Мария Терезия, конечно, не была идеальным монархом. Тем не менее она стала одним из самых популярных и любимых Габсбургов, когда-либо занимавших престол. Ее называли Mater Austriae, и действительно, стиль правления королевы Напоминал поведение заботливой и несколько деспотичной Матери большого семейства. Мария Терезия была не философом на троне, а женщиной практичной до мозга костей, и вся ее реформаторская активность вызвана не приверженностью идеалам Просвещения (с которыми она не была в достаточной степени знакома), а здравым смыслом, политическим чутьем и широким кругозором, который, несмотря на строгую приверженность католицизму и абсолютизму, позволял Марии Терезии предпринимать весьма либеральные шаги. Для историка соблазнительно сравнить Марию Терезию с двумя русскими императрицами, современницей и политическим партнером которых она была, — Елизаветой Петровной (1741—1761) и Екатериной II (1762—1796). С дочерью Петра Великого королеву, несомненно, объединяли патерналистские склонности: к своим подданным обе относились как к детям, причем в большинстве своем неразумным. Обе государыни были деспотичны, обе легко выходили из себя, однако Мария Терезия, как натура более рационалистическая, лучше умела владеть собой. Обеих отличала набожность и гуманность: вступив на престол, Елизавета, как известно, дала слово во все свое царствование никого не казнить и сдержала его; Мария Терезия отменила пытки и свела число смертных казней к минимуму, казавшемуся ей необходимым (правда, с бунтовавшими крестьянами при ней обходились столь же круто, как в России с пугачевцами). Королева была женщиной строгих правил, в последние годы даже ханжой, что явно отличало ее как от сластолюбивой Екатерины, так и от «прекрасныя Елисавет», которая любила статных гвардейцев и испытывала склонность к алкоголю.
Мария Терезия, безусловно, не была так тщеславна, как Екатерина II. Реформаторские поползновения «Семирамиды Севера», переписка с Вольтером, либеральный «Наказ» комиссии по составлению нового Уложения (1768) — все это не только плоды приверженности русской императрицы просветительским идеям (к концу царствования от этих ее склонностей почти ничего не осталось), но и следствие желания понравиться и прославиться, которое всегда отличало Екатерину. Мария Терезия, которой в первые годы правления пришлось в отчаянной борьбе отстаивать права на трон, смотрела на вещи проще и делала то, что представлялось ей необходимым для укрепления позиций и авторитета своей династии. Наверное, поэтому в деле реформ королева пошла несколько дальше царицы. (Правда, однако, и то, что социальная обстановка в екатерининской России была еще менее благоприятной для либеральных преобразований, чем в Терезианской Австрии.)
Все три государыни отличались чутьем на толковых людей. Талантливыми деятелями, пусть и не безгрешными с точки зрения обращения с государственными финансами, были как приближенные Елизаветы, так и фавориты Екатерины, и советники Марии Терезии. Правда, в отличие от ее русских «коллег», в жизни и политической деятельности королевы важное место всегда занимала семья. До гармонии и здесь было далеко, но представить себе Марию Терезию, участвующую в заговоре против своего мужа, как Екатерина, или меняющую молоденьких любовников, как обе царицы, совершенно невозможно. И у Екатерины, и у Марии Терезии непросто складывались отношения с сыновьями и наследниками — великим князем Павлом и соправителем Иосифом II. Однако Мария Терезия все же была куда ближе своему сыну и смогла гораздо лучше подготовить его к делам правления.
Каковы итоги долгого царствования Марии Терезии? Наиболее впечатляет простое статистическое сопоставление положения монархии в 1740 г., когда королева вступила на престол, и ситуации в последние годы ее правления. Итак, несмотря на потерю густонаселенной Силезии, число подданных австрийского дома за 40 лет выросло на 28% и достигло без малого 20 млн. человек. В австрийской казне в 1778 г. было более 50 млн. флоринов (в 1740-м — около 22 млн.). Армия, в которой в год смерти Карла VI едва насчитывалось 38 тыс. человек, в 1775 г. состояла из 175 тыс. солдат и офицеров — плюс 35 тыс. грейдеров, крестьян-солдат, обитавших на юге, на Военной границе.
Терезианская эпоха — водораздел в истории габсбургской монархии. С этого времени о владениях Габсбургов, кроме южных Нидерландов и северной Италии, действительно можно говорить как о едином организме, несмотря на то что существенные различия между отдельными его частями по-прежнему сохранялись (впрочем, им не суждено было исчезнуть до самого конца этого удивительного государства). С эпохи Марии Терезии начинается и то, что можно назвать центральноевропейским путем — способ сосуществования и взаимодействия множества народов и культур в рамках империи, которая не всегда давала простор национальным чаяниям и устремлениям, но почти всегда старалась сгладить противоречия между своими столь разными подданными. Она предоставляла им возможность жить бок о бок, поддерживая и усиливая друг друга, под властью габсбургской династии, игравшей одновременно роль интеграционного фактора, символа государственности и олицетворения Центральной Европы — этой, по выражению чешского писателя Милана Кундеры, «архиевропейской Европы», построенной по принципу «максимум многообразия при минимуме жизненного пространства».
В этом, на мой взгляд, заключалась новая историческая миссия Габсбургов, пришедшая на смену прежней — миссии защитницы Европы от османского нашествия. В отличие от западной части европейского континента, здесь, в центре и на востоке Европы, процесс превращения этносов в нации, с собственной развитой культурой, самосознанием и политическими устремлениями, шел относительно медленно. Государство Габсбургов было не тюрьмой народов, как о нем впоследствии отзывались националистически настроенные политики и историографы — немецкие, венгерские, итальянские, чешские, — а скорее инкубатором, в котором и благодаря которому народы Центральной Европы могли достичь стадии культурного, социального и политического развития, свойственной их западным соседям уже в XVIII в. Однако в этом и заключалась главная опасность для Габсбургов: демон национализма, объявившийся в Европе в XIX в., по объективным причинам был враждебен наднациональной власти австрийского дома, основанной на древнем династическом принципе.
Чтобы сохранить и по возможности приумножить доставшееся им наследство, преемники Mater Austriae должны были взять на себя нелегкое дело достижения социальной и национальной гармонии в своих владениях. Представления о такой гармонии у членов австрийского дома были неодинаковыми.
Одну из наиболее радикальных «версий» предложил и попытался осуществить на практике сын Марии Терезии — Иосиф II. О трагической судьбе этого одинокого реформатора речь впереди, пока же вернемся в 50-е гг. XVIII столетия, когда над Европой сгустились тучи новой войны.
Французов при габсбургском дворе любили, Францию — терпеть не могли. Родным языком императора Франца, мужа Марии Терезии, был французский; при нем в Вене были заведены многие французские обычаи и манеры, но император не мог спокойно слышать о Людовике XV, который нанес ему когда-то смертельную обиду, вынудив уступить Франции Лотарингию. Да и сама Мария Терезия помнила о почти трехсотлетней борьбе ее предков с французской экспансией, которая началась еще в XV в.
Неудивительно, что, ознакомившись с запиской, поданной венценосным супругам в марте 1749 г. графом Кауницем, королева недоуменно подняла брови. Граф, слывший восходящей звездой австрийской дипломатии, предлагал вещь неслыханную: постепенно отойти от старинного, проверенного во многих войнах альянса с Англией и Голландией и сблизиться с заклятым врагом — Францией. Той самой Францией, которая совсем недавно поддержала притязания Карла Баварского на земли Габсбургов. Той Францией, которая никак не могла смириться с мыслью, что времена «короля-солнца» давно миновали, и упорно стремилась к доминированию на европейском континенте. Быть может, граф Кауниц сошел с ума или подкуплен французами?
Однако, ближе ознакомившись с аргументацией дипломата, Мария Терезия поняла, что его идеи не так уж безумны. По сути дела, между Францией и Австрией уже не осталось непреодолимых противоречий, убеждал государыню Кауниц. Французы более не стремятся к экспансии в Италии, где позиции Габсбургов весьма прочны. Напротив, усиление Пруссии очень беспокоит не только Вену, но и Париж. Кроме того, Австрия может сыграть на противоречиях между Францией и Англией в заморских колониях. Английский король является также курфюрстом Ганноверским, и его вмешательство в дела «Священной Римский империи» естественным образом подрывает позиции в ней австрийского дома. Таким образом, и здесь союзниками австрийцев могут быть французы, тоже желающие вытеснить англичан из континентальной политики. Итак, задавал вопрос Кауниц, не стоит ли поставить на французскую карту? В случае, если альянс с Францией будет дополнен дружескими отношениями с Россией (с которой Вена уже заключила в 1746 г. оборонительный военный союз), позиции Австрии в международной политике заметно усилятся.
Записка Кауница была на время положена Марией Терезией под сукно: время для столь резких движений, по мнению осторожной королевы, еще не пришло. Но наступил 1756 год, и события стали развиваться с головокружительной быстротой. В конце января в Вену пришло известие о том, что Англия и Пруссия подписали Вестминстерскую конвенцию. По сути дела, этот документ не был союзным договором, однако один из его пунктов гласил: «Если же вопреки всем ожиданиям и в нарушение мира... любая иностранная держава предпримет вторжение в Германию, две договаривающиеся стороны объединят свои усилия для наказания нарушителей и сохранения спокойствия в Германии». За этими невинными словами скрывалась явная угроза австрийским и французским интересам. Кроме того, прусский король за соответствующие субсидии фактически обязался защищать интересы Англии и Ганновера в империи, что не могло не беспокоить Вену.