Румяные, черноглазые, чернобровые. Они очень живописны в деревенском платье и, сидя на ослах, нагруженных корзинами с висящими оттуда овощами, представляли очень красочную картину.
По дороге слабо, еще тяжелая от росы, подымалась пыль. Мы бодро шагали вперед. Вскоре показалась вилла папы Юлия III — цель нашего устремления.
Музей при вилле нас не привлекал. В нем мы бывали не раз. Только забежали посмотреть хорошо знакомый древний этрусский саркофаг[341], выразительный и трогательный, с двумя сидящими фигурами из красной глины. Муж и жена. Мы спешили на воздух, на очаровательные дворики, с солнцем, с фонтанами. Здание нам очень нравилось. Оно было выстроено Виньолой и носило характерные черты своей эпохи. Вилла была запущена, стены облупились, покрылись лишаями, ползучими растениями. И было в ней так уединенно и тихо.
По красивым лестницам мы спустились вниз на небольшую площадку. Пол был выложен каменными плитами. Плиты покосились. Между ними проросла трава. С одной стороны площадка примыкала к высокой стене виллы. В стене были ниши, между ними кариатиды. В нишах — запущенные, заросшие фонтанчики. В них только капала вода. Нежные водяные растения принимали на себя мягкий удар капель, и крошечные, совсем круглые листочки все время дрожали.
Эта площадка стеной, лестницами была как бы ограждена от всего мира и представляла уютное и уединенное место для работы и отдыха. Мы на ней обосновались и провели почти весь день. С упоением работали[342]. С экстазом, с жадностью, с самозабвением.
Приближался вечер. Солнце с площадки ушло. Потянуло сыростью. Все кругом потускнело.
Мы встали, разминая ноги. Надо собираться, надо уходить. И все чего-то жаль. Жаль прошедшего дня, потухшего солнца. Громче, внушительнее заговорили голоса прошлого, ушедших… Но нет, не надо! Скорее вперед, в жизнь!
Мы стряхиваем с себя откуда-то пришедшую печаль и бежим наверх. Музей давно закрыт. Сторож ушел. Выбираемся на дорогу и спешим в город, домой.
Рим тонет в золотисто-розовой мгле. Еще на куполе Св. Петра играет солнце. Вскоре оно и там гаснет. Город встречает нас суетой, пылью, шумом. Люди бегут, трамваи гремят. Нарядные экипажи тянутся с Пинчио. Мы полны еще пережитой тишиной, упоением сосредоточенной работы и молча спешим дойти до нашего дома.
Входная дверь, темное entreè. В нем две мужские фигуры устремляются нам навстречу.
Глядим!
Да ведь это наши путешественники!
Сережа и Владимир Яковлевич!
Я с восторгом кидаюсь им на шею. Они с трех часов дня все искали и дожидались нас. Я обрадовалась Сереженьке, но он меня огорчил своим утомленным и похудевшим видом.
Поднялись с гостями наверх и показали приготовленную им комнату. Они остались ею довольны. Потом пришли к нам, и баловница Адя смастерила ужин.
Сереженька, казалось, не очень был мне рад. Может быть, потому, что был утомлен с дороги.
Вечером, в кроватях, у нас с Аден произошел следующий диалог.
— Ася, кто такой Курбатов? Я его совсем не знаю.
— Это молодой химик, товарищ Сережи по университету, очень талантлив и, кажется, неравнодушен ко мне.
— Ну нет, он-то совсем к тебе равнодушен, а вот брат Сережа — очень подозрителен.
— Вот глупости какие.
Еще с неделю мы пробыли в Риме после приезда Сергея Васильевича и Курбатова. Кое-что смотрели вместе. Адя и я уже торопились домой, так как наши денежные ресурсы подходили к концу, а надо было еще побывать во Флоренции и Венеции. Потому мы, не ожидая наших молодых людей, одни выехали из Рима во Флоренцию, надеясь проездом побывать в Ассизи[343] и Перуджии.
Вечером накануне отъезда мы с Адей ходили к фонтану Треви исполнить старый обычай: кто хочет вернуться в Рим, должен бросить монету в фонтан и испить его воды.
Я бросила несколько монет и смотрела, как они, кувыркаясь и блестя, падали на светлое дно. Адя отказалась. Она видела мальчишек с длинными палками, на конце которых были кружки. Они вылавливали ими монеты. И вот я была после этого в Риме, а Адя никогда.
Посидели опечаленные на мраморных скамьях, нагретых солнцем и людьми. Нептун простирал руку на фоне золотисто-рыжей стены, всадники трубили, лошади брыкались, а вода каскадами бурно и весело лилась.
Мы думали: «Конец пришел нашей радостной, беззаботной, такой сладостной жизни. Скоро ли мы увидим ставший „нашим“ прекраснейший Рим? Когда мы опять вдохнем его пленительный воздух и опять почувствуем его благотворное влияние? Когда увидим всю красоту, с которой сроднились и которую завтра покидаем?»
Молча, грустно, замедляя шаги, мы вернулись домой.
Ночью Италия угостила нас прекрасным обычаем своим. Перед нашими окнами играли серенаду. Это был Джиованни. Это он!
Он прощался со мной старинным обычаем влюбленных. Я крепко спала и только сквозь сон слышала прекрасную музыку. И мне казалось, что это во сне. Когда я поняла, в чем дело, и выбежала на балкон, то увидела пять уходящих мужчин, тихо исполнявших марш.
Бедный Джиованни!
В момент отъезда, уже сидя в вагоне, я все ждала его. Я сама запретила ему приходить, так как стыдилась его слез перед Сергеем Васильевичем и Курбатовым. Но мне казалось, что он мог бы нарушить мое запрещение. Я и Адя ехали в Ассизи. Сергей Васильевич провожал и, сидя в вагоне, подробно чертил мне план городка и дорогу от вокзала к нему (они только что приехали оттуда), я же все время вскакивала и выглядывала в окно. Сергей Васильевич опять обращал мое внимание на план Ассизи, я махала рукой и все повторяла:
— Адя, голубчик, выйди на платформу, посмотри, не идет ли Джиованни?
И первый раз в жизни Адя на меня рассердилась и шепнула:
— Ты думаешь о том, кого здесь нет, а того, кто страдает рядом, не замечаешь…
Поезд тронулся, Сергей Васильевич на ходу выскочил из вагона.
Прощай, Рим! Прощай, Джиованни!
Итак, 12 июня Клавдия Петровна и я выехали из Рима во Флоренцию и Венецию и этим как бы начали наш обратный путь в Россию.
По дороге мы заехали в Ассизи, где пробыли два дня. Очаровательны окрестности Ассизи. Умбрийский пейзаж славится своей красотой. Когда мы подымались в городок, нам сразу бросились в глаза тяжелые громады монастыря Св. Франциска и двух церквей, построенных одна на другой.
Осмотрели довольно бегло фрески Чимабуэ и Джотто. Особенной художественной красотой они не отличаются и имеют больше художественно-историческое значение, как начало реалистического искусства в христианскую эру.
Нас больше интересовал сам город. Он карабкается по очень крутому холму узкими кривыми уличками. Как и все городки Италии, он издали был чрезвычайно живописен, а вблизи поражал своей нечистотой и бедностью жителей. Во всех домах от жары и яркого света, как и во всей Италии, окна были закрыты зелеными жалюзи. Отворенные двери домов выделялись темными пятнами на ярко освещенных стенах, и в тени дверей работали люди. Я видела из моего окна, как в одном сидел ремесленник и молоточком чеканил какую-то металлическую вещь. В другом женщина лущила горох, другая что-то шила. За выступом стены, в тени, сидели на земле два итальянца и играли в пальцы. Они с неистовством кричали: «Дуэ, тре!»{45}, причем быстрым жестом показывали друг другу растопыренные пальцы.
И вот, смотря из окна, я стала свидетельницей забавной сцены, как из детской ссоры ребятишек разыгралась в одно мгновение драка и как она сразу потухла, обрисовывая вспыльчивый темперамент итальянцев и их быструю отходчивость.
Я видела, как маленькая черноглазая девочка приставала к мальчику и потом ударила его сухой оливковой веткой. На его крик выбежала его мать и стала трясти девочку. Та громко заплакала. Из другой двери выбежала разъяренная мать девочки и обрушилась с криками на мать мальчика. Женщины вцепились друг в друга, громко вопя. Из разных дверей выбежали еще женщины, которые бросились их разнимать. Недовольные вмешательством, первые две женщины принялись бить вновь прибежавших. Откуда-то появились мужчины и начали не то их растаскивать, не то тоже бить направо и налево.
Все смешалось. И в одну минуту маленькая уличка наполнилась дерущейся толпой, которая кричала, вопила и перекатывалась с одного конца на другой.
Потом вдруг из боковой улицы показались не спеша два карабинера. Они что-то прокричали, чем-то помахали, и люди, как стая птиц, разлетелись в разные стороны. Улица мгновенно опустела, казалось, что все это мне приснилось…
Из Ассизи мы поехали в Перуджию. Помню, меня поразил пейзаж из окна вагона. Он мне так напомнил пейзажи на картинах Леонардо, Рафаэля и Перуджино. Прошло несколько сот лет, а он все тот же! Город производит сильное и цельное впечатление. Средневековая архитектура, тяжелая и импозантная. Архитектура Municipio великолепна. И знаменитый фонтан Fonte Maggiore, которым итальянцы так гордятся, действительно очень своеобразен и красив, лучший из этой эпохи. Мы много бродили по улицам, любуясь архитектурой города. Часто готические арки очень живописно перекрывали узенькие улицы, служа контрфорсами. От них кривые тени ложились на дома.
Через несколько дней после нашего приезда во Флоренцию присоединились к нам и наши спутники. Они поселились в той же гостинице, и с этого дня мы все время проводили вместе.
С утра уходили в галереи, церкви, монастыри, подробно все осматривая, а когда в голове начинались от всего виденного утомление и сумбур, мы бежали завтракать к Мелини, на Виа Кальцаиоли. Завтрак проходил весело. Мы обменивались нашими впечатлениями, спорили, смеялись, подбадриваемые приятным тосканским вином. Потом, купив по дороге прекрасных фруктов, отправлялись домой, чтобы в прохладном полумраке комнаты отдохнуть, пережидая полуденный зной.