Энди буквально свалился в яму у корней. Уже через секунду он нашел еще один самородок, весом не меньше унции, а затем ему попался очень большой — с гусиное яйцо. Он повернул свое подергивающееся лицо к Кайеку и закричал:
— Иди к стоянке. Принеси кирку и лопату. И топор. Живей, живей!
Кайек сделал было движение, чтобы идти, но затем повернулся к Энди и сказал:
— Я голодный табак, хозяин.
— Табак там, на стоянке.
— Нет трубка, хозяин.
— Трубка тоже там, — вопил Энди. — Бери ее. Бери все что хочешь. Только поскорее.
Кайек помчался к стоянке. Нинъюл, стоявшая в отдалении, положила на землю пожитки и побежала за ним. Инструменты Энди принесла она: Кайек задержался на стоянке, чтобы отрезать табаку и набить трубку Энди; когда он подошел к очагу, чтобы зажечь трубку, он нашел там и выпил кварту крепкого холодного чая. После этого он направился обратно к дереву, блаженно попыхивая трубкой.
Теперь возле Энди на камне уже лежал добрый десяток самородков, и он продолжал рубить корни с неистовым, безумным ожесточением. И наконец, остановившись, чтобы перевести дыхание, он посмотрел на Кайека сумасшедшими глазами. Он опустил топор, подошел к Кайеку, положил ему на черное худощавое плечо огромную мокрую волосатую руку и нежно забормотал ему в лицо:
— Спасибо, брат, спасибо. Это то, чего я искал всю жизнь. И всем этим я обязан тебе. Да, тебе; а я-то тебя чуть не прогнал.
Он так тряхнул Кайека, что тот зашатался.
— Я этого не забуду, — продолжал Энди, чуть не плача. — Клянусь, не забуду! Я позабочусь о тебе, брат, ты не беспокойся. Я буду тебе платить столько, сколько ни один чернолицый не получал. Я буду тебе платить больше, чем получает белый. Я люблю тебя! Я куплю тебе все, что ты захочешь. Да благословит тебя господь!
И он снова кинулся к корням.
Некоторое время Кайек глядел на него. Затем он сказал:
— Эй, хозяин, я и жена голодный, еда.
Энди перестал рубить и, задыхаясь, проговорил:
— На стоянке много еды. Бери все. Бери всю жратву. А когда придешь назад, принеси еще кирку и лопату. И таз. В печке лепешка. Съешь ее! Ешь все, что хочешь, брат. Все, что есть у меня, — все твое.
Кайек повернулся и сделал знак Нинъюл; она подняла с земли вещи и пошла за ним к стоянке.
Они сидели у печки, поглощая мясо, горячую лепешку с патокой и жадно глотая чай, сладкий, как сироп, в то время как издали доносился шум радостной работы ликующего Энди. Затем они по очереди стали затягиваться трубкой. Дважды Энди кричал им, чтобы они пришли посмотреть новые сокровища, которые он добыл из земли. На первый зов ответил Кайек. На второй ответила Нинъюл, потому что Кайек — поэт Кайек — устремил глаза в огонь, что-то напевая про себя, и ничего не слышал. Вдруг он вскочил, хлопнул себя по бедрам, танцуя сделал несколько шагов и начал петь:
Эй, белый, золото ты любишь, а что толку в нем?
Его ты ищешь ночью, ищешь днем.
Мы, черные, его найдем и не берем.
Зачем оно тебе? Скажи-ка.
Ведь золото искать — не черную руду копать.
Ловить быков, сосну в лесу срубать.
Лопатою песок под рельсы насыпать, —
Совсем не то, что ты зовешь работой.
Когда руду копаешь, ты бываешь злой.
Кричишь на черных, бьешь, работая пилой.
Ругаешься, как черт, песок таская в зной.
Копая золото, ты и умрешь с охотой.
Ну, белый, что за радость в золоте твоем?
Его ты ищешь ночью, ищешь днем.
Хоть молод ты, хоть стар, как будто счастье в нем.
Зачем оно тебе? Скажи-ка!
Кайек повернулся к Нинъюл, — ее глаза сияли и губы дрожали. Один миг он пристально смотрел на нее, затем начал хлопать в ладоши и топать ногой.
Тяжело дыша, он остановился перед Нинъюл. Она вскочила и радостно закричала:
— Яаккараи!
Затем в редеющем тумане снова прозвучал голос Энди:
— Эй, брат, иди сюда! Иди скорей! Погляди, что ангелы положили здесь для тебя и меня. Господи!.. — Он судорожно всхлипнул.
Кайек несколько мгновений смотрел в его сторону. Затем он повернулся к Нинъюл и сделал знак. Она направилась туда, где лежали их пожитки. Он последовал за нею, собрал свои вещи, вскинул их на плечи и быстро пошел вниз по реке, изо всех сил торопясь на празднество в Пейпербарнс.
Алан Маршалл
Это следы курицы
Перевод Н. Ветошкиной
Миссия Мапун раскинулась на западном берегу полуострова Кейп-Йорк. Именно там я впервые встретил Элана и Раймонда.
Раймонду было четыре года, а Элану шесть. Они были сыновьями мистера Кейна, главы миссии Мапуна.
Вначале наши беседы шли сдержанно, потом знакомство достигло той стадии, когда каждый из нас уже проникся к другому уважением, и мы стали затевать длинные дискуссии на всевозможные темы, во многом находя общий язык.
Элан и Раймонд постоянно снабжали меня разными сведениями и настаивали на том, чтобы я заносил их в свою записную книжку и впоследствии где-нибудь использовал.
Раймонд был крепкий, подвижной мальчишка. Его прекрасное тело было темно-коричневым от загара; он, так же как и его брат, носил только короткие штанишки. Раймонд с готовностью пускался в любое рискованное предприятие, а Элан охотно уступал ему, признавая его явное превосходство в этом отношении и постоянно восхваляя смелость и отвагу Раймонда.
Элан не отличался столь крепким сложением, как Раймонд, и его больше влекли интеллектуальные приключения в царстве философии.
Раймонд всякий раз с нетерпением ждал его глубокомысленных замечаний, и когда Элан начинал излагать свою точку зрения по тому или иному вопросу, Раймонд выслушивал его с почтительным вниманием.
Как раз в это утро мы втроем говорили о домашних животных, и Элан рассказал нам следующую историю:
— У меня был поросенок, но он подох, и у Раймонда был поросенок, но он тоже подох. Мой поросенок выбежал в дождь из дому — топ-топ-топ-топ. А потом вбежал обратно — топ-топ-топ-топ. А потом снова выбежал на дождь — топ-топ-топ-топ. Он лежал под дождем, и Рози — это наша повариха — подняла его и поднесла к огню. Она объяснила, что он согреется и откроет глаза. Но он их не открыл. После этого он подох, по-настоящему подох. Я ревел всю ночь.
— Очень жаль, когда животные подыхают, — заметил я.
— Да, — сказал Элан, — как плохо все устроено: маленьким детям дают маленьких животных, а те подыхают. Например, щенки. Взрослый не играет с собакой, и ему все равно, если собака подыхает. Дети играют с собаками и очень по ним горюют, когда они подыхают.
Как-то, когда я отдыхал, сидя на песке, Элан вразвалку подошел ко мне. За ним плелись Раймонд и какой-то темнокожий мальчик.
Они остановились передо мной и потребовали, чтобы я выполнил обещание, которое дал им утром.
— Ты не забыл о прогулке? — спросил Элан.
— Нет, — ответил я, — будет прохладнее, пойдем.
— А мне уже прохладно, — заявил Раймонд.
— Правда? — без особого энтузиазма откликнулся я.
— Мы готовы, — сказал Элан. — Надо, чтобы вы были готовы, а за нами дело не станет.
Темнокожий малыш не произнес ни слова. Он стоял позади, сосал палец и пугливо смотрел на меня.
— Хорошо, — сказал я. — Пошли.
Раймонд, будучи истинным джентльменом, положил руку на плечо темнокожему мальчугану и сказал:
— Это Джон. Он пойдет с нами. Он нам нравится.
Я почувствовал, что это решительное заявление было сделано в предвидении возможного возражения с моей стороны, и разрядил напряженную атмосферу, воскликнув;
— Здравствуй, Джон, ты и мне нравишься.
Джон был молчаливым спутником, но хорошим товарищем, и Раймонд сделал из него наперсника своих тайн; то и дело, обняв его за плечи, он что-то с таинственным видом шептал Джону на ухо. Что это были за тайны, я никогда не мог догадаться. Они задерживали наше продвижение, но не влияли на наши планы.
Мое внимание привлекли следы на песке. Каждое утро я мог по ним догадаться, где проползали ящерицы, жуки или змеи. Все живое, что двигалось по мелкому песку под кокосовыми пальмами, оставляло на нем свои следы.
— Никогда не видел здесь ящериц, а на песке полно их следов, — заметил я.
— Они выползают только по ночам, но я их видел, — сказал Элан.
— Должно быть, и змеи тоже выползают по ночам, — пробормотал я.
— Почти все звери выходят гулять по ночам, — сказал Джон.
— А вот следы ястреба, — объявил Раймонд и присел на корточки рядом с обнаруженными следами.
Я взглянул на следы.
— Нет, это следы курицы, — поправил я.
Раймонд еще раз быстро оглядел следы.
— Нет, ястреба, — сказал он и плотно сжал губы.
— Курицы, — упрямо повторил я.
— Ястреба.
— Курицы.
Положение становилось щекотливым. Нашей экспедиции угрожала опасность. Я не мог придумать выхода и мысленно уже предвидел, что нам придется расстаться.
Тогда вперед выступил Джон и стал изучать следы; на лбу его при этом образовалась легкая морщина. От комментариев он воздержался, но я заметил, что, отойдя, он стал рядом с Раймондом. Это было плохим знаком.
Элан решил взять дело в свои руки. Он присел около следов и, обратившись к Раймонду, сказал;
— Это все-таки следы курицы, Раймонд, — и, повернувшись ко мне, добавил: — Но во всяком случае Раймонд уже находил следы ястреба.
— И не раз, — тут же вставил Раймонд.
Джон подтвердил это, усиленно зачесавшись.
— В этом я нисколько не сомневаюсь, — сказал я.
Опасная минута миновала.
Мы поднялись все втроем и отправились дальше, рассуждая о следах вообще.
— А ты запишешь то, что мы тебе рассказали, когда придешь домой? — спросил Элан.
— Запишу.
— Ну, так не расспрашивай больше никого о следах. Мы тебе о них все, что можно, рассказали.
— А я и не подумаю кого-нибудь расспрашивать, — сказал я. — Вы сообщили мне все, что меня интересовало.