пех как очень низкие, и, как показала жизнь, был прав. Я сама, возможно, не проявила тактичности. Когда он возразил, что является министром иностранных дел и не может выполнять две работы, я сказала, что могла бы справиться с одной из них, пока он будет в отъезде. Так как к тому времени я полностью отвечала за наши взгляды о Южной Африке, принимая основные решения прямо из Даунинг-стрит, 10, это, наверное, было «ударом ниже пояса». Удачно, что среди тех, кого в конце концов выбрали в члены «группы видных людей», был известный чернокожий африканец, нигерийский генерал Обасанджо, который должен был быть председателем группы и своими глазами увидеть реалии жизни в Южной Африке. Правда, эта удача была более чем компенсирована проблемами, созданными Малколмом Фрэйзером, который был все еще полон злобы после поражения на выборах, выигранных Бобом Хоуком, стремился снова достичь высокого международного положения и, следовательно, представлял как вполне «видного человека» самого себя.
На пресс-конференции после саммита я верно описала сделанные мной уступки как «ничтожные», что привело в ярость Левых и, без сомнения, возмутило министерство иностранных дел. Но я не верила в санкции и не собиралась их оправдывать. Я смогла покинуть берега Нассау, сохранив свою политику невредимой, хотя и испортив мои личные отношения с лидерами Содружества – но ведь в этом была виновата не только я. И еще были сохранившие свои рабочие места тысячи чернокожих африканцев, за которых я боролась.
Визит «видных людей» на юг Африки был абсолютной катастрофой. Или чтобы погубить эту инициативу, или по совершенно посторонним причинам, южно-африканские вооруженные силы начали совершать рейды на базы Африканского национального конгресса (АНК) в Ботсване, Замбии и Зимбабве, и «группе видных людей» пришлось сократить свой визит.
Это отозвалось для меня большими трудностями на заседании Совета Европы в Гааге в июне 1986 года. Так как действия стран Европейского сообщества, в отличие от большинства стран – членов Содружества, могли иметь существенное влияние на экономику Южной Африки, этот форум по вопросу санкций был не менее важным, чем Совещание глав правительств стран Содружества. Сами голландцы – ведь Нидерланды были родиной африкандеров – испытывали по отношению к Южной Африке глубокое чувство вины, что мешало им быть идеальными хозяевами совещания. В конце концов, мы пришли к соглашению, что нужно рассмотреть введение в том же году запрета на новые инвестиции и санкции на импорт Южной Африкой угля, железной руды, стали и кругеррандов. Также было согласовано положение о том, что и ввиду того, что Великобритания вскоре возьмет на себя обязанности председателя Сообщества, Джеффри Хау, как единоличный «видный человек», должен посетить Южную Африку, чтобы добиться реформы и освобождения Нельсона Манделы.
Джеффри был всячески против поездки, и надо сказать, что его нежелание было оправданно – ведь президент Каунда его оскорбил, а президент Бота – отмахнулся от него. Как я позднее узнала, он думал, что я приготовила ему невыполнимую миссию, и очень злился. Могу только сказать, что таких намерений у меня не было. Я по-настоящему восхищалась талантом Джеффри в скрытой дипломатии. Только ему удалось бы добиться прорыва.
Вскоре после возвращения Джеффри наступило время специальной конференции Содружества по Южной Африке, на которой, как был решено в Лайфорд-Кей, будет оценен прогресс. Было решено, что семеро глав правительств Содружества встретятся в Лондоне в августе. Самым неприятным было то, что из-за упрямства президента П.В. Бота мы не сильно продвинулись вперед со времени Совещание глав правительств стран Содружества в Нассау. Были проведены некоторые важные реформы, и в марте в отдельных районах было отменено чрезвычайное положение. Но в июне было объявлено общегосударственное чрезвычайное положение, господин Мандела был все еще в заключении, а АНК и другие организации такого рода были по-прежнему запрещены.
Средства массовой информации и оппозиция к тому времени навязчиво обсуждали Южную Африку. Шли разговоры, что Содружество распадется, если Великобритания не изменит своей позиции по санкциям, хотя оба события были маловероятны. Я была всегда убеждена – и это видно из моей почты, – что взгляды и приоритеты этих комментаторов не выражали чувств публики.
Мои встречи с главами правительств перед официальным открытием привели меня в уныние. Брайан Малруни призывал, чтобы Британия «показала пример», и, казалось, хотел заранее узнать мою позицию на переговорах – у меня не было намерений ее открывать. Кеннет Каунда, когда я посетила его в отеле, находился в самодовольном состоянии и не выражал желания сотрудничать. Он считал, что если санкции не будут наложены, ситуация в Южной Африке «воспламенится». Я сообщила Радживу Ганди, что готова «немного» уступить на конференции. Он казался намного более сговорчивым, чем в Нассау, ведь вообще он обычно не «раскрывал карты».
Действительно, официальные переговоры были во всех отношениях столь же неприятными, как и в Лайфорд-Кей. Мой отказ от введения предложенных санкций господа Каунда, Мугабе, Малруни и Хоук восприняли в штыки. Меня никто не поддержал. Их предложения шли намного дальше того, что предлагалось в предыдущий год. В Нассау они предлагали прекратить воздушные связи с Южной Африкой, ввести запрет на инвестиции, сельскохозяйственный импорт, развитие туризма и другие меры. Теперь их требования включали множество дополнительных мер: запреты на новые банковские кредиты, на импорт урана, угля, чугуна и стали, а также аннулирование консульских функций. Такой набор играл на руку критикам Южной Африки, принося в жертву уровень жизни ее чернокожего населения и интересы их отечественной промышленности. У меня просто не поднималась рука его одобрить. Вместо этого я распорядилась, чтобы в коммюнике был внесен дополнительный пункт, объясняющий наш собственный подход, где было обозначено наше желание принять запрет на импорт южноафриканских угля, чугуна и стали, если так решит Европейское Сообщество, и сразу же ввести добровольный запрет на новые инвестиции и развитие туризма в Южной Африке. В том случае, если мы в Сообществе решили не вводить санкций на уголь, чему особенно сильно противилась Германия, другие санкции, предложенные в Гааге, были введены в сентябре 1986 года.
Возможно, самым необычным в этих обсуждениях было то, что они, казалось, проходили в полном отрыве от событий в самой Южной Африке. В соответствии с информацией, полученной от нашего замечательного нового посла Робина Ренвика и от других имевших дело с реальной, а не фиктивной Южной Африкой, там происходили принципиальные изменения. Были легализованы профсоюзы чернокожих, упразднен Акт о запрете на смешанные браки, отменен контроль за наплывом и прекращена (хотя и с исключениями) общая политика насильственного выселения чернокожих. Было покончено с бронированием работы для белых и с очень непопулярным законом об обязательной паспортизации. А самое главное – произошло практическое крушение апартеида на рабочих местах, в отелях, в конторах и городских деловых центрах. Было предложено и стояло на грани претворения в жизнь аннулирование Закона о расовой сегрегации. Все это говорило о том, что «апартеид», как его продолжали описывать левые, быстро умирал. Тем не менее никто не признал в этом заслуги Южной Африки, к которой продолжали относиться с немыслимой враждебностью.
Я еще больше, чем раньше, была против принятия мер, ослабляющих экономику Южной Африки и таким образом замедляющих реформы. Поэтому по мере приближения Встречи глав правительств Содружества 1987 года в Ванкувере я все еще была не готова к компромиссу. В каком-то смысле эта позиция давалась мне легче, чем в Нассау и Лондоне. Событиям на Фиджи и в Шри-Ланке конференция должна была, вероятно, уделить довольно много внимания. Моя позиция в отношении санкций была хороша известна, и внутреннее давление на меня ослабло: я завоевала позиции в аргументировании вопроса санкций в Великобритании во время лондонской конференции.
В январе 1989 года у господина Бота случился инсульт, и на пост лидера Национальной партии вместо него вступил Ф.В. де Клерк, в августе ставший президентом. Следовало предоставить новому южно-африканскому лидеру возможность внести свой вклад, оградив от несуразного вмешательства извне.
Встреча глав правительств Содружества 1989 года должна была состояться в октябре в Куала-Лумпуре, и организовывал ее доктор Махатир. С мной на эту встречу поехал только что назначенный министр иностранных дел Джон Мейджор, который с новой силой категорически противостоял санкциям. Во вступлении к заседанию «Мировая политическая арена» я обратила внимание на знаменательные перемены, происходящие в Советском Союзе, и их последствия для всех нас. Я сказала, что теперь, особенно в Африке, существует перспектива урегулирования региональных конфликтов, которые усугубляются падением мирового коммунизма. Теперь мы должны горячо защищать демократию и более свободную экономическую систему во всем мире. Я тайно надеялась, что смогу донести суть своего сообщения до присутствующих представителей множества авторитарных и коллективистских стран Содружества.
Но дебаты по вопросу о Южной Африке всколыхнули старые противоречия. Боб Хоук и Кеннет Каунда доказывали необходимость санкций.
К тому времени я уже вполне привыкла к злобным нападкам личного характера, которым любили предаваться мои коллеги из стран Содружества. Джон Мейджор к этому еще не привык и считал их поведение возмутительным. Он остался в Куала-Лумпуре с другими министрами иностранных дел для составления проекта коммюнике, в то время как я вместе с другими главами правительств поехала в тихий и уединенный Лангкави. Пока я там находилась, мои чиновники по факсу прислали текст, с которым, по мнению министров иностранных дел, «можно было жить». Но я могла с ним согласиться только в том случае, если выпущу отдельное четкое заявление, содержащее наши собственные взгляды. Я набросала черновик и отправила Джону Мейджору в Куала – Лумпур. В противоположность утверждениям в прессе, которая обожала как «расколы», так и описание «изолированности» Британии, Джон Мейджор был вполне согласен выпустить отдельное британское заявление и внес в текст некоторые изменения, которые я приняла. Однако проблема нашего отдельного документа вызвала злые вопли со стороны других глав правительств.