Тэда окружили люди. Кто-то хлопал его по спине.
Последние десять лет, если не считать двухнедельного отпуска в январе, он ежедневно ездил на этом катере и был знаком почти с каждым пассажиром. Но сегодня даже незнакомые ему люди прониклись общим духом. С невозмутимым видом Тэд набил трубку, но пальцы его дрожали. Он старался не выдавать им этого странного волнения, возникавшего где-то глубоко внутри. Удивительно, что его сослуживцы еще не успели разнюхать об этом; правда, сегодня выдался горячий денек. Все они без отдыха работали в душном помещении кассы, под хромированными трубами пневматических подъемников, посылая вниз сдачу и заполняя счета постоянных клиентов. Распродажа оставшихся товаров была в самом разгаре. Почему Грейс не сообщила ему об этом сама? Она могла бы позвонить ему от Томпсонов. Билл постоянно занимал у них садовые ножницы и стремянку, так что Грейс вполне могла обратиться к ним с этой просьбой. Но Грейс осталась верна себе.
— Если уж мне не повезло с этой лотереей, — сказал кто-то, — так хорошо, что эти деньги достались тебе.
И ведь они говорили так от чистого сердца. Все относятся к нему замечательно. Он хороший человек во всех смыслах этого слова. Не какой-нибудь размазня — нет, он любит веселые шутки, и он хороший гражданин, хороший муж и отец. Он не похож на тех мужчин, которые стесняются возить детскую коляску. Он возил ее с гордостью. Его жена может держать голову высоко — они аккуратно платят по счетам, и время от времени ему даже удается откладывать кое-что, — сбережения не бог весть какие, но сейчас и это можно считать большим достижением: во время кризиса ему на десять процентов снизили жалованье, и это так и осталось по сию пору; а кроме того, было еще множество самых разных расходов. И несмотря на все это, он никогда не унывает; для каждого у него находится веселая шутка. Сознавая все это, Тэд в глубине души постоянно ждал, что будет достойно вознагражден, но только не с помощью Грейс.
— Как ты распорядишься своими деньгами, Тэд?
— Теперь на целую неделю только его и видели. Отведет душу.
Все расхохотались: Тэд не напивался никогда, даже в День Анзака[14].
— С тех пор как появилась эта лотерея, — повторял чей-то обиженный голос, — я каждую неделю вношу свой пай за билет и до сих пор не выиграл еще ни одного цента.
Сообщение это никого не заинтересовало.
— Может быть, ты отправишься путешествовать?
— Теперь тебя выберут председателем теннисного клуба и тебе придется пожертвовать им серебряный кубок.
За всеми этими шутками скрывалась лесть.
— Я думаю, миссис Билборо захочет отложить какую-то сумму, чтобы обеспечить детей, — сказал Тэд. У него было такое ощущение, словно он дает интервью представителям прессы, и он был доволен своим удачным ответом.
За глаза он всегда называл Грейс миссис Билборо. Он не так воспитан, чтобы называть свою жену «моя хозяйка».
«Пусть болтают», — решил Тэд и отвернулся к окну. Газеты сегодня не интересовали его. Небольшой катерок, с шумом рассекая воду, оставлял после себя на спокойной поверхности реки длинную полосу, похожую на расплавленное стекло. Наступал вечер. Солнце садилось в гряду серых облаков, легких и бесформенных, словно туманная дымка. Сумрачный воздух не пропускал лучей, и на солнце можно было смотреть прямо; плотный золотой диск напоминал скорее луну, встающую в тумане, чем солнце. Он отбрасывал на воду оранжевую полосу света; по поверхности реки веером разбегались волны от катера, бороздившие ее крохотными тенями.
Крутой берег вдали, словно замыкавший реку, превращая ее в озеро, уже погрузился во мрак. На нежном фоне неба четко рисовались силуэты двух церквей и неровный узор сосен, — линии были не резкие, а мягкие, изящные.
Далекие лесистые холмы с рассыпанными по ним домиками дышали мирным покоем. На фоне темной суши едва заметно мерцала река. Тэд смотрел, как на спокойной золотисто-коричневой воде появляется синевато-холодная рябь приливной волны. Но различить оттенки цветов можно было, лишь пристально вглядываясь в реку. Ниже по течению, там, где уже не отражался закат, вода, испещренная черными полосами, отливала серебром.
Перед ним было два мира: один, обращенный к заходящему солнцу — темная полоса сонной, спокойной земли; другой — простирающийся вниз по течению серебристой реки вдоль противоположного берега, на котором сосредоточивался весь свет: дома с огненно-оранжевыми окнами, черные деревья, громадный серебристый газометр, белые нефтехранилища, похожие на неуклюжие грибы, контуры зданий, врезающиеся в небо, и даже намек на красные крыши, которые чудом были видны в этом рассеянном свете.
«Пять тысяч фунтов», — додумал Тэд. Пять тысяч фунтов, которые будут давать им пять процентов прибыли; пять тысяч фунтов, постепенно увеличивающиеся сами собой; пять тысяч, сулящие им беззаботную старость. На осуществление любого, самого дерзкого из его желаний пяти тысяч хватило бы с лихвой. От одной только мысли о такой сумме кружилась голова. Трудно было связать пять тысяч фунтов с Грейс. Она могла бы сообщить ему об этом сама. А откуда взялись у нее пять шиллингов и три пенса на покупку лотерейного билета? Он никак не мог отвязаться от этой мысли. Они всегда строго вели учет деньгам, — откуда же могли появиться лишние пять шиллингов и три пенса? А если бы и появились, они не были бы лишние — он положил бы их в банк. Он ни разу не заметил, чтобы в ведении хозяйства были хоть какие-нибудь изменения, а он гордился тем, что ничто не ускользает от его глаза. Не брала же она продукты в долг, чтобы покупать лотерейные билеты? Он придирчиво припоминал каждую мелочь. Значит, у Грейс были от него какие-то секреты, а он-то верил, что она откровенна с ним до конца. Он думал об этом, как о чем-то само собой разумеющемся. Но их жизнь текла так размеренно, что ей, собственно говоря, не в чем было признаваться ему.
Тэд пытался отвлечься от этих мыслей. Как бы там ни было — Грейс выиграла пять тысяч фунтов. И он снисходительно подумал о том, что Грейс всегда была ему Хорошей женой. Он представил себе заплату на своей рубашке, приготовленные для тенниса свежевыстиранные светлые брюки, опрятных детей, аккуратно прибранный дом. Все это и значило быть хорошей женой; а он был хорошим мужем: всегда приносил домой все свое жалованье и никогда не заглядывался на других женщин. Их семья считалась образцовой — все признавали это; но все же он почему-то чувствовал себя гораздо лучше и свободнее, когда бывал в гостях. В этом была виновата Грейс. В ней не было жизнерадостности и легкости. А в последнее время она стала угрюмой, равнодушной. Всякий заметит, что он сохранился гораздо лучше, чем Грейс, хотя именно на его долю приходились все неприятности. Ей было только и заботы, что прибрать дом да присмотреть за детьми. Сущие пустяки. А она постоянно с чем-то возится, и он, право, не понимает, на что у нее уходит так много времени. Просто женское упрямство. И ведь Грейс совсем не постарела. Десять лет замужества, двое детей — и все же в ней осталось что-то девичье: угловатая незрелость подростка, которая так и не исчезла. Грейс была Грейс, и жить им вместе до могилы — и в радости и в горе. Может быть, теперь она немного повеселеет. Он не мог отвязаться от мысли, откуда это ей удалось раздобыть пять шиллингов и три пенса. Если она могла так швыряться шиллингами и трехпенсовиками — значит, он слишком много давал ей на хозяйство. Но почему она решила дать этому билету такое идиотское название «Последняя надежда»? Ведь это значит, что она и раньше покупала лотерейные билеты. Не так ли? А может быть, это название не имеет никакого значения — просто выбрала на счастье избитую фразу?
Девушка, сидевшая напротив, пришивала кружево на шелковую сорочку, готовя себе приданое. Сумерки сгущались, и она напряженно вглядывалась в шитье. «Еще одна начинает новую жизнь», — подумал Тэд.
— Так что же? — спросил сосед.
Но Тэд не знал, о чем шел разговор.
Катер причалил к пристани, и Тэд сошел на берег. Он старался идти спокойно и не подавать виду, что его жена выиграла пять тысяч фунтов. Он одновременно чувствовал себя и бодрым и усталым. Вместе с соседями, которые ехали с ним на катере, он поднялся на холм. Они все еще продолжали подтрунивать над ним по поводу выигрыша, не понимая, что пора бы кончить. Вечер был удивительно тихий и теплый. Солнце, спускаясь на горизонте в туманную гряду облаков, обрамляло их нежные очертания тонкой золотой нитью.
Один за другим его спутники сворачивали в боковые улицы или в открытые калитки своих домов. В конце концов с ним остался только один человек, который жил в небольшом домишке в конце улицы. Тэд и его спутник вдруг притихли и стали серьезными. Тэд почувствовал, что от напряженной улыбки у него заболели губы.
— Я чертовски рад, что тебе так повезло.
— Спасибо, Эрик, — тихо отозвался Тэд.
— Ни за кого бы я так не радовался, как за тебя.
— Это очень благородно с твоей стороны.
— Я говорю от чистого сердца.
— Ладно, ладно… я сам не ожидал ничего подобного.
— И мы не возражали бы против такого лакомого кусочка.
— Еще бы.
— В следующем месяце предстоит очередной взнос за дом, а тут еще Нэлли снова возвращается к нам. Боб никак не может найти работу. А мы едва успели расплатиться с долгами за их свадьбу.
— Плохо дело.
— Она ждет наследника, и я боюсь, что отцу с матерью придется расплачиваться и за это.
— Подумать только, давно ли Нэлли была еще совсем девчонкой и каталась на самокате.
— Растут дети, — согласился Эрик. — Если бы не этот взнос за дом. Первого числа. Они требуют деньги на бочку. Если бы не это, мы были бы рады возвращению Нэлли. Что ни говори, родная дочка, дом сразу повеселеет.
— Нос от гордости задерешь, когда станешь дедом.
— Все может быть.
Они молча остановились возле дома Эрика. В голове у Тэда зародился план, и вместе с ним пришло незнакомое ощущение силы и счастья.