Благодаря широкому освещению происходящего в отеле «Сэлсдон Парк» в прессе мы, посвятившие себя долгим размышлениям о стратегиях развития будущей Британии, казалось, были серьезной альтернативой правительству. Нам также на руку сыграло нападение Гарольда Уилсона на «сэлсдонца». Это придало нам некий ореол практичного популизма правого крыла, который пересилил несколько отчужденный образ Теда Хита. Кроме того, и сессия в «Сэлсдон Парке», и манифест Консервативной партии «Лучшее завтра» благоприятно контрастировали с блужданием, непоследовательностью и торгашеством, которые к тому моменту характеризовали правительство Уилсона, особенно после отказа от «Места раздора»[21] под давлением профсоюзов.
Между нашим отъездом из «Сэлсдон Парка» и открытием предвыборной кампании в мае, однако, результаты опросов общественного мнения перевернулись с ног на голову. Трудно точно сказать, почему случилось это радикальное изменение (и насколько реальным оно все-таки было). С парламентскими выборами в перспективе всегда есть тенденция разочарованных сторонников возвращаться к своей партии. Но также правда и то – и за это мы дорого заплатили в правительстве, – что в годы оппозиции мы серьезно не старались победить в битве идей против социализма. И на самом деле пересмотр нашего политического курса не был таким фундаментальным, каким должен был быть.
Сама кампания в значительной степени состояла из нападок лейбористов на наши политические стратегии. Со своей стороны мы, как любая оппозиция, выдвигали на первый план длинный список нарушенных лейбористами обещаний – «постоянный и стабильный промышленный рост», «отказ от политики попеременного стимулирования и сдерживания экономики», «не будут увеличиваться налоги», «не вырастет безработица», «фунт в кармане не потеряет цену», «экономическое чудо» и многие другие. Это было моей главной темой в предвыборных речах. Но также я выступила с речью за ужином, организованным Национальной ассоциацией директоров школ, где обрисовала наши планы в сфере образования.
Трудно сказать, что же изменило ход событий. Довольно парадоксально, но крупнейший вклад принадлежал двум персонам, смертельно враждовавшим между собой, – Теду Хиту и Иноку Пауэллу. Никто не назвал бы Теда великим мастером общения, но время шло, и он производил впечатление любезного человека, прямого и знающего (пусть даже и несколько технократичного), чего он хочет для Британии. Казалось, как сказал мне Кит пятью годами ранее, что «он страстно желает помочь Британии». Это было подчеркнуто во впечатляющем предисловии Теда к предвыборному манифесту, где он критиковал «дешевый и банальный стиль управления» Лейбористской партии и «правительство уловок» и обещал «новый стиль управления». Финальное выступление Теда на телевидении тоже показало его как честного патриота, глубоко озабоченного судьбой страны и желавшего ей служить. Он провел хорошую избирательную кампанию. Инок Пауэлл со своей стороны произнес три сильные речи о провале лейбористского правительства, побуждая людей голосовать за консерваторов. Есть статистическое подтверждение того, что вмешательство Инока помогло склонить чашу весов в нашу сторону в Уэст-Мидлендс.
Мой собственный результат был встречен бурным одобрением в Хендонском технологическом колледже – я завоевала большинство, увеличив разницу между мной и лейбористами до 11 000 голосов. Затем я пошла на прием «Дэйли Телеграф» в «Савой», где очень скоро стало ясно, что опросы общественного мнения были не правы и что мы были на пути к абсолютному большинству.
Пятницу я провела в своем избирательном округе, наводя порядок и рассылая обычные благодарственные письма. Я думала, что, наверное, Тед оставит в кабинете министров по меньшей мере одну женщину и что, поскольку он ко мне привык за время работы в теневом кабинете, этой счастливицей буду я. Согласно той же логике, я, возможно, смогу остаться в Министерстве образования.
В субботу утром с Даунинг-стрит позвонил личный секретарь. Тед хотел меня видеть. Когда я зашла в его кабинет, то начала с поздравлений по поводу его победы. Но на любезности много времени не ушло. Тед был, как всегда, резким и деловым и предложил мне пост министра образования, который я приняла.
Мы с Дэнисом вернулись в квартиру на Вестминстер Гарденс и поехали в Ламберхерст[22].
К несчастью, мой отец уже умер и не мог разделить со мной этот момент. Незадолго до его смерти в феврале я поехала в Грэнтем, чтобы навестить его. Моя мачеха Сисси, на которой отец женился несколько лет ранее и с которой он был очень счастлив, была постоянно возле его кровати. Пока я была в Грэнтеме, друзья по церкви, бизнесу, местной политике, клубу «Ротари» и боулинг-клубу заходили «просто проведать Альфа». Я надеялась, что в конце моей жизни у меня тоже будет столько хороших друзей.
Я знаю, что мой отец слушал мое выступление по радио в качестве члена правительственной комиссии как раз перед смертью. Он не успел узнать, что я стану министром, и я уверена, что не мог и предположить, что в конце концов я стану премьер-министром. Он хотел бы всего этого для меня, потому что политика была такой большой частью его жизни и потому что я так сильно была на него похожа. Но он никогда не считал политическую власть самой важной или даже самой действенной вещью в жизни. Перебирая свои бумаги, чтобы собрать материал для этой книги, я наткнулась на черновые записи проповеди, принадлежавшие моему отцу и случайно сохранившиеся в моем учебнике по химии за шестой класс:
«Люди, нации, расы или отдельные поколения не могут быть спасены ритуалами, властью, законом. Мы переживаем из-за всего этого, и наша вера становится слабой и нетвердой. Но все эти вещи стары, как человеческая раса, – все эти вещи противостояли Иисусу две тысячи лет назад… Вот почему Иисус должен был прийти».
Мой отец пронес эти убеждения до самого конца.
Глава 6Учительская лихорадка
Министерство образования, 1970–1974
В понедельник 22 июня 1970 года я приехала в Министерство образования и науки, располагавшееся в своей великолепной старой штаб-квартире на Керзон-стрит. Меня встретили постоянный заместитель министра Билл (позднее сэр Уильям) Пайл и уходящий в отставку постоянный заместитель министра сэр Герберт Эндрю. Они тепло приветствовали меня и провели в мой впечатляющий кабинет. Было слишком легко скользнуть в теплые воды почитания чиновников по отношению к «министру», но я осознавала, сколько работы предстоит впереди. В целом я была довольна министерской командой, которая мне досталась: один дружелюбный, один враждебный и один нейтральный. Мой старый друг лорд Экклс, генеральный казначей, был ответственным за гуманитарные науки. Билл Ван Страубензи, близкий друг Теда, имел дело с высшим образованием. Лорд Белстед представлял министерство в Палате лордов. Я была особенно рада тому, что Дэвид Экклс, бывший министр образования, хоть и располагался в отдельном здании, был всегда готов дать мне личный совет, основанный на его знании министерства.
Мои сложности в министерстве, однако, не были связаны по существу с конкретными персонами. Не коренились они и в неприятии моего личного управленческого стиля в принятии решений, отличавшегося от более совещательного стиля, к которому привыкли сотрудники. На самом деле к тому времени, когда я покинула этот пост, я была в курсе, что завоевала несколько сердитое уважение, потому что знала, чего хочу, и ожидала, что мои решения будут исполнены быстро и результативно. Реальной проблемой была – в самом широком смысле – политика.
В Министерстве образования царил дух самодовольного социализма. По большей части здесь работали люди, сохранившие почти рефлективную веру в способность централизованного планирования и социальных теоретиков создать лучший мир. В этом не было ничего цинического. Годы спустя после того, как люди из Лейбористской партии начали сомневаться, педагоги-теоретики все еще осознавали себя миссионерами. Равенство в образовании было не просто высшим благом вне зависимости от практических результатов уравнительной политики в конкретных школах; это был краеугольный камень в достижении равенства в обществе, что само по себе было неоспоримым благом. В общем, скоро мне стало ясно, что я не нахожусь среди друзей.
Мои сложности с государственной службой дополнялись тем фактом, что мы были избраны в 1970 году вместе с рядом образовательных стратегий, которые, возможно, были менее понятными, чем казались. Во время предвыборной кампании я озвучивала семь пунктов:
Смещение акцента на начальные школы
Развитие дошкольного образования (что согласовывалось с идеей Кита Джозефа о прекращении «цикла лишений»)
В среднем звене право местных органов образования решать, что было лучше для их региона, и предостережение против внесения «бесповоротных изменений в хороших школах, кроме случаев, когда… альтернатива была лучше»
Поднятие минимального возраста выпускников до шестнадцати лет
Поддержка дотационных и сохранение частных школ[23]
Развитие высшего и дальнейшего образования
Проверка уровня преподавания
Но эти обещания не выражали ясной философии. Разные люди и разные группы внутри Консервативной партии имели совершенно разные подходы к образованию, в особенности к среднему звену и классическим школам. С одной стороны, были тори, которые поддерживали общеобразовательную систему, что мало отличало их от умеренных социалистов. С другой стороны, авторы так называемой Черной книги по образованию начали в деталях излагать радикально отличный подход, основанный на дисциплине, выборе и стандартах (включая сохранение существующих классических школ и их высоких стандартов).
В тот первый день в министерстве я принесла с собой план действий примерно из пятнадцати пунктов, который я набросала за уикенд в старой тетрадке. После того как я подробно их изложила, я вырвала страницы и отдала их Биллу Пайлу. Первоочередным действием была отмена циркуляра 10/65 Тони Кросленда, согласно которому местные органы власти были обязаны предоставить планы реорганизации среднего образования согласно политике всеобщего образования, и циркуляра 10/66, изданного в следующем году, который не предоставлял финансирования местным органам образования, отказавшимся от единых общеобразовательных школ.