Нашей стратегией было взять на себя всю ответственность за достижение соглашения. В Лусаке задачей было убедить лидеров Содружества принять это и признать, что ответственность за проблему Родезии лежала не на всем Содружестве в целом. Чтобы добиться этого результата, нам следовало ясно обозначить, что Британия готова будет восстановить свое влияние в Родезии и провести новые выборы. Мы также знали, что придется внести значительные изменения в конституцию Родезии, если после выборов новое правительство планирует получить международное признание и быть принятым. Такие изменения можно было осуществить только при помощи некой конституционной конференции, на которой присутствовали бы все стороны. Решение, проводить такую конференцию, или нет, во многом должно было зависеть от того, как все пройдет в Лусаке, где принимающей стороной был президент Кеннет Каунда.
Было решено отложить дебаты по Южной Африке до пятницы, чтобы после них главы правительств могли отправиться на традиционный неформальный уикенд для частных переговоров касательно будущего Родезии. Моей задачей было завоевать поддержку ключевых фигур. Была собрана небольшая группа, состоящая из меня, Питера Керрингтона, мистера (ныне сэр) Сонни Рамфала, генерального секретаря Содружества, президента Замбии Каунды, президента Танзании Ньерере, господ Фрейзера и Мэнли, премьер-министров Австралии и Ямайки и мистера Адефопе, представителя Нигерии. Сэр Антони Дафф, который входил в мою команду, подготовил основные пункты соглашения. Наша встреча успешно завершилась в обед в воскресенье, и полную версию соглашения предстояло обсудить и одобрить всей конференцией утром в понедельник. Однако в воскресенье днем Малькольм Фрейзер решил проинформировать австралийскую прессу. Это потребовало стремительных и нестандартных действий.
В тот вечер мы все посетили службу в кафедральном соборе Лусаки, где к нашему удобству была долгая противоречивая проповедь архиепископа. Мне уже сообщили, что прессе известна суть того, что было решено. Сонни Рамфал и я сидели рядом. Он должен был читать первый фрагмент, я – второй. После того, как он прочитал свой, я показала ему записку, полученную от Питера Керрингтона о вмешательстве Малькольма Фрейзера с предложением сообщить британской прессе о том, что произошло. На обороте моего листка с псалмами, пока я читала второй фрагмент, мистер Рамфал написал альтернативное предложение. Главы правительств были в тот вечер приглашены на барбекю на конференц-виллу Малькольма Фрейзера: мы могли провести там встречу и договориться о немедленной публикации коммюнике. Это показалось мне превосходной идеей, и так же прошла сама встреча. Я была не слишком довольна Малькольмом Фрейзером. Но итог был удовлетворительным. В самом деле, для большинства из нас было облегчением, что все прошло столь дружелюбно и что наши слушания могли таким образом закончиться на день раньше.
Я возвратилась домой утром в среду. Я была вполне довольна тем, что было достигнуто, во многом Питером Керрингтоном и Тони Даффом. Многие считали, что нам не удастся вернуться из Лусаки с соглашением на тех условиях, которых мы хотели. Мы доказали им обратное.
Соответственно, Британия созвала конституционную конференцию для заинтересованных сторон в Ланкастер Хаус в Лондоне в сентябре. Подчеркивалось, что ее целью были не только переговоры, но и урегулирование вопроса. Питер Керрингтон был председателем конференции, вел ее очень профессионально и следил за ее работой день за днем. Мои задачи находились за ее пределами. Главы государств «линии фронта» прибыли в Лондон лично или прислали своих верховных комиссаров, чтобы встретиться со мной и сообщить о прогрессе. Президент Мозамбика Макел особенно помогал оказывать давление на Роберта Мугабе. Я также устроила ужин для президента Ньерере, еще одного сильного сторонника Мугабе. Он был озабочен тем, как соединить три отдельных армии – две партизанских и армию Родезии – в одну; эту задачу предстояло взвалить на свои плечи британской армии.
После окончания конференции все три соперничающих лидера – епископ Музорева, Роберт Мугабе и Джошуа Нкомо – прибыли, чтобы увидеться со мной в Номере 10. Они пребывали в задумчивости, размышляя о будущем. У меня сложилось четкое впечатление, что каждый из них ждал своей победы. Полагаю, это также было справедливо.
Возможно, самый чувствительный аспект нашего подхода был связан с промежуточной договоренностью: мне было ясно, по конституционным и практическим причинам Британия должна восстановить прямое влияние в Родезии до окончания выборов. 15 ноября был представлен законопроект, создающий основания для назначения губернатора и для ликвидации санкций сразу по его прибытии в Родезию. Кристофер Соумс принял этот пост. Решение направить его в качестве губернатора в Солсбери 12 декабря, даже до того, как Патриотический Фронт принял условия о прекращении огня, естественно означало определенный риск и подверглось значительной критике в то время. Но мы понимали, что темпы нужно было сохранять. К тому же на стороне Кристофера были не только авторитет министра Кабинета и обширный дипломатический опыт – он и его супруга Мэри обладали именно тем стилем, который был нужен для того, чтобы справиться с этой предельно деликатной и требовательной работой. Сильное давление со стороны США и государств «линии фронта» в итоге заставило Патриотический Фронт принять предложение прекращения огня 17 декабря, и соглашение окончательно было подписано 21 декабря.
Итог выборов хорошо известен. Партия мистера Мугабе, к удивлению для большинства, победила с огромным отрывом. 18 апреля Родезия наконец обрела независимость как Республика Зимбабве.
Было печально, что Родезия/Зимбабве оказалась с марксистским правительством на континенте, где и так было слишком много марксистов, неверно расходующих ресурсы своих стран. Но политические и военные реалии слишком очевидно оставались на стороне партизанских лидеров. Когда вопрос Родезии был окончательно решен, Британия снова стала играть ведущую роль в работе с остальными проблемами Содружества – и особенно с африканскими – включая актуальную проблему будущего Намибии и более далеко идущей задачи по проведению мирных изменений в Южной Африке. Британия продемонстрировала свою способность, совмещая честные договоренности и упорную дипломатию – решить один из самых неподатливых споров, происходящих из ее колониального прошлого.
Поскольку конференция в Ланкастер Хаус продолжалась, мне нужно было обратить свои мысли в сторону тревожного вопроса переговоров о значительном сокращении суммарного вклада Британии в бюджет Европейского сообщества. Наконец были обозначены цифры этого вклада, стало быть и отрицать масштабы проблемы было труднее.
На следующем Совете – в Дублине в конце ноября, при том, что ирландцы теперь занимали президентский пост в Европейском сообществе – вопрос нашего вклада в бюджет довлел над остальными. Угроза безопасности со стороны ИРА требовала, чтобы меня разместили на ночь в потрясающе изолированном дублинском замке, и ирландская пресса наслаждалась самой идеей того, что я спала в кровати, которой пользовалась Королева Виктория в 1897 году – хотя у меня было над ней такое преимущество, как наличие переносного душа в своей комнате. На самом деле, за мной тщательно присматривали. Пожалуй, гостеприимство было лучшей чертой этого визита и контрастировало с атмосферой самих встреч, которая была предельно враждебной и продолжала ухудшаться.
Совет открылся достаточно дружелюбно в Финикс Парк в официальной резиденции президента Ирландии, где он устроил ленч. Вернувшись в Совет в дублинском замке, мы приступили к делу. Моя открывающая речь обозначила факты нашего вопроса в некоторой степени более подробно, нежели в Страсбурге, и я детально разбирала их на последовавших за ней оживленных дебатах. Было много споров по поводу цифр, в корне которых лежал скрытый и сложный вопрос – как подсчитать потери и приобретения для отдельных государств в результате работы CAP. Но как бы ни подсчитывалась сумма, не было сомнений в том, что Соединенное Королевство делало колоссальный суммарный вклад, и если его не уменьшить, он вскоре станет крупнейшим.
Мы выдвинули свои предложения по бюджету. Но Комиссия выступила со своими собственными, и я была готова принять их простой подход в качестве отправной точки. Сперва они предложили предпринять меры, чтобы сместить нагрузку программ расходов Сообщества. Беда была в том, что это займет слишком много времени – если произойдет вообще. Во-вторых, они дополнительно предложили специфические затраты на проекты Соединенного Королевства чтобы увеличить наши денежные поступления. Но подходящих для этого проектов попросту не было. Наконец, с точки зрения вклада, коррекционный механизм 1975 года пока не справился с задачей сокращения наших платежей. Реформирование его на условиях, предлагаемых Комиссией, помогло бы сократить наши суммарные вложения – но все равно недостаточно: нам бы все равно пришлось вкладывать примерно столько же, сколько Германия, и гораздо больше, чем Франция.
Также я сделала одно заявление, которое в итоге оказалось значимым. Я сказала, что «соглашение [должно] существовать столько же, сколько и сама проблема». Тогда мне казалось, даже сильнее, чем к окончанию Совета, что мы попросту не могли так воевать каждый год, чтобы достичь единогласия и общего понимания того, что следовало сделать очевидным с самого начала.
Очень быстро стало понятно, что я не смогу заставить других глав правительств видеть вещи в этом свете. Некоторые, например премьер-министр Голландии господин Андриес Ван Агт, были разумны, но большинство – нет. У меня сложилось твердое убеждение, что они вознамерились проверить, была ли я готова и намерена ли дать им отпор. Они были намерены сохранить у себя столько наших денег, сколько могли. К тому моменту, как Совет сломался, Британии была предложена компенсация лишь 350 миллионов фунтов, что подразумевало суммарный вклад ни много ни мало в 650 миллионов фунтов. Эта компенсация была попросту слишком мала, и я не собиралась ее принимать. Я согласилась, что нужно провести еще один Совет для дальнейшего обсуждения этого вопроса, но я не испытывала излишнего оптимизма после того, что увидела и услышала в Дублине, и чего я не намеревалась принимать, так это настроения честности, поскольку оно явно не входило в общее уравнение.