Мы приехали в Амман вечером в среди 18 сентября. Я уже хорошо знала короля Хусейна, и он мне нравился. Как и президент Мубарак, только еще больше, король Хусейн был возмущен американцами, считая, что они, спровоцировав его выйти с мирной инициативой, пошли на попятную под еврейским давлением внутри страны. Я понимала его чувства. Он по-настоящему рисковал, стараясь продвинуть свою инициативу, и я считала, что он заслуживает бóльшей поддержки. Я хотела помочь ему, чем могла. И когда король сказал мне, что два важных сторонника ООП готовы публично отречься от терроризма и принять Резолюцию Совета Безопасности ООН 242, я пообещала, что, если они это сделают, я согласна встретиться с ними в Лондоне. Я объявила об этом на своей пресс-конференции. Это стало бы первой встречей между британским министром и представителями ООП. Когда они прибыли в Лондон, я хотела удостовериться, что они все еще собираются выполнить мои условия. Один смог. А другой – нет: испугался за свою жизнь. Я не стала с ними встречаться и рада, что король Хусейн поддержал мое решение. Но это показало, как опасны эти воды.
Перед отъездом из Иордании меня повезли осмотреть лагерь палестинских беженцев. Денис говорил мне, что его сердце разрывалось каждый раз, когда он видел эти лагеря. Этот не был исключением. Так было чисто, все хорошо организовано, везде порядок – и полная безнадежность. Фактически лагерем управляла ООП, у которой был свой интерес в том, чтобы набирать из таких лагерей в ряды своих бойцов революции. Самые талантливые и образованные палестинцы там долго не оставались, предпочитая присоединиться к палестинской диаспоре в разных частях арабского мира.
Я была в Израиле несколько раз до того, как стала премьер-министром; и каждый мой визит в Святую землю трех великих мировых религий оставлял неизгладимое впечатление. Каждый, кто был в Иерусалиме, поймет, почему генерал Алленби, отвоевав город у турков, спешился, чтобы войти в город пешком, в знак уважения к святому городу.
Я глубоко восхищаюсь еврейским народом как в Израиле, так и за его пределами. Среди моих служащих и Кабинета всегда были евреи. Я просто старалась набирать для Кабинета умных, энергичных людей – часто это было одно и то же. Мой старый электорат Финчли имеет большое еврейское население. За все тридцать три года, что я представляла этот округ, ни один еврей не пришел к местному доктору в бедности и отчаянии. О них хорошо заботилась собственная община.
Я верю в то, что часто называют «иудейско-христианскими» ценностями: вообще, вся моя политическая философия основана на них. Но я всегда опасалась, что попаду в ловушку уравнивания каким-то образом еврейской и христианской веры. Как христианка, я не верю, что можно полностью понять Старый Завет – историю права – без Нового Завета – истории милосердия. Но я часто мечтала, чтобы христианские лидеры взяли себе на заметку учение удивительного бывшего главного раввина Великобритании Иммануэля Якобовица и чтобы сами христиане обратили больше внимания на значение, придаваемое евреями самоусовершенствованию и личной ответственности. Помимо всего этого политическое и экономическое создание Израиля – в исключительно неблагоприятных условиях и вопреки злому неприятелю – представляет собой героическую сагу нашего времени. У них на самом деле» пустыня расцвела». Вот если бы еще внимание Израиля к соблюдению прав человека по отношению к русским рефьюзникам сопровождалось надлежащим пониманием бедственного положения лишенных земли и государства палестинцев.
Когда я приехала в Израиль в мае 1986 года, израильтяне знали, что они имеют дело с человеком, который не затаил на них злобы, который понимает их волнения, но который не собирался безоговорочно следовать сионистскому подходу. Кроме того, я могла не сомневаться, что меня уважали за противостояние терроризма в своей стране и за рубежом. Так что если кто-то и мог говорить горькую правду, не боясь быть неправильно понятым, то это была я.
Я с нетерпением снова ждала встречи с премьер-министром Шимоном Пересом. Я помнила его как искреннего, интеллигентного и разумного человека. Было очень жаль, что вскоре после этого он передал пост премьер-министра бескомпромиссному Ицхаку Шамиру. И господину Пересу, и мне было интересно в свете прошедших событий, как люди будут реагировать на Юнион Джек бок о бок со звездой Давида. Но нам не нужно было волноваться. По приезде в Тель-Авив меня приветствовали толпы людей, затем меня отвезли в Иерусалим, где поселили в отеле «Царь Давид» – наполненном воспоминаниями для всего народа Британии. Еще больше людей радовались возле отеля. Я настояла на том, чтобы выйти из машины и поприветствовать их, что привело в смятение охранников. Но оно того стоило: люди были в восторге.
На следующее утро я завтракала с Тедди Коллеком, мэром Иерусалима, который сочетал теплую человечность с жутким административным рвением – и что было еще ценнее – преданность своему народу с сочувственным пониманием проблем арабов. Весь день, воскресенье 25 мая, был полон вызывающих воспоминания проявлений израильских истории и своеобразия. Конечно, я посетила мемориал холокосту «Яд Вашем»: как всегда, я вышла оттуда подавленная и шокированная тем, как человеческие существа могли пасть до такой порочности.
Потом у меня была встреча с господином Шамиром. Это был жесткий человек, хотя, несомненно, человек принципов, чье прошлое оставило шрамы на его характере. Между нами не было враждебности, но было ясно, что господин Шамир ни за что не отдаст «землю за мир» и еврейские поселения на западном берегу останутся.
Я верила, что настоящим испытанием было укрепить умеренных палестинцев, возможно, в ассоциации с Иорданией, и те в конце концов вытеснят экстремистов ООП. Но этого никогда не случится, если Израиль не будет тому способствовать. Я также считала, что на западном берегу должны состояться местные выборы. Но в то время одним из самых сильных оппонентов уступок в этом вопросе – и, казалось, во всем остальном – был тогдашний министр обороны господин Рабин, с которым я завтракала в понедельник. Он в течение сорока минут зачитывал мне свои взгляды, так что едва хватило времени на тост.
Но я не отступала. Я повторила свои предложения о местных выборах в тот же день в речи для группы израильских членов парламента в Кнессете – израильском парламенте – где председательствовал яркий и уважаемый Абба Эбан.
Позже я пошла на ужин с тщательно отобранными умеренными палестинцами – в основном бизнесменами и учеными – именно такими, с которыми по моим понятиям должны были иметь дело израильтяне. Они излили мне свои жалобы, – в частности, об отношении к ним на западном берегу, особенно в секторе Газа, где были худшие условия, частично из-за бестактной охраны и частично, как казалось, из-за экономической дискриминации в пользу еврейского бизнеса. Я пообещала обговорить эти дела с господином Пересом – и сделала это в подробностях на следующий день – но я также ясно истолковала им необходимость отказаться от терроризма и тех, кто им занимается. Хотя общие взгляды были таковы, что только ООП была в состоянии представлять палестинцев, я также почувствовала в разговорах с меньшими группами, что это не означало, что эту организацию сильно любят.
Во время моего визита у меня было два длинных обсуждения с господином Пересом. Он осознавал необходимость не отказываться от теперь уже нетвердой мирной инициативы короля Хусейна, по крайней мере чтобы избежать дестабилизации самой Иордании. Но он, очевидно, относился очень скептически к предложению международной конференции мира, и это не прибавило мне оптимизма. На самом деле, когда господин Шамир оказался на посту премьер-министра, померкли даже слабые лучи света.
Во вторник по пути в аэропорт я сделала остановку в Рамат-Гане, районе Тель-Авива – побратиме Финчли. Я ожидала, что встречусь с мэром и другими важными лицами, возможно, старыми знакомыми. Вместо этого меня ожидали 25 000 человек. Временами, к полному ужасу моих охранников и сотрудников, я почти тонула в огромной толпе радующихся жителей, потом была поднята на большую платформу, с которой мне предстояло выступить с импровизированной речью, что было самым лучшим в такой ситуации. Позже, во время войны в заливе, иракские шквальные ракеты упали на Рамат-Ган. Жители Финчли собрали деньги, чтобы восстановить разрушенные дома. Это и есть настоящие побратимы, – подумала я.
Южная Африка
Традиционные взгляды Министерства иностранных дел на Африку, как и их взгляды на Средний и Ближний Восток, я не разделяла. Основная, но обычно негласная, предпосылка была такова, что Национальные интересы Великобритании требовали в конце концов соглашаться с мнениями радикальных черных африканских государств Содружества. В действительности же проницательный анализ указывает на другое.
Когда было признано, что Южной Африке требуются фундаментальные перемены, встал вопрос о том, как лучше их произвести. Мне казалось, что самым худшим было бы еще больше изолировать Южную Африку. Было бы абсурдным считать, что правящий класс африкандеров (уроженцев Южной Африки европейского происхождения) с готовностью откажутся от власти внезапно или без подходящих мер предосторожности. На самом деле, если бы это произошло, в результате получилась бы анархия, где больше всего пострадали бы черные южноафриканцы. Причем последние не могут считаться однородной группой. Очень важны были племенные привязанности (приверженности). Любая новая политическая система должна была принять эти различия во внимание. Еще и из-за этих сложностей я не считала, что посторонние могут навязать какое-либо решение. Я же хотела достичь постепенной реформы, где было бы больше демократии, гарантированные права человека и процветающая, основанная на свободном предпринимательстве экономика, способная создавать блага и улучшать уровень жизни чернокожих. Я хотела видеть Южную Африку полностью реинтегрированной в международное сообщество.
Нельзя не упомянуть, что Великобритания имела на континенте важные торговые интересы, которые были примерно равными в Черной Африке, с одной стороны, и Южной Африке – с другой. Южная Африка среди всех африканских стран имела намного более богатые и разнообразные полезные ископаемые. Она была крупнейшим в мире поставщиком золота, платины, ювелирных алмазов, хрома, ванадия, марганца и других жизненно важных материалов. Более того, в большинстве случаев единственным реальным соперником Южной Африки был Советский Союз. Даже если бы с моральной стороны было приемлемо продолжать политику, которая привела бы к развалу Южной Африки, со стратегической точки зрения это не имело бы смысла.