и.
Меня поразило, впрочем, то, что у них не было конкретного плана действий с первоочередными практическими целями. В действительности, когда я высказала свое мнение, что «Солидарность» должна присутствовать на переговорах и внести собственные предложения в форме подробно разработанного плана с сопровождающими документами, это вызвало у принимающих меня большое удивление. Во время обеда – где я отведала самое вкусное жаркое из дичи в своей жизни – мы вместе тщательно обсудили возможную стратегию переговоров и то, чем я могла бы помочь в своих завершающих обсуждениях с польским правительством. Мы решили, что наиболее важный довод, который я должна донести до генерала Ярузельского, это то, что профсоюз «Солидарность» нужно легализовать. За все время нашего общения я не переставала поражаться сдержанности и ораторским способностям господина Валенсы и его наперсников. В какой-то момент я сказала: «Вы непременно должны донести все это до ушей правительства». – «Ну, это просто, – отреагировал господин Валенса и добавил, указывая пальцем на потолок: – Наши собрания прослушиваются». После обеда было предложено, что, возможно, я бы захотела посмотреть ближайший костел Св. Бригиды.
К моему восторженному удивлению, когда мы с господином Валенсой вошли, я увидела, что весь собор был переполнен польскими семьями, которые стояли и пели гимн «Солидарности» – «Господь, верни нам нашу свободную Польшу»: я не смогла сдержать слез. Мне показалось, что я пожала сотни рук, пока шла по собору. Я выступила с короткой эмоциональной речью, и Лех Валенса также выступил. Когда я ушла оттуда, люди на улицах плакали от избытка чувств и долго кричали «Спасибо, спасибо!». Я вернулась в Варшаву в большей убежденности, чем когда бы то ни было, что я должна вести борьбу с коммунистическими властями. В своей итоговой встрече с генералом Ярузельским я сдержала слово перед «Солидарностью». Я сказала ему, что была благодарна за то, что он не воспрепятствовал моему визиту в Гданьск – хотя, нужно сказать, власти приложили максимум усилий, чтобы полностью убрать это из новостей как до, так и после визита. Я сказала, до какой степени меня впечатлила сдержанность «Солидарности». Если они заслуживают того, что их можно пригласить за стол переговоров, то они заслуживают и того, чтобы быть признанными законом. Генерал Ярузельский ничем не выказал, что был готов хоть на шаг отойти от своей позиции.
Через две недели я снова прибыла в Вашингтон, чтобы последним из гостей президента Рейгана официально попрощаться с ним на его посту. Это дало мне возможность побеседовать с избранным, но еще не вошедшим в должность президентом Бушем. Впоследствии я узнала, что президента Буша несколько раздражала моя привычка говорить без умолку о тех вопросах, которые меня увлекают, и поняла, что задавать тон в ходе беседы должен он. Но, пожалуй, еще более важно было то, что, став президентом, Джордж Буш понимал необходимость дистанцироваться от своего предшественника: для этого ему нужно было открыто и уверенно отмежеваться от той особой позиции в беседах со мной, на которую я раньше могла рассчитывать в рейгановской администрации. Все это было понятно.
К окончанию моего премьерства между нами установились хорошие взаимоотношения. Тогда я уже знала, что должна уступать ему инициативу в разговоре и не скупиться на похвалы. Если ради укрепления интересов и влияния Великобритании мне бы пришлось довольствоваться тем, чтобы «заглядывать ему в рот», то, несомненно, этого и следовало придерживаться. К сожалению, даже тогда госдепартамент США продолжал выдавать инструкции, шедшие вразрез с моими взглядами и политикой – в частности в отношении Европы – вплоть до начала кризиса в Персидском заливе, когда им спешно пришлось изменить свою позицию. В какой-то мере некоторый уклон американской внешней политики не в пользу Великобритании в этот период, возможно, являлся результатом влияния госсекретаря Джима Бейкера. Он всегда был очень учтивым по отношению ко мне, но мы так и не сблизились. Впрочем, это было некритично. Важнее было то, что многие возможности Джима Бейкера лежали в плоскости «урегулирования».
У него был двусмысленный послужной список: в бытность министром финансов США он стоял за не вполне продуманными соглашениями, достигнутыми в Плазе и Лувре, которые снова поставили «стабильность обменного курса» во главу угла экономической линии Запада, что привело к крайне пагубным последствиям. И теперь в госдепартаменте Джим Бейкер и его команда предлагали подобный якобы «прагматичный» подход к решению проблем, чтобы двигать внешнюю политику США в нужном направлении. Основным результатом такого подхода, насколько мне было известно, стал перенос взаимоотношений с Германией – а не «особых отношений» с Великобританией – в центр внимания.
К концу 1988 года я не могла предсказать ни то, как будут развиваться англо-американские отношения, ни то, с какими масштабными трудностями со стороны немцев придется столкнуться в вопросе по ЯСМД. Моя основная позиция в отношении ядерного оружия меньшей дальности состояла в том, что они являлись важной составляющей стратегии гибкого реагирования НАТО. Любой вероятный противник должен принимать во внимание, что если он решает пересечь границы НАТО, то может столкнуться с применением против него ядерного оружия. Если этот страх исключить, можно рассчитывать на стремительную атаку с применением обычного вооружения, которая в течение нескольких дней могла бы завершиться на побережье Атлантического океана. И позиция эта, безусловно, имела место в настоящее время. Однако когда вслед за вступлением в силу договора по РСМД, подписанного в Вашингтоне в декабре 1987 года, было сокращено ядерное оружие наземного базирования, еще большую актуальность приобрели ракеты наземного базирования меньшей дальности. И то же, бесспорно, относилось к ракетам морского базирования средней дальности. Во время совещания Европейского совета на Родосе в начале декабря 1988 года я обсудила с канцлером Колем вопрос контроля над вооружениями. Он не мог дождаться ближайшей встречи НАТО в верхах, чтобы протолкнуть в своем правительстве соглашение в поддержку «комплексной стратегии» по контролю над вооружениями. Я согласилась, что чем скорее это произойдет, тем лучше. К середине года мы должны принять решения о модернизации ядерного оружия НАТО, в частности о замене ракет системы «Ланс». Канцлер Коль сказал, что хотел бы решить оба эти вопроса с ходу, еще до европейских выборов 1989 года. Ко времени следующей англо-немецкой встречи в верхах во Франкфурте политическое давление, оказываемое на немецкого канцлера, еще больше усилилось, и он стал утверждать, что решение по ЯСМД может подождать до 1991–1992 годов. Советское руководство, безусловно, не сомневалось в стратегической важности решений, которые требовалось принять в отношении ЯСМД. В 11 часов вечера в среду, 5 апреля, супруги Горбачевы прибыли в Лондон с визитом, который ранее пришлось отложить в связи с декабрьским землетрясением в Армении. Я встречала их в аэропорту и вернулась в советское посольство, где было произнесено немало тостов: недавнее ужесточение мер советского лидера в отношении водки не распространилось повсеместно. В беседе с господином Горбачевым мне показалось, что политика администрации Буша вызывала у него обеспокоенность и даже, что меня удивило, недоверие. Я встала на защиту нового президента и подчеркнула преемственность с рейгановской администрацией. Но реальный смысл наших переговоров касался контроля над вооружениями. Я открыто заговорила с господином Горбачевым о располагаемых нами свидетельствах того, что советское правительство не сообщает нам правды о количестве и типе химического оружия в своем арсенале. Мой собеседник твердо и убедительно настаивал на обратном. Затем он перешел к вопросу о модернизации ЯСМД. Я сказала, что устаревшее оружие не является угрозой и что, разумеется, ЯСМД, имеющимся в распоряжении НАТО, необходима модернизация. Предстоящая встреча НАТО в верхах должна была укрепить эту цель. Господин Горбачев вновь высказался по этому поводу во время выступления в ратуше лондонского Сити – Гилдхолле: в его речи присутствовал один раздел, звучавший несколько грозно, о тех осложнениях, которые, в случае если НАТО продолжит модернизацию ЯСМД, возникнут в отношениях между Востоком и Западом и – шире – в переговорах о контроле над вооружениями. К этому времени уже начали проявляться результаты подобного давления. В частности, канцлер Коль пошел на попятный. В апреле стали отовсюду просачиваться сведения о новой позиции немцев в вопросе модернизации ЯСМД и переговорах, при этом никто из союзников – не считая американцев – не был проинформирован. Позиционный документ Германии не исключил «третий нуль», не призвал Советский Союз в одностороннем порядке снизить уровни ЯСМД до уровней НАТО и поставил под вопрос модернизацию ЯСМД. За кулисами нашей встречи с канцлером Колем в Дайдесхайме в конце апреля, во время которой мы сохраняли деланное дружелюбие, у меня с ним состоялся и ряд ожесточенных бесед. Канцлер Коль сказал, что в Германии было просто неприемлемо с точки зрения политики утверждать, что ядерное оружие, которое самым непосредственным образом затрагивало Германию, – это единственная категория оружия, не подлежащая согласованию через переговоры. Я повторила, что и Великобритания, и США выступают категорически против переговоров по ЯСМД и не изменят эту позицию. Даже в том случае, если решение о развертывании модернизированных ракет «Ланс» будет отложено, на предстоящей встрече в верхах должны быть ясные подтверждения того, что НАТО поддержит программу развития США. Фактически действия немецкого правительства оказывали на НАТО серьезное давление. Канцлер Коль заявил, что не нуждается в лекциях относительно НАТО и верит в стратегию гибкого реагирования, и он вновь выразил свое несогласие с предложением «третьего нуля». В преддверии встречи НАТО в верхах газеты в основном писали о разногласиях в альянсе. Это особенно омрачало событие, поскольку во время этой встречи мы собирались отметить сорокалетие со дня учреждения Организации Североатлантического договора и подчеркнуть успех нашей успешной стратегии безопасности мира на основе силы. Помимо американцев только французы полностью согласились с моей линией в отношении ЯСМД, но, как бы то ни было, они не влияли на окончательное решение, поскольку не входили в объединенную структуру командования НАТО. Во вторник, 16 мая, я записала: «Если у нас будет секция с обсуждением отказа от переговоров по ЯСМД, его будет целесообразно провести с использованием сопроводительного анализа по ЯСМД». У меня все еще был оптимизм. И вот в пятницу, 19 мая, я вдруг узнаю, что американская линия изменилась. Теперь они были готовы уступить по принципу переговоров о ЯСМД. Джим Бейкер публично заявил о наших консультациях в отношении такого изменения курса США, но фактически ничего подобного не было. Никоим образом не одобряя американскую редакцию документа, которая, по моему мнению, была неприемлема, я направила американцам два основных замечания. В документ следовало внести изменения, с тем чтобы привязать начало переговоров по ЯСМД к решению по развертыванию ракет «Ланс» с