В свете нашей эффективной работы в оппозиции и в избирательной кампании разумным виделось сохранять высокий градус преемственности теневым кабинетом и постами в нынешнем кабинете. Вилли Уитлоу стал министром внутренних дел, и в этой роли, а позднее в качестве лидера Палаты лордов он снабжал меня лично и правительство в целом дальновидными советами, основанными на колоссальном опыте. Люди часто удивлялись тому, как хорошо нам удавалось работать вместе, учитывая наше соперничество за лидерство и разнящиеся взгляды на экономические вопросы. Но Вилли – большой человек по характеру, как и по размерам. Он желал успеха для правительства, которое, как он согласился с самого начала, будет действовать в соответствии с моей философией. Единожды обозначив свою лояльность, он никогда от нее не отказывался. Он был незаменимым вице-премьером пост, который не имеет конституционного существования, но является явным признаком политического превосходства, – и балластом, который помогал удерживать правительство на верном курсе.
Но некоторые изменения портфелей были необходимы. Я назначила грозного Кристофера Соумса лидером Палаты лордов. Кристофер был человеком в себе, даже слишком, если честно, поэтому лучше подходил для сольной работы, нежели для работы в гармонии с окружающими. Питер Керрингтон, который умело возглавлял Палату лордов в оппозиции, стал министром иностранных дел. Питер обладал прекрасными манерами и способностью мгновенно определять ключевые точки в любом споре. И он мог выражаться остро. У нас были разногласия, но никаких обид не было. Питер всегда мог объяснить любому особо неподатливому министру иностранных дел, что как бы он сам ни относился к какому-то предложению, премьер-министр ни за что с ним не согласится. Однако я намеревалась сделать так, чтобы хотя бы один министр в министерстве иностранных дел имел бы большой опыт – и четкие взгляды – в экономической политике. Я распорядилась, чтобы Питер привлек Ника Ридли.
Два других назначения вызвали больше комментариев. К его собственному удивлению, я назначила Питера Уокера министром сельского хозяйства. Питер никогда не скрывал своей враждебности по отношению к моей экономической стратегии. Но он был одновременно жестким и обладал даром убеждения – бесценные качества, когда имеешь дело с абсурдными проявлениями единой сельскохозяйственной политики Европейского сообщества. И вопреки расхождениям во мнениях между Джимом Прайором и всеми остальными из нас во времена оппозиции не было сомнений в том, что он нужен нам в министерстве по делам трудоустройства. До сих пор в стране и на самом деле в Консервативной партии, присутствовало ощущение, что Британией нельзя управлять без молчаливого согласия профсоюзов. Понадобилось несколько лет, чтобы это изменилось.
Примерно к 11 часам список кабинета был готов и одобрен Королевой. Я поднялась наверх, чтобы поблагодарить телефонистов номера 10, которые были все это время заняты тем, что назначали встречи на следующий день. Потом меня отвезли домой.
В субботу я увидела членов будущего кабинета, одного за другим. Все происходило достаточно мягко. Те, кто еще не был тайными советниками, были представлены к клятве в Букингемском дворце. К вечеру субботы кабинет был назначен, а имена озвучены для прессы. За счет этого у каждого министра в распоряжении был уикенд для того, чтобы подготовить инструкции для своего департамента и привести в действие манифест.
Моим заключительным и лучшим назначением было назначение Яна Гау личным парламентским секретарем (PPS). Его сочетанию лояльности, проницательности и неукротимого чувства юмора предстояло провести нас через множество сложных моментов.
Во вторник в 2.30 мы провели наше первое собрание кабинета. Оно было «неформальным»: секретариат кабинета не подготовил повестку дня, протокол не велся. (Заключения были позднее записаны на первом «формальном» заседании, которое было проведено по традиции во вторник утром.) Министры выступили с докладами по своим департаментам и подготовке перед грядущим законопроектом. Мы незамедлительно воплотили в жизнь свои обещания из манифеста – гарантировать полиции и вооруженным силам достойную оплату труда. В результате кризиса морали в полиции, снижения набора и разговоров о возможности полицейской забастовки правительство лейбористов учредило комитет по вопросу оплаты труда полиции, возглавленный лордом-судьей Эдмундом Дэйвисом. Комитет подготовил формулу, которая должна была удерживать зарплату в полиции на одном уровне с другими заработками. Мы решили, что рекомендации повышения оплаты труда, для приведения в исполнение 1 ноября, должны быть выставлены на первый план. Об этом было должным образом объявлено на следующий день. Таким же образом мы приняли решение о том, что полная зарплата военнослужащего, рекомендованная последним докладом комиссии по пересмотру оплаты труда военнослужащих, должна выплачиваться полностью, начиная с 1 апреля.
На первом неформальном заседании этого кабинета мы начали болезненный, но необходимый процесс сужения бюджетной сферы. Мы постановили немедленно заморозить набор персонала во все государственные службы, хотя это в последующем будет изменено и для уменьшения будут выбраны конкретные цели. Мы начали пересматривать рычаги управления, установленные центральным или местным самоуправлением, хотя здесь мы также в ближайшее время будем вынуждены встать на путь применения еще более жестких финансовых рычагов управления, по мере того как неспособность и несогласие соответствующих органов эффективно управлять службами будут становиться все более очевидными.
Зарплаты и цены были первоочередной проблемой. Комиссия по сопоставимости оплаты труда профессора Хью Клегга была применена правительством лейбористов в качестве приличного способа подкупа работников бюджетного сектора, чтобы те не бастовали, а чеки должны были быть задним числом предоставлены им после выборов. Комиссия Клегга была серьезной головной болью, и эта боль становилась все острее по мере того, как наступало время оплаты по счетам.
Что касалось переговоров о повышении заработной платы в национализированных областях промышленности, мы решили, что ответственные за это министры должны отойти от этого вопроса настолько далеко, насколько это возможно. Нашей стратегией должно было стать применение необходимой финансовой дисциплины, после чего следовало позволить управлению и профсоюзам, которых это непосредственно касается, принимать свои собственные решения.
Также требовался тщательный пересмотр того, как цены контролируются такими интервентивными мерами, как сопоставимость оплаты труда, правительственное давление и субсидии. Мы не испытывали иллюзий: рост цен был признаком лежащей в основе всего инфляции, а не ее причиной. Инфляция была монетарным феноменом, для обуздания которого необходима была монетарная дисциплина. Искусственное сдерживание роста лишь снижало инвестиции и подрывало доходы – и то и другое уже находилось на слишком низком уровне для поддержания экономического здоровья страны, – при этом распространяя внутри британской промышленности менталитет «затраты плюс».
На заседаниях обоих кабинетов я в заключение подчеркнула необходимость коллективной ответственности и конфиденциальности между министрами. Я сказала, что не намереваюсь вести дневник дискуссий на заседаниях кабинетов, и надеюсь, что остальные последуют моему примеру. Как бы это ни было неудобно для автора мемуаров, лишь такой подход является уместным правилом поведения в правительстве.
На следующий день члены парламента собрались для дачи клятвы. Но четверг был днем не только церемониального значения (на самом деле была всего одна церемония, которая каким-то образом затерялась в спешке этого дня, – день рождения Дэниса). Именно в тот день Гельмут Шмидт, федеральный канцлер ФРГ, прибыл в Лондон с официальным визитом, изначально оговоренным с правительством лейбористов, – он был первым главой иностранного правительства, посетившим меня как премьер-министра.
Я уже встречалась с мистером Шмидтом еще во времена оппозиции, и довольно быстро у меня сложилось о нем самое лучшее впечатление. Он обладал глубочайшим пониманием международной экономики, в вопросе которой – хотя он и относил себя к социалистам – нам предстояло прийти к схожим взглядам. На самом деле он лучше, чем значительная часть британских консерваторов, понимал важность экономической ортодоксальности – необходимость контролировать денежную массу в обращении и ограничивать бюджетные затраты и займы, дабы оставить пространство для роста частного сектора. Но пришлось прямо сказать ему, что хотя Британия и стремилась играть живую и влиятельную роль в Европейском сообществе, мы не можем себе этого позволить, пока не будет решена проблема нашего ужасно несправедливого бюджетного вклада. Я не видела причин скрывать наши взгляды за дымовой завесой дипломатии, поэтому пользовалась каждой возможностью донести это сообщение.
В субботу я прилетела в Шотландию, чтобы принять участие в шотландской конференции консерваторов, от которой я всегда получала удовольствие. У шотландских тори жизнь не всегда простая. В отличие от английских консерваторов они, по своему обыкновению, пребывали в меньшинстве, чем шотландские СМИ их всегда болезненно попрекали. Но эти обстоятельства придавали шотландским консерваторам определенный градус энтузиазма и боевой дух, который я обожала и который также гарантировал добросердечную и чуткую публику. Некоторые из ведущих шотландских тори, крохотное меньшинство, страстно желали нечто вроде devolved government, но большинство из нас с глубоким опасением относились к тому, что это может означать для будущего Союза. В очередной раз подтвердив наше решение аннулировать Шотландский Акт лейбористов, я при этом отметила, что мы намереваемся инициировать всепартийные переговоры, нацеленные на то, чтобы приблизить правительство к людям. В итоге мы сделали это, откатив назад государство, вместо того чтобы создать новые институты в правительстве.