, что со стороны капитана было безрассудством привозить ее сюда. Она догадалась, что я его самый близкий друг, и теперь готова была вешать на меня всех собак, как будто именно я был виноват во всех недостатках моей родины.
Ради капитана, который был славным малым, ради увеличения числа жителей в наших краях я решил вытерпеть все.
С кроткой улыбкой на лице и словами умиротворения на устах я втянул голову в плечи, готовясь встретить ураган.
Разве Австралия так уж плоха? Гораздо хуже, чем я думаю. Начать с того, что она на другой половине земного шара и все тут ходят вверх ногами. Ветер дует не с той стороны. Солнце всходит не там. А люди! А произношение! А манеры продавщиц! А как одеваются женщины! В Брисбене она не видела ни одной пары приличной обуви, — это не туфли, а какие-то шлепанцы!
Славу богу, она захватила с собой все что нужно! В ресторане ничего в рот нельзя взять! В газетах читать абсолютно нечего! А до чего доходит невежество! Солнечная Австралия! Нигде еще ей не попадалось столько мокроносых ребятишек! Однако — это Брисбен. С городом она еще может примириться. Но эта глушь, куда ее затащил Эдгар, — вы только посмотрите кругом! Что мы все тут делаем? Что нам тут понадобилось? Подобных людей ни в какой другой части света не сыщешь!
Капитан, в конец удрученный, сидел, почти не произнося ни слова; он был расстроен по многим причинам, но особенно из-за меня. Пока вокруг меня бушевал ураган, он время от времени пытался что-то сказать, что-то объяснить своей жене, — но стремительный поток ее слов поглощал его робкие замечания, как разлившаяся река уносит мелкие щепки.
Миссис Вейчл отводила душу, а я тем временем ее разглядывал. Это была худощавая темноволосая смуглая женщина лет тридцати семи. В ней не было и тени красоты, — зато был так называемый шик, она выглядела настоящей столичной дамой. Она была явно неудачным творением природы, но то, что у нее было, умела подать эффектно. У нее было длинное лицо — из тех, что называют лошадиными, которое, хотя и несколько неожиданно, заставляло предполагать, что она не раз весело скакала на охоте за сворой гончих. Позже я узнал, что она никогда не охотилась. Всю жизнь она прожила в Лондоне и прилегающих частях Хартфордшира.
Миссис Вейчл продолжала высказывать свое мнение о жизни переселенцев. Слушая ее, я сочувственно представлял себе, какими должны были показаться ей с непривычки и при ее строго английском образе мыслей паши бесконечные заросли, где деревья с редкой листвой как бы застыли в раздумье, в самосозерцании; заросли с разбросанными так и сям временными поселками, где люди ютятся в палатках целыми семьями. Нам всем, в том числе и капитану, это казалось в порядке вещей. Мы думали только о том, как бы скорее покончить с нашей теперешней неустроенностью, и делали для этого все что могли. Миссис Вейчл, видимо, не в состоянии была проникнуться нашим энтузиазмом.
Я спросил ее, познакомилась ли она тут с кем-нибудь, надеясь — правда, не чрезмерно, — что, быть может, наши мужественные пионеры вызвали в ней хотя бы уважение. Оказалось, что капитан заходил с ней к ближайшим соседям. Он водил ее к Куперам. Джек Купер — потный великан с торчащими из ноздрей волосами, глыба грубого добродушия, — сказал ей, должно быть: «Присаживайтесь, хозяюшка» и ногой подвинул к ней бак из-под керосина. Жена его — маленькое бессловесное существо, невозмутимое, как китаец, — полагала, что солнце всходит, чтобы светить Джеку. Двое ребятишек, вероятно, бегали вокруг гостей без малейшего признака каких бы то ни было штанов.
Капитан водил ее к Данлопам. Там, кроме старика хозяина, ее встретила миссис Данлоп — седая амазонка со следами коровьего помета на башмаках и без единой мысли в голове, если не считать мыслей о хозяйстве. Два ее сына, рослые, неуклюжие подростки, каждый из которых в зарослях стоил мужчины, умели только почтительно слушать и ничем не могли занять гостью. Две пышущие здоровьем дочки тоже понятия не имели, что такое светская беседа. Их духовная жизнь исчерпывалась откровенным и постоянным интересом к местным женихам. Девушки были явно предназначены для кипучей деятельности на поприще материнства и даже не пытались скрывать — несколько вопреки правилам хорошего тона, — что они хоть сейчас готовы следовать своему призванию. Люди весьма достойные по здешней мерке, — но едва ли из круга миссис Вейчл.