ий час и запрет на проведение забастовок и собраний, а система вещания жестко контролировалась властями. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что все это неприемлемо с моральной точки зрения, но, тем не менее, выбрать соответствующие меры реагирования было непросто. В итоге, чтобы сдержать введение советских войск, нам пришлось настойчиво заявлять о том, что полякам нужно предоставить свободу в принятии решений по внутренним делам у себя в стране. Стояло ли за этим закручиванием гаек само советское правительство, чтобы, воспользовавшись ситуацией, повернуть историю вспять – к махровому коммунизму и подчинению Москве? Или это действительно было временным решением, принятым ввиду необходимости навести в Польше порядок, как утверждало правительство Ярузельского, подразумевая под этим предотвращение захвата со стороны Советов? Но чем глубже мы вникали в то, что произошло, тем хуже выглядела ситуация. Президента Рейгана лично задело произошедшее: он полагал, что за этим стоял Советский Союз и собирался принять быстрые меры. 19 декабря я получила от него послание с подтверждением этих действий. Александр Хейг-младший направил параллельное послание Питеру Каррингтону, в котором было указано, что американцы не предлагают того, чтобы Запад теперь осуществлял рассчитанные на отдаленную перспективу меры по противостоянию советскому военному вмешательству, уже согласованные между членами НАТО. Они хотели принятия ряда безотлагательных политических и экономических мер и предусмотрели резервные меры на случай ухудшения ситуации. Вечером того же дня, без последующего уведомления, американцы должны были объявить санкции в отношении Советского Союза. Эти санкции, как мы с удовольствием отметили, вполне обосновано не включали прекращения переговоров о разоружении, проходящих в Женеве. Но они не предусматривали таких мер, как отмена права посадки самолетов «Аэрофлота», прекращение переговоров по новому долгосрочному соглашению по зерну и прекращение экспорта материалов для строительства запланированных трубопроводов для транспортировки природного газа, на котором уже велись работы. Последний пункт должен был вызвать огромное недовольство Великобритании и других европейских стран. Компании в Великобритании, Германии и Италии имели обязывающие договоры на предоставление оборудования для газопроводной магистрали из Западной Сибири, включая поставку компонентов, производимых США или по лицензии США. Если бы запрет распространился на существующие договоры, британские компании лишились бы сделок с Советским Союзом на сумму свыше 200 млн фт. стерлингов. Больше всех пострадал бы контракт компании «Джон Браун инжиниринг» на поставку насосного оборудования для проекта трубопровода, в котором было задействовано большое количество рабочих мест. Оказывая на американцев давление в этом вопросе в частности, я сделала все, чтобы в отношении генеральной линии, которую они хотели занять, мы оказали им по возможности самую активную поддержку как со стороны НАТО, так и со стороны Европейского сообщества. А это было отнюдь не просто. В самом начале, немцы неохотно соглашались с необходимостью принимать какие-либо меры в отношении польского правительства. Французы настаивали на продолжении реализации продовольственных товаров Советскому Союзу по особым субсидируемым ценам, установленным Европейским сообществом. Но я все же была уверена, что если бы нам удалось склонить американцев занять более разумную позицию в отношении проекта строительства газопровода, мы бы могли продемонстрировать довольно внушительное западное единство. Было плохо то, что члены американского правительства из числа противников проекта трубопровода имели весьма отдаленное отношение к событиям в Польше. Эти чиновники полагали, что в случае, если проект получит развитие, немцы и французы будут зависеть от поставок советских энергоресурсов, и это может иметь разрушительные стратегические последствия. В этом споре был ряд убедительных аргументов, но несмотря на то что Россия обеспечивала бы Германию чуть более четвертью объема газа, а Францию – почти третью, это все же составило бы не более 5 % от общего объема энергопотребления в этих странах. Как бы то ни было, ни немцы, ни французы не собирались присоединиться к американскому давлению. Соответственно, это давление оказалось бы неэффективным, и при этом оно никак не способствовало бы решению частной проблемы, с которой мы сталкивались в Польше. Вдобавок, американцы говорили о необходимости заставить Польшу объявить дефолт по внешней задолженности (что вызвало серьезную обеспокоенность Банка Англии), а это могло бы повлечь за собой тяжкие последствия для банков Европы. В пятницу, 29 января, Александр Хейг-младший присоединился ко мне во время позднего обеда в резиденции на Даунинг-стрит. Я сказала ему, что наиболее важной целью является сохранение единства западного альянса. Последнее совещание совета НАТО прошло успешно. Однако меры, которые в сложившейся ситуации предлагали США, вызывали озабоченность. Я сказала, что как бы американцы ни относились к этой проблеме, мы должны считаться с тем фактом, что французы и немцы не откажутся от контрактов, связанных со строительством сибирской газопроводной магистрали. Перейдя ближе к делу, я отметила, что американцы не предусмотрели введения запрета на продажу зерна, который нанес бы ущерб их собственному народу. И вообще, вряд ли большая часть мер, принятых США, оказала бы серьезное влияние на ситуацию внутри страны – но при этом они могут нанести удар по Европе. Мне было отчетливо видно, что господин Хейг согласен в целом с моим анализом ситуации. Но совершенно неожиданно 18 июня американцы объявили о том, что запрет на поставку в Советский Союз технологии для газонефтедобычи распространялся не только на компании США, но и на их международные дочерние предприятия и иностранные компании, производящие по лицензионным договорам компоненты, которые проектировали американцы. Это известие повергло меня в шок. Реакция европейцев в целом была еще более жесткой. Великобритания приняла законодательные меры в соответствии с законом о защите торговых интересов, чтобы предотвратить последствия такого расширения экстерриториальной власти США. Раздражение в Европе возросло еще сильнее после сообщений о том, что американцы намеревались возобновить продажу зерна в СССР, прикрываясь предлогом, что так из СССР будет выведена конвертируемая валюта – при этом было кристально ясно, что истинной причиной была защита интересов американских фермеров, которым нужно было продать свое зерно. Чтобы выпутаться из этой непростой ситуации, вопрос передали на контроль новому госсекретарю США, блестящему деятелю Джорджу Шульцу. В том же году он разрешил все трудности, дав зеленый свет существующим контрактам на строительство трубопровода. Впрочем, из всей этой ситуации можно было извлечь хороший урок о том, как следует вести дела с союзниками.
Летом 1982 года мы наблюдали за применением ряда полезных международных дипломатических практик. С 4 по 6 июня главы правительств стран «Большой семерки» проводили встречу в окружении пышного великолепия Версаля, и моим самым ярким воспоминанием о тех слушаниях стало то впечатление, которое произвел президент Рейган. В какой-то момент он говорил минут двадцать, не заглядывая в бумагу, и в своем выступлении в целом очертил экономические перспективы. Его негромкие, проникновенные слова дали тем, кто еще не был с ним знаком, представление о тех особых чертах, которые делали его выдающимся политическим лидером. Когда он закончил выступать, президент Миттеран признал, что никто не смог бы упрекнуть президента Рейгана в верности собственным убеждениям. Учитывая то, каких твердых социалистических правил придерживался президент Миттеран, это звучало почти как комплимент. Из Парижа президент Рейган прилетел в Лондон с официальным визитом, во время которого он выступил с речью перед обеими палатами парламента в королевской галерее Вестминстерского дворца. Речь сама по себе была выдающейся. Она ознаменовала решающий этап в идейной борьбе, которую мы с ним хотели повести против социализма – и, прежде всего, против социализма в Советском Союзе. Мы оба были убеждены в том, что надежно укрепленная оборона была необходимым, но недостаточным средством для успешного противостояния коммунистической угрозе. У нас не было стремления только лишь к сдерживанию коммунизма, но, напротив, мы хотели независимо перейти в наступление. В своей речи президент Рейган предлагал провести всемирную кампанию в поддержку демократии, чтобы оказать содействие «демократической революции, набирающей новую силу». Впрочем, если оценивать эту речь в ретроспективе, ее значимость была гораздо выше. Она обозначила новое направление борьбы Запада против коммунизма. Эта речь раскрывала рейгановскую доктрину, в соответствии с которой Запад не должен был отворачиваться от тех стран, в которых насаждался коммунизм.
К моменту, когда я направилась с визитом на Дальний Восток в сентябре 1982 года, положение Великобритании в мире, как и мое собственное, изменилось в результате победы, одержанной в Фолклендской войне. Однако был один вопрос, в котором это создавало определенное неудобство: переговоры с китайцами относительно независимости Гонконга. Китайские лидеры всеми силами старались показать, что Фолклендский конфликт не являлся прецедентом для того, чтобы решать проблемы, связанные с колониальным государством. В первой половине дня в среду, 22 сентября, я и сопровождающие меня лица вылетели из Токио, где я находилась с визитом, в Пекин. До окончания срока аренды Новых Территорий, составлявших свыше 90 % территории колонии Гонконг, оставалось пятнадцать лет. Собственно сам остров Гонконг является британской суверенной территорией, но, как и остальные колонии, зависит от материка в ресурсах: в воде и других запасах. Китайская Народная Республика отказывалась признавать Нанкинский договор, подписанный в 1842 году, в соответствии с которым остров Гонконг был присоединен к Великобритании. Соответственно, нашей целью в переговорах было обменять суверенитет над островом Гонконг на продолжающееся британское управление на всей территории колониальных владений на самую отдаленную перспективу. Это, как показывали многочисленные консультации с политиками и крупными предпринимателями Гонконга, было именно тем решением, которое их вполне бы устроило. В этой ситуации существовала непосредственная угроза того, что здесь улетучится финансовая уверенность, поэтому деньги и, в соответствующий момент, ключевой персонал покинут колониальные владения – опасность, которая могла привести к обнищанию и дестабилизации Новых территорий еще задолго до окончания срока их аренды. Более того, если предполагалось делать новые инвестиции, нужно было начинать действовать сейчас, поскольку инвесторы будут заглядывать лет на пятнадцать вперед, чтобы оценить, какое решение следует принять. Ранее я уже была в Пекине в апреле 1977 года в качестве лидера оппозиции. За несколько месяцев до того визита была низложена «Банда четырех», и председателем партии был Хуа Гофэн. Дэн Сяопин, который в свое время сильно пострадал в ходе культурной революции, в предшествующем г