воры о коалиции и национальном объединении правительств, которые обеспокоили партию. Чем больше Консервативная партия отдалялась от взглядов Теда, тем больше он хотел склонить ее к коалиции. В-третьих, и, наверное, это хуже всего, отравленным наследством разворотов на сто восемьдесят градусов было то, что у нас не было твердых принципов и тем более достижений, на которых мы могли бы строить свои аргументы. А в оппозиции аргументы – это все.
Я была рада, что Тед не попросил меня занять место в департаменте образования, а вместо этого дал пост теневого министра по вопросам окружающей среды. Я была убеждена, что и налоги, и жилищные условия – в особенности последнее – были вопросами, способствовавшими нашему поражению. Меня привлекала задача разработать и представить трезвую и понятную политику в этой сфере. Было много шума о позиции самого Теда, но шумом это и осталось. Это было отчасти потому, что многие из нас ожидали созыва досрочных выборов, могущих дать Лейбористской партии значительный перевес голосов, и едва ли имело смысл теперь менять лидера. Но были и другие причины. Тед все еще провоцировал нервозность, даже страх среди многих своих коллег. В некотором смысле даже развороты на сто восемьдесят градусов создавали некую ауру вокруг него. Ибо одной рукой он развернул политику консерваторов и далеко зашел со своими помощниками в преобразовании Консервативной партии. Парадоксальным образом и те, кто поддерживал подход Теда, и те, кто – как Кит и я и многие другие члены парламента – думал совершенно иначе, были согласны с тем, что политика подкупа избирателей, проводимая теперь Лейбористской партией, неизбежно вела к экономическому краху. Каковы были бы политические последствия, нельзя сказать наверняка. Но было много мечтателей-тори, веривших, что это может каким-то образом вернуть Консервативную партию к власти в роли «доктора». И у Теда не было сомнений в своих «медицинских полномочиях».
Однако он не пошел на уступки своим критикам в партии, на которые нужно было бы пойти. Он, возможно, более эффективно защитил бы себя от будущих опасностей по поводу его позиции, если бы изменил свой подход к некоторым вещам. Он мог бы по крайней мере, продемонстрировать некоторое желание признать ошибки правительства и учиться на них. Он мог бы пригласить талантливых критиков из числа рядовых членов парламента присоединиться к нему в роли лидера оппозиции и принять участие в пересмотре политики. Он мог бы полностью изменить состав теневого кабинета, чтобы он лучше отражал мнение парламента.
Но он ничего этого не сделал. Он заменил Тони Барбера – который объявил, что собирается покинуть Палату общин, хотя остается пока в теневом кабинете без портфеля – Робертом Карром, человеком еще более преданным политике экономического вмешательства, принесшей нам столько проблем. В течение года он привел в теневой кабинет таких членов парламента, как Майкл Хезелтайн и Пол Ченнон, которые были его последователями и не представляли мнение большинства парламентариев в то время. Только Джон Дэвис и Джо Годбер, ни один из которых не был идеологически яркой фигурой, вышли из состава кабинета. Прежде всего Тед отвернулся от любого политического переосмысления, которое подразумевало, что экономическая и промышленная политика, осуществляемая его правительством, была глубоко ошибочной. Когда Кит Джозеф не получил портфель канцлера, он сказал, что не хочет никакого поста, но скорее хочет сконцентрироваться на поисках новой политики, что обернулось столь же опасным для Теда, сколь и плодотворным для партии. В общем, это все были депрессивные сигналы «снова то же самое», в то время как электорат явно желал чего-то нового. Вдобавок к этому важный Исполнительный комитет теневого кабинета министров был сформирован еще более в угоду Теда. Я не была приглашена к нему присоединиться, и из всех членов кабинета только Кит и, возможно, Джеффри Хау могли противостоять желаниям Теда.
Между февралем и октябрьскими выборами 1974 года большая часть моего времени была занята работой по проблемам жилищных условий и ипотечных ставок. По вопросам жилищной политики со мной работала продуктивная группа парламентариев. Хью Росси, друг и сосед по избирательному округу, был прекрасным экспертом по жилищным вопросам, с опытом работы в местных органах власти. Майкл Лэтхем и Джон Стэнли прекрасно разбирались в строительной промышленности. У блестящего Найджела Лоусона, новоизбранного члена парламента, всегда были собственные идеи. Нам также помогали люди из строительных обществ и строительной промышленности. Это была яркая группа, было удовольствием ею руководить. Политическим приоритетом были, конечно, более низкие ипотечные ставки. Технической проблемой было, как их можно достичь, не прибегая к не ограниченным по срокам субсидиям. В правительстве мы ввели ипотечные субсидии, и шли разговоры о том, чтобы захватить контроль над ипотечными ставками. Лейбористское правительство быстро предложило свою собственную схему, разработанную Гарольдом Левером, давать большие и дешевые краткосрочные займы строительным обществам. Нашей задчей было придумать что-либо более привлекательное.
Обладая талантом выбирать политически привлекательную стратегию, я также всегда верила в демократию собственников и более свободное домовладельчество. Гораздо дешевле помочь людям покупать дома в ипотеку – субсидируя ли ипотечные ставки или помогая с депозитными вкладами, или просто делая налоговые послабления на ипотечный процент, – нежели строить новые муниципальные жилые здания или покупать частные дома и передавать их в собственность муниципалитетов. Я часто цитировала результаты исследования, проведенного Исследовательским фондом по жилищным вопросам: «В среднем каждое новое муниципальное жилое здание сегодня обходится приблизительно в ₤900 в год в виде налоговых субсидий и ставок (включая субсидии для очень старых муниципальных жилых зданий)… Налоговая скидка на обычный ипотечный кредит, если рассматривать его как субсидию, в среднем составляет ₤280 в год». Моя группа по жилищным вопросам регулярно собиралась по понедельникам. Эксперты жилищного строительства и представители строительных обществ давали свои советы. Для меня было ясно, что Тед и другие были решительно настроены сделать наши предложения по жилищным вопросам и, возможно, ипотечным ставкам центральным пунктом на следующих выборах, которые мы ожидали скорее раньше, чем позже. Например, на заседании теневого кабинета в пятницу 3 мая мы целый день обсуждали политические стратегии для представления в нашем предвыборном манифесте. Я сделала доклад о жилищных вопросах, и мне было поручено создать группу для работы над политикой ипотечных ставок. Но это заседание было значительным по другой причине. На нем Кит долго, но напрасно говорил о широком «монетаристском» подходе к решению проблем инфляции.
Вопрос о налогах был гораздо более сложным, чем любой аспект жилищной политики, и несколько иная группа мне здесь помогала. Реформа, не говоря уж об отмене, налогов означала серьезные последствия для отношений между центральной и местной властью и для разных служб местных органов власти, особенно в сфере образования. Я полагалась на советы экспертов – муниципальные казначейства оказались наилучшим их источником и с готовностью давали свои технические рекомендации. Но работать, как это было в моем случае, в стрессе из-за нехватки времени и под внимательным взглядом Теда и других, ожидавших от меня чего-то радикального, доступного и могущего быть защищенным, было нелегко.
Группа по жилищной политике провела уже свое седьмое заседание, и наши предложения были хорошо разработаны к моменту, когда группа по ипотечным ставкам только начала работу 10 июня. Я знала, что Тед и его советники хотят твердого обещания, что мы отменим налоги. Но я не хотела давать такого обещания, пока не будет ясно, чем их можно будет заменить. В любом случае, если осенью должны были пройти выборы, было мало шансов на большее, чем возможность найти жизнеспособную идею для представления в предвыборном манифесте.
Тем временем в течение лета 1974 года я была так часто упоминаема в прессе, как никогда ранее. Иногда это получалось непреднамеренно. Предварительный доклад о работе группы по жилищным вопросам, который я направила в теневой кабинет, появился на первой полосе «Таймс» в понедельник 24 июня. В предыдущую пятницу теневой кабинет провел утро за обсуждением четвертого черновика предвыборного манифеста. К тому моменту главные линии предлагаемой мной жилищной политики были согласованы. Ипотечная ставка понижалась на некий неопределенный уровень за счет уменьшения составной ставки налога, выплачиваемого строительными обществами на счета вкладчиков, другими словами, субсидия представала в виде налоговой скидки. Субсидия выдавалась бы людям, покупавшим жилье впервые и хранившим деньги на счету в банке, хотя и здесь цифры не были определены. Планировалось проведение масштабного иследования в строительных обществах, это была идея, которую я смоделировала для моего предыдущего исследования по поводу тренингов для учителей. Я надеялась, это станет долговременным ответом на проблему высоких ипотечных ставок и при этом убережет нас от бессрочной субсидии.
Последний пункт касался права жильцов покупать дома, находящиеся в собственности муниципалитета. Из всех предложений это должно было оказаться самым далеко идущим и самым популярным. Предвыборный манифест 1974 года предлагал жильцам муниципальных зданий возможность покупать свои дома, но сохранял право муниципалитетов отказаться от продажи и не предлагал скидки. Мы все хотели пойти дальше этого, вопрос был, как далеко. Питер Уокер постоянно настаивал, что «Право на покупку» должно распространяться на жильцов муниципальных зданий при наивозможно низкой цене. Но мои инстинкты подсказывали мне быть осторожной. Не то чтобы я недооценивала выгоды более свободного домовладельчества. Скорее я опасалась отчуждения семей, уже находящихся в затруднительной финансовой ситуации, экономивших ради покупки дома по рыночным ценам в одном из новых частных владений и наблюдавших рост ипотечных ставок и падение цен на их дома. Эти люди составляли фундамент, на котором стояла Консервативная партия и к которым я испытывала естественную симпатию. Они бы, я боялась, сильно возражали против того, что жильцы муниципальных зданий, не идя на жертвы, на которые пошли они, внезапно получили бы от правительства то, что, по сути, стоило крупной суммы денег. В итоге мы бы потеряли поддержку, которую завоевали. Ретроспективно этот аргумент кажется недалеким и лишенным воображения. И таким он и был. Но многое предстояло сказать об этом с политической точки зрения в 1974 году, когда цены на недвижимость падали так катастрофически.