К январю 1990 года DoE вновь подняла свой прогноз среднего коммунального взноса до 340 фунтов. Мы приближались к удвоению изначальных расчетов. Это уже выглядело плохо. А теперь, в феврале, последние прогнозы сообщали, что взнос может увеличиться еще на 20 фунтов, а то и больше.
Еще одна плохая новость заключалась в том, что консультативный комитет по розничным ценам решил, что коммунальный взнос должен быть включен в RPI – рассматривая его так же, как ставки, но иначе, нежели прочие прямые налоги. Но значительные послабления для отдельных плательщиков взносов не должны были учитываться. Эта административная выдумка привела еще к одному дорогостоящему скачку RPI и значительно усилила политический урон, который мы получали.
Политическая атмосфера становилась мрачной. Все мои инстинкты подсказывали мне, что мы не можем продолжать в том же духе. В четверг, 22 марта, мы потерпели очень болезненное поражение в дополнительных выборах в Мид-Стаффордшире, где у нас раньше было преимущество более чем в 19 000 голосов. Пресса была наполнена яростной критикой коммунального взноса со стороны сторонников Консервативной партии. Что задевало меня особенно, так это то, что те люди, которые всегда искали у меня защиты от эксплуатации со стороны социалистического государства, страдали сильнее всего. Это были люди, находившиеся ровно над уровнем, на котором заканчивались блага от коммунального сбора, но которые никак не могли считаться преуспевающими и потратили последние деньги на покупку своего дома. Наша новая схема переходных послаблений не защищала их от администраций-растратчиков. Нужно было что-то делать.
Существовала широкая поддержка принципа, подразумевавшего, что каждый должен платить что-то, чтобы покрывать затраты местной администрации, что мог гарантировать только коммунальный взнос. Когда люди жаловались на его несправедливость, они не аргументировали свою точку зрения банальной и абсурдной идеей о том, что герцог и мусорщик платят одинаково. Так не могло быть, если бы только герцог не был очень бедным, а мусорщик – очень богатым, поскольку, поскольку около половины затрат администрации покрывалось за счет общего налогообложения, которое отражало «платежеспособность». Проблема заключалась в уровнях, на которых применялся коммунальный взнос, и в его непредсказуемости. Но что можно было сделать?
Основной задачей правительства, как я считала, было заступиться за тех, кто стал жертвами злоупотребления безответственных местных органов управления своими полномочиями.
Основная опция подразумевала введение прямого централизованного управления над объемами затрат органов местного самоуправления. К примеру, установленный администрациями уровень расходов не мог превышать Стандартную оценку расходов (SSA) более чем на определенный процент – уровень затрат, необходимый органам управления для предоставления услуг на некоем едином общегосударственном уровне. Однако этому показателю должен был соответствовать весомый рост уровня государственного гранта местным органам, возможно, в большей пропорции от общей суммы, в форме специальных грантов и услуг. Нам пришлось бы продумать перспективы дальнейшего использования коммунального взноса как единственной меры покрытия расходов выше допустимого уровня, учитывая, что все нынешние расходы ложились именно на коммунальный взнос. Возможной альтернативой было бы взвалить дополнительную ношу расходов на бизнес-ставку. Все говорило в пользу необходимости серьезного внутреннего переосмысления ситуации.
Джон Мейджор в роли канцлера не отклонялся от моей точки зрения о необходимости радикального пересмотра политики. Он также был согласен с тем, что внесенные изменения должны контролировать общий уровень бюджетных расходов.
Но самое жесткое сопротивление исходило не со стороны респектабельных тори среднего класса, которым я глубоко симпатизировала, а скорее слева. Начиная с 1988 года целый ряд членов парламента лейбористского толка, в основном в Шотландии, заявили о своем намерении нарушить закон и отказались платить коммунальный взнос, а крайнелевые вели активную агитацию и в самой Англии.
В субботу, 31 марта, за день до введения коммунального взноса в Англии и Уэльсе, демонстрация против взноса перетекла в бунт на Трафальгарской площади и вокруг нее. Имелись надежные свидетельства того, что группа зачинщиков беспорядков намеренно подстрекала к применению насилия. Строительные леса на площади были разобраны и использованы в качестве метательного оружия; были зафиксированы случаи поджогов и уничтожения автомобилей. Почти 400 полицейских получили ранения, и 339 человек были арестованы. К счастью, никто не погиб. Такое безобразие вызывало у меня отвращение.
В первый раз правительство заявило о том, что каждый, кто может себе это позволить, должен заплатить что-то за поддержание в рабочем состоянии предприятий и предоставление услуг, которыми пользовался. Целый класс людей был возвращен в состояние ответственных членов общества, от которых требовалось быть не просто подданными, но гражданами. Жестокие бунты 31 марта стали их (и левых) ответом. И отказ от коммунального взноса стал одной из величайших побед этих людей, когда-либо признанных консервативным правительством.
Проблема заключалась в том, что из-за размера счетов новой системе теперь противостояли те самые законопослушные граждане, на которых она полагалась. Однако бунт не заставил меня отказаться от намерения продолжать проводить политику коммунального взноса и от того, чтобы наказать преступников.
В действительности мне не было известно, что бунтовщики двигались в сторону Уайтхолла в то время, когда я обращалась к центральному совету в Челтенхеме.
Я начала свою речь с одной из серии все более рискованных шуток о политическом отношении к моему лидерству. У Челтенхема была репутация традиционного места для ухода на пенсию правителей бывшей империи, и это добавляло остроты. Я начала:
«Для меня огромное удовольствие снова оказаться в Челтенхеме. Дабы избежать возможного недопонимания и рискуя разочаровать несколько благородных полковников, давайте сразу проясним один момент: я прибыла в Челтенхем не для того, чтобы уйти на пенсию».
Я практически сразу перешла к сути вопроса, который будоражил Партию: «Множество счетов по коммунальному взносу, которые сейчас получают люди, слишком высоки. Я разделяю их негодование. Но давайте говорить прямо: это не из-за количества денег, которые мы добываем, а из-за количества денег, которые тратят местные органы самоуправления. В этом заключается реальная проблема. Ни одна схема, какой бы гениальной она ни была, не сможет компенсировать высокие затраты низкими взносами».
Но далее я перечислила ряд ограниченных специальных послаблений. Даже этот скромный список потребовал того, чтобы я отказалась от слабого текста, предоставленного казначейством, и написала свой собственный. Однако учитывая слабый документ и отсутствие коллег на работе в поздний час, я не смогла включить в текст гарантии того уровня, какого мне хотелось бы. Поэтому мне пришлось лишь обозначить ряд идей касательно дальнейших мер по борьбе с растратчиками.
Таким образом, основной смысл моей речи должен был заключаться в том, что для снижения коммунальных взносов на грядущих местных выборах нужно было голосовать за Консервативную партию.
Речь была принята хорошо, но и у них, и у меня оставались опасения. Теперь мне предстояло добиться того, чтобы мои коллеги так же самоотверженно, как и я, посвятили свои усилия защите народа от тех проблем, с которыми мы столкнулись в 1990 – 91 годах.
Крис Паттен был резко против каких-либо комплексных мер против местных органов, но я настаивала на том, что MoD должно проработать все варианты. Я хотела видеть сокращение расходов в ряде местных административных органов. Результаты выборов в четверг, 3 мая 1990 года ясно свидетельствовали о том, что в тех местах, где консервативные члены местных советов использовали коммунальный взнос как способ обозначить разницу между собой и лейбористами, а затем смогли убедить электорат голосовать за консерваторов, вместо того, чтобы обрушиваться с обвинениями на правительство, им все удавалось. (Некоторые из них противостояли усилению «закупорки» в 1990 – 91 годах, аргументируя это тем, что подобные меры защитят лейбористские советы-растратчики от окончательного поражения в выборах.) Успехи консерваторов в Вандсворте и Вестминстере стали результатами этого подхода. Там, где консерваторы контролировали местные органы управления, наши результаты оказывались тем лучше, чем ниже устанавливался взнос. Обратное правило было применимо к лейбористам. В этом смысле коммунальный взнос уже начал трансформировать местное правительство. Для Консервативной партии существовала перспектива даже в плохой (в общенациональном смысле) год выиграть выборы в местные правительства, основываясь в первую очередь на местных условиях и базируясь на местных проблемах, а не на попытках охватить все общенациональные тенденции.
Эти успехи, однако, не умаляли необходимости добиться того, чтобы уровни взносов по всей стране сдерживались на низком уровне. На протяжении мая и начала июля готовились документы между министрами и чиновниками. Мы с Крисом Паттеном до сих пор не пришли к согласию по вопросу полномочий общей «закупорки». Я оказала на него определенное давление, отказавшись разрешить обсуждение уровня центрального гранта на следующий день, пока мы не примем решение по контролю расходов. Джон Мейджор разрывался между двумя линиями. С одной стороны, он, как канцлер, хотел видеть эффективный контроль над государственными расходами. С другой стороны, он беспокоился о том, добьется ли парламентская партия новых важных законодательных процедур для получения сдерживающих полномочий.
Но внезапно новая юридическая консультация изменила всю основу нашей дискуссии. На встрече во вторник, 17 мая юристы сообщили, что даже новые законопроекты в области сдерживания могут быть подорваны судебным контролем. Мне это казалось невероятным. Предполагалось, что суды не позволят парламенту выполнить его долг и защитить граждан от неразумного уровня налогообложения: это ставило под сомнение нашу способность контролировать бюджетные расходы и вести экономику. На этом этапе я спросила срочного совета о том, как преодолеть эти трудности.