Лидеры промышленности способствовали ухудшению общего чувства разлада: в тот же месяц новый генеральный директор CBI обещал «бой голыми руками» против правительственной политики, однако столкнувшись с CBI вскоре после этого, я рада отметить, что голых рук поблизости не было. Затем в декабре сообщили, что Джим Прайор не хочет, чтобы мы использовали язык «академического семинара». Но, пожалуй, самым поразительным было широко освещенное признание Джона Биффена финансовому комитету Консервативной партии в Парламенте в том, что он не разделяет восторга по поводу MTFS, которую он – генеральный секретарь казны – пытался с предельно незначительными успехами, применить на поле государственных расходов.
Я решила, что пришло время перетасовать Кабинет. В понедельник 5 января я внесла изменения, начав с Норманна Сейнд Джон Стеваса, который покинул правительство. Мне было жаль терять Нормана. У него были первоклассные мозги и смекалка, но он превратил неосторожность в политический принцип. Другой человек, с которым пришлось расстаться – Ангус Моуд, всегда использовал свою смекалку, чтобы поддерживать меня, но сам чувствовал, что пора отказаться от своей работы на посту генерального казначея в пользу писанины. Я переместила Джона Нотта на пост министра обороны, заменив Френсиса Пима, будучи убеждена, что в этом департаменте нужен кто-то с реальными знаниями финансов и стремлением к эффективности. Я заменила Джона Нотта в министерстве торговли Джоном Биффеном, и по требованию Джеффри Хау назначила Леона Бриттана главным секретарем. Леон был невероятно умен и трудоспособен и произвел на меня впечатление остротой своего ума. Два новых очень талантливых государственных министра вошли в состав департамента промышленности для поддержки Кита Джозефа: Норман Тибитт и Кеннет Бейкер. Норман был абсолютно уверен в нашей политической линии, разделял большинство моих взглядов и был яростным бойцом в палате общин. Кен получил под свою особую ответственность информационные технологии – дело, в котором он проявил свои качества как блестящий представитель нашей политической линии. Френсис Пим взял на себя вопрос распространения правительственной информации, который он совмещал с постом руководителя палаты общин. Но первой части его компетенции в ближайшие месяцы предстояло послужить причиной ряда осложнений.
Я никогда не забуду недели, предшествовавшие бюджету 1981 года. И дня не проходило без того, чтобы на финансовой сцене не происходило каких-нибудь осложнений. Алан Уолтерс, который теперь присоединился ко мне в Номере 10, настаивал на большем сокращении в PSBR, чем предлагал Джеффри Хау. Он также был уверен, что сам способ проведения кредитно-денежной политики в жизнь был несовершенен. Но государственное казначейство не готово было переходить к системе контроля денежной базы, которую предпочитал Алан и которая привлекала меня.
И это было гораздо больше, чем техническое разногласие. Алан Уолтерс, Джон Хоскинс и Альфред Шерман предлагали, чтобы прфессор Юрг Ньеханс, видный швецарский специалст в кредитно-денежной области, подготовил для меня исследование нашей кредитно-денежной политики. Доклад профессора Ньеханса содержал в себе четкое сообщение. Оно заключалось в том, что, возможно, нефть Северного моря не является серьезным фактором в оценке фунта; скорее, жесткая кредитно-денежная политика заставила фунт вырасти настолько высоко, оказывая такое давление на британскую промышленность и углубляя рецессию. Коротко говоря, профессор Ньеханс утверждал, что кредитно-денежная политика была слишком жесткой и ее следовало незамедлительно ослабить. Алан был с ним абсолютно согласен.
В это время мои сомнения касательно проведения казначейством кредитно-денежной политики совпадали по уровню накала с моим волнением по поводу стабильного роста ее оценок PSBR – цель, которой мы руководствовались в нашей финансовой политике. Прогнозы PSBR демонстрировали тенденцию к росту. Существовала вероятность, что мы подготовим бюджет для слишком незначительного сокращения PSBR, как это произошло в 1980 – 81 году… Повторение этой ошибки либо заставит нас представить дополнительный бюджет позднее летом или осенью, либо взвалить огромную нагрузку на финансирование государственного кредита. В худшем случае это может привести к кризису финансирования и это неизбежно заставит нас увеличить кредитные ставки, удерживая фунт на высоте и увеличивая и без того сильное давление на частный сектор. Нам необходимо было избежать таких последствий. Что нам было нужно, так это бюджет для трудоустройства.
В пятницу 13 февраля у меня состоялась очередная встреча с Джеффри Хау. Алан Уолтерс также присутствовал. Последний прогноз по PSBR был между 13,5 и 13,7 миллиардами фунтов. Увеличение налогов, которое предлагал Джеффри, должно было снизить его до показателя от 11,25 до 11,5 миллиардов, но мы не считали, что было политически возможно опуститься ниже 11 миллиардов. Но Алан твердо настаивал на том, что PSBR должен быть еще ниже. Он сказал нам, что PSBR на уровне, к примеру, 10 миллиардов, будет не менее дефляционным, чем 11-миллиардный, поскольку последний на самом деле будет хуже для ожиданий Сити и для кредитных ставок. Алан подвел итог, заявив, что у нас не было иной альтернативы, кроме как повысить базовую ставку подоходного налога на 1 или 2 процента.
Алан был экономистом. Но Джеффри и я были политиками. Джеффри верно подметил, что объявление бюджета, который будет воспринят как дефляционный в период глубочайшей рецессии со времен 1930-х годов, через повышение базовой ставки, приведет к политическому кошмару. Я согласилась с точкой зрения Джеффри касательно проблем повышения подоходного налога, но без особой уверенности, и с течением времени мое беспокойство нарастало.
На нашем следующем с Джеффри совещании по бюджету 17 февраля, он сказал, что теперь готов обдумать увеличение базовой ставки. Но он сомневался, не лучше ли будет повысить базовую ставку подоходного налога на 1 процент и персональных надбавок – на 10 %, таким образом снижая нагрузку на людей ниже черты среднего дохода. Я подтвердила, что готова обдумать это, но также сказала ему, что прихожу к точке зрения, что PSBR должен стать ниже 11 миллиардов.
Мои советники – Алан Уолтерс, Джон Хоскинс и Дэвид Вульфсон – продолжали с пылом настаивать на гораздо более низком PSBR. Кит Джозеф также жестко поддерживал эту точку зрения. Алан, который знал, что у него может быть доступ ко мне почти всегда, когда ему нужно – что, по моему мнению, должно касаться любого советника, если премьер-министр не находится в плену своего почтового ящика – пришел в мой кабинет, чтобы в последний раз попытаться убедить меня изменить свое мнение касательно бюджета. Сегодня я знаю, что он ушел, продолжая думать, что не убедил меня. Тем не менее, я всем сердцем понимала, что было всего лишь одно верное решение, и что его сейчас нужно было принимать.
Джеффри Хау и я встретились с Дугласом Вассом, постоянным секретарем казначейства, для дальнейшего обсуждения бюджета днем во вторник 24 февраля. Джеффри до сих пор видел PSBR на 1981-82 годы в размере 11,25 миллиардов. Я сказала, что встревожена такой цифрой и что сомневаюсь, будет ли возможно сокращение процентных ставок, которое нам было критически необходимо, в случае если государственный кредит не будет сокращен до цифры примерно в 10,5 миллиардов. Я сказала, что даже готова согласиться на пенс по стандартному курсу.
Джеффри был против пенса по стандартному курсу – здесь меня нетрудно было переубедить, потому что меня приводила в ужас сама мысль сдать назад в том прогрессе, которого мы добились в снижении налоговых ставок лейбористов. Но он также выступал против необходимости снизить PSBR еще больше, я же в этом вовсе не была убеждена.
Рано утром на следующий день Алан пришел ко мне, чтобы поговорить. Я сказала ему, что настаиваю на более низком PSBR, чем хочет он. Но я до сих пор не знала, как отреагирует Джеффри. Потом поговорить пришел Джеффри. Посоветовавшись со своими коллегами из казны, он согласился, что у нас должен быть меньший PSBR, ниже 11 миллионов. Вместо повышения базовой ставки подоходного налога он предложил менее популярный путь отказа от нижних границ дохода, необлагаемых налогом – хотя это и было предельно храбрым шагом при инфляции, остававшейся на уровне 13 процентов. Наша стратегия по бюджету теперь была выбрана. И было похоже, что мы сможем объявить о двухпроцентном снижении MLR в бюджете в грядущий вторник.
Бюджет был, что неудивительно, очень непопулярен. В глазах наших критиков наша стратегия выглядела принципиально неверной. Если вы, как они, верили, что повышенный государственный кредит был способом выбраться из рецессии, наш подход был бы для вас необъяснимым. С другой стороны, если вы, как и мы, думали, что для того, чтобы вернуть промышленность в движение, нужно было прежде всего снизить все процентные ставки, то вам нужно снизить государственный кредит. Далеко не дефляционный, наш бюджет должен был возыметь обратный эффект: сокращая государственный кредит и со временем снижая уровень сжатия денежной массы, он позволит упасть кредитным и обменным ставкам, которые создавали значительные осложнения для промышленности.
Несогласные в Кабинете были шокированы бюджетом, когда узнали его содержание на традиционном утреннем заседании Кабинета в бюджетный день. Вскоре пресса наполнилась утечками, преисполненными яростью и негодованием. Они понимали, что бюджет подарил им политическую возможность. Поскольку он настолько отклонялся от поствоенной экономической ортодоксии, даже некоторые наши сторонники не до конца верили в эту стратегию, пока она не начнет приносить плоды. Возможно, нужно было подождать некоторое время.
К счастью, забастовки занимали гораздо меньше нашего времени на протяжении 1981 года, чем в 1980, и число рабочих дней, потерянных из-за акций протеста составило лишь треть от показателя предыдущего года. Но два спора – один об угольной промышленности, который в итоге не закончился забастовкой, другой – о социальных службах, который закончился – имели огромное значение и для решений в области бюджета, и для политического климата в целом.