— Да, надо слышать, чтобы поверить. Много лет назад, когда он довел ее до слез из-за какой-то мелочи, которая пришлась ему не по вкусу, миссис Камерон пожаловалась, что он перестал называть ее по имени. И это была сущая правда; я по неделям не слыхала, чтобы он произносил ее имя. С тех пор, когда он хочет побольнее оскорбить ее, он называет ее «Барбара» — это ее имя, — но вы бы слышали, как он его произносит, — будто ругательство! И у него нет никаких поводов: она всегда была ему хорошей женой, слишком хорошей, хотя он считает, что она его недостойна. По-моему, он всегда думал, что сделал плохую партию. Все ее друзья ему нехороши, они теперь никогда и близко к дому не подходят.
— К чьим родственникам уехала Маргарэт?
— К ее. Поэтому он ничего не хочет предпринимать. Говорит, что дом Маргарэт здесь и она может вернуться, если захочет. Бог знает, что будет завтра, если миссис Камерон вернется без нее.
Это было все, если не ошибаюсь. Миссис Бригс рассказала мне еще кое-что о мистере Камероне, о миссис Камерон и о Маргарэт, но это ничего не прибавило к той картине, которую я себе нарисовал. Я еще более проникся уверенностью, что не полажу с мистером Камероном, но вернулся к своей работе, довольный тем, что попал на это место, и полный любопытства узнать, что здесь произойдет в ближайшие недели.
Хороший выдался денек, мой первый у Камеронов, один из тех безветренных чудесных весенних дней, которые запоминаются надолго. Я испытывал приятное ощущение свободы оттого, что Камерон предоставил мне действовать по собственному усмотрению и ничьи любопытные глаза не следили за мной из окон дома. За утро я разделался со всей будничной работой — подстриг газоны, подмел дорожки, и во второй половине дня занялся приведением в порядок буйно разросшегося бордюра из агатеи у северной стены сада. Теплые солнечные лучи играли на моих плечах, воздух был полон бодрящим ароматом весны — запахом левкоев, цинерарий и свежевскопанной земли.
Как все это гармонировало с историей Ганса и Маргарэт. Я продолжал думать о них, но особенно о Гансе. Его я представлял себе гораздо реальнее, чем девушку. Я не видел ни Ганса, ни Маргарэт, но образ молодого голландца возникал в живых свидетельствах его таланта, которые я видел повсюду, куда бы ни повернулся. Я немало гордился собственным мастерством, но этот сад заставил меня присмиреть. Меня волновало то, что его создал не старый мастер, а юноша на пороге жизни. Мне казалось, что увлечение Ганса было во всяком случае гораздо глубже, чем подозревала миссис Бригс. Ганс говорил с Маргарэт не только единственным цветком, который он дарил ей каждую среду, когда девушка шла на работу, но ежедневно — целым садом, полным цветов. По мере того как день клонился к вечеру, мной овладело странное чувство: мне казалось, что я попал в сказочную страну, что я не имею права находиться здесь; что случайно я оказался обладателем чего-то, не принадлежащего мне по праву. Где сейчас Ганс? И встретится ли он снова с Маргарэт?
В следующую среду я познакомился с миссис Камерон. С улицы, немного не доходя калитки, виден уголок сада справа от аллеи, и я заметил там голубой халат, мелькнувший около клумбы, где были посажены алиссум и линария. Тогда я не понял, почему, заслышав мои шаги, она убежала, но когда я соскочил с велосипеда, пересек дорожку и открыл калитку, она была уже около дома.
Однако миссис Камерон, видимо, решила, что не заметить меня неудобно, так как я подошел слишком близко, и, сделав несколько неуверенных шагов, она остановилась, оглянулась и поздоровалась со мной. Это была женщина среднего роста, стройная, приятной наружности, с осанкой, полной достоинства. У нее был нежный голос и теплая, дружелюбная улыбка.
Мое неожиданное появление, по-видимому, смутило ее, и зная, что некоторые женщины не любят, когда их видит в халате мужская прислуга, я продолжал энергично шагать вперед, чтобы поскорее пройти мимо нее. Миссис Камерон посторонилась, пропуская мой велосипед, и на секунду наши глаза встретились; в ее взгляде не было холодной, оценивающей отчужденности, с какой обычно смотрят на новых слуг. В нем было нечто другое. Я, пожалуй, не назвал бы это страхом, но отчетливо уловил выражение какой-то тревоги. Она уступила мне дорогу, словно так и следовало, и это как-то гармонировало в моем сознании с рассказом миссис Бригс. Казалось, миссис Камерон увидела во мне еще одно звено в цепи событий, вселявших в нее страх, — но звено, с которым она тем не менее уже примирилась.
Я ответил на ее приветствие, стараясь быть как можно учтивее.
Она указала кивком на то место, где только что стояла, и сказала — просто чтобы нарушить молчание, пока я проходил:
— Я любовалась калиной. Она всегда прелестна весной.
— Очень красивое дерево, миссис Камерон, — согласился я, и через мгновенье она осталась позади.
У дверей кухни, куда я пошел за ключом от сарая с инструментами, я узнал, почему миссис Камерон убежала, завидя меня.
Миссис Бригс вышла, едва сдерживая волнение.
— Вы уже видели всходы, садовник? — спросила она шепотом.
— Какие всходы?
— Там, около ворот.
— Я еще ничего не видел.
— Сходите и посмотрите.
Она сунула мне в руку ключ и прислушалась, не идет ли кто-нибудь.
— Бог знает, чем это кончится! Ганс на клумбе высеял имя Маргарэт, — сами увидите. Я сейчас не могу говорить, он где-то тут бродит. Наверно, велит вам перекопать клумбу. Не идите туда сразу, а то он догадается, что я вам сказала. Он в бешенстве. Потом поговорим…
Мне не терпелось узнать, в чем дело, но я надел комбинезон, достал инструменты, прошелся по саду и наконец приблизился к клумбе около ворот.
И я увидел чудесный привет влюбленного даме своего сердца: за неделю земля пригрелась, тысячи маленьких всходов линарии поднялись на поверхность, и через всю клумбу на фоне коричневой земли зеленела изумрудная надпись: «Тебе, Маргарэт».
Это было сделано великолепно — всходы были необыкновенно дружными. Под утренними лучами солнца слова жили и горели. Я чуть не вскинул руки и не запрыгал от волнения.
«Тебе, Маргарэт!» Вот на что смотрела миссис Камерон, когда я подъехал к калитке. И я тоже смотрел, смотрел, смотрел… Я чувствовал, что Ганс стоит сзади и улыбается. Вся история сразу приобрела в моих глазах другой, высокий смысл. Как прекрасно это было задумано и с какой любовью выполнено!
— Я рассказала ему, как только он постучал в кухонную дверь в восемь часов утра, — сказала мне миссис Бригс. — Он сажал какие-то цветы, когда мистер Камерон вышел в сад.
А теперь Камерон прикажет мне перекопать клумбу…
Это все равно что получить приказ задушить младенца или поджечь церковь. Я понял, что перестал быть пассивным наблюдателем; хочу я того или нет, но через несколько минут я буду втянут в ход событий.
Всего несколько секунд понадобилось мне, чтобы решить, что я не стану участником этого вандализма, но я все еще искал выход из положения, когда ровно в девять часов появился Камерон. Я работал неподалеку от дома, и он окликнул меня, спускаясь со ступенек крыльца:
— Джонстон!
— Доброе утро, мистер Камерон!
— На одну минутку, пожалуйста.
Я направился к нему, но он не стал дожидаться, и я догнал его уже в конце дорожки.
— Я попрошу, вас кое-что сделать сегодня.
На повороте у аллеи, ведущей к живой изгороди, он остановился и указал на ветку розы, свободно повисшую на высоте человеческого роста.
— Тут таких несколько. Их надо подвязать.
Я кивнул головой, я уже раньше заметил эти розы и почувствовал раздражение от того, что он счел нужным учить меня. Или это было просто пустое замечание для начала?..
— И вот еще что…
Став на газон, он с нескрываемой ненавистью посмотрел на так много выражавшую клумбу.
— Я хочу, чтобы вы перекопали ее и засадили вновь.
— Но ведь вы потеряете около трех недель, мистер Камерон, — сказал я. — Алиссум уже хорошо подрос. И его лучшая пора пройдет.
— Я знаю, но все-таки он еще будет цвести.
Сказав это, он направился к воротам, но я сделал новую попытку:
— Мистер Камерон, ведь через пять-шесть недель это уже нельзя будет прочесть. Когда цветы разрастутся…
— Меня интересуют именно данные пять-шесть недель, Джонстон, — холодно прервал он меня.
Вынув руку из кармана брюк, он ткнул длинным тонким пальцем в сторону клумбы.
— Я не одобряю подобных фокусов. Семена возьмете у миссис Бригс. Я купил их на этой неделе.
— Слушаю, мистер Камерон, — ответил я.
Я по-прежнему не собирался перекапывать клумбу, но горячее желание узнать, что произойдет за неделю, удержало меня от того, чтобы поссориться с ним тут же на месте.
Через несколько минут я похвалил себя за эту сдержанность. Я услышал скрип парадной двери, и миссис Бригс знаками позвала меня на террасу.
— Автомобиль уже отъехал, садовник?
— Да.
— Говорите тише. Она у себя в комнате, одевается. Конечно, она ничего не скажет, но мне не хочется, чтобы она знала, что я вам все рассказала. Она сейчас выйдет поговорить с вами о клумбе. Он вам велел перекопать ее?
— Да.
— Вы не…
— Нет.
Я хотел было добавить, что и не собираюсь этого делать, но она продолжала тем же торопливым шепотом:
— Хорошо, подождите, пока не увидитесь с ней. Из-за этой клумбы еще будут неприятности. Если бы вы видели, как он взбесился. И что он наговорил ей! Я потом заявила ей, что на ее месте немедленно ушла бы от него. Я начинаю думать, что у него не все в порядке. Она говорит, что если он только дотронется до клумбы, она уйдет. Но она и раньше так говорила.
— Я не стану перекапывать клумбу, миссис Бригс. Но это сделает кто-нибудь другой. Он может сам перекопать ее.
— Он обязательно перекопает, раз он знает, что она этого не хочет. Во всяком случае, она сейчас выйдет.
— Какие-нибудь новости?
— Маргарэт не вернется домой. Она в городе. Поступила на другую работу, но отказывается сказать матери, где служит, где живет. Она звонила вчера. Говорит, что больше не желает, чтобы из-за нее были неприятности.