[45] и «его тупиц»[46], как я их тогда называла, и мой мозг при этом ежедневно наизнанку выворачивался. Я все пыталась понять, как, черт возьми, мне выйти на его уровень, чтобы зритель увидел во мне героиню, способную угрожать Арнольду Шварценеггеру, поверил в этот образ. Это ведь так логично: весом я была сто двадцать восемь фунтов[47], но при этом до полусмерти избивала Арнольда. В космосе.
«Вспомнить все» – безумный и очень необычный фильм. Сниматься в нем было весело, а за созданные для него визуальные эффекты Роб Боттин получил «Оскар» за особые достижения.
Пришлось здорово прибавить в весе. Я пила протеиновый порошок, тренировалась в спортзале в Истоне[48], а это был настоящий свинарник: вентилятор на полу, никакой музыки, куча гантелей, серьезные дяденьки на древних велотренажерах крутят педали и пялятся на старые аквариумы. Так что я проявляла просто чудеса преданности делу.
К моменту начала съемок я весила сто сорок пять фунтов[49] и выполняла становую тягу[50] в спортивных трусах, спортивном бюстгальтере и с тренировочным кожаным ремнем на талии. Одной рукой я поднимала к плечу гирю весом тридцать пять фунтов[51] и занималась карате по три часа в неделю. Тем не менее, когда я добралась до Мехико, где должны были проходить съемки, я все еще не могла поднять ногу над головой. По сценарию тот печально известный удар должен был прийтись Арнольду прямо в лицо, а он был шесть футов ростом[52].
Я была в ужасе. У меня кружилась голова, но я все равно пошла в спортзал, хотя расположен он был… уже не помню, кажется, на высоте семи тысяч футов[53], или где там находится Мехико. Съемки шли до, во время и после землетрясения магнитудой 6,8. Грейс Джонс, которая впоследствии стала моей подругой на всю жизнь, позвонила мне, как только земля перестала трястись, все стихло, а люди несколько пришли в себя, и промурлыкала в трубку: «Дорррогая, мы тут в барре, заходи». Тембр у нее уже тогда был как у тигрицы. Я была слишком напугана, чтобы садиться в лифт и спускаться с тридцать девятого этажа, на котором жила, и слишком ленива, чтобы идти по лестнице, в отличие от Грейс и ее тогдашнего парня – датского актера и каскадера Свена Торсена. Они были полны жизни и проживали ее на полную катушку. Ходили слухи, что в том баре Свен пил шампанское из туфли Грейс. Я же осталась в своем номере и два дня, как солдат, командовала всем этажом, а потом каждый день ходила в спортзал тренироваться, пока парней, которые там занимались, не затошнило. А я все тренировалась, но никак не могла сделать этот удар. Я была как заведенная. Разумеется, я была амбициозной, упорной и невероятно целеустремленной. И слава богу, а то бы загнулась в этом бизнесе – это так, к слову. А может, загнулась бы еще раньше – когда работала официанткой.
Позже мне назначили координатора трюков по имени Джоэл, и он был крут. Он был просто очарователен и действительно очень мил, но он убивал меня, давил что есть сил, так что я все билась, билась, и вуаля! – вечером перед съемками сцены мне удалось зарядить ему. Никогда прежде я не видела, чтобы человек так радовался, когда ему с ноги врезают по башке.
И все-таки.
На следующее утро я прихожу на площадку, а там Арнольд и все его тупицы тоже, которые к тому моменту стали казаться мне просто очень накачанными, здоровыми и вообще чудесными парнями (да и не такими уж тупыми). Был там и Свен, он выступал в качестве дублера Арнольда – тот самый Свен, который позже бился с тигром в Колизее в фильме «Гладиатор». Да, вот этот Свен. Еще там был тренер Арнольда и мой, Джоэл, который как раз стоял рядом с Арнольдом. И тут я поняла, что Арнольд выше – как минимум на длину моей стопы. Мне снова стало страшно, что ничего не получится. Что я не достану до его головы – она же практически на уровне неба. Я внезапно очень четко осознала, какая это высота.
Тут ко мне подходит Арнольд и спрашивает, удалось ли мне поработать с ножами для драки на ножах. Что-что?! «Каскадеры сказали, что никакой драки на ножах у меня не будет», – говорю я.
«Да, но ты должна уметь с ними обращаться, чтобы отснять материал для монтажа с переходом к дублерше», – говорит он.
Я ощутила себя величайшей неудачницей на свете. О, подумала я, да я тебя сегодня так отделаю! Черт возьми, ты у меня получишь. Я собиралась все выплеснуть на Арнольда, на этого засранца! И почему никто не предупредил меня о том, что я должна знать, у меня нет права на провал!
Теперь я, конечно, понимаю, что он сделал это, чтобы меня раззадорить. Такой вот стервец. Как же я колошматила беднягу. Он был весь в синяках. Такой вот тупица, губернатор Шварценеггер – вообще я за демократов, но голосовала за него. На самом деле, когда Арнольд стал губернатором Калифорнии, он работал со мной и со всей командой amfAR[54] над внесением изменений в законодательство и многого добился. Он сыграл огромную роль в информировании людей о кризисе ВИЧ/СПИД и кое-что предпринял по этому поводу. Меня очень впечатлило, насколько он разбирался в законодательстве и как использовал его для помощи людям.
Он столькому меня научил, благодаря ему я стала еще лучше в своем деле, чем считала возможным, научилась работать со СМИ. «Отвечай на тот вопрос, который им стоило задать», – советовал он.
Должна сказать, блестящий выход, кроме тех случаев… когда вопрос задан о том, что никого, кроме меня, не касается. В этом случае я задаю встречный вопрос. Этому меня тоже научил Арнольд.
И вот мы отсняли фильм и приехали в Канны, где я оказалась с одним-единственным нарядом, и мой дорогой друг Шеп спас меня и провел по всем вечеринкам, и для каждой у меня был новый красивый наряд. Ощущение было потрясающее. Тогда я впервые столкнулась с пресыщенностью богачей Ривьеры. Что я вообще знала?
После многочисленных просьб с моей стороны – понимаете, какая штука, я ведь почти ничего не получила за этот фильм по сравнению с гонорарами парней, – продюсеры «Вспомнить все» купили мне платье на премьерный показ. Это было черное платье Herve Leger[55] с запахом. Я храню его до сих пор, оно очень сексуальное. На вечеринке в Hotel du Cap-Eden-Roc[56] играли Gipsy Kings[57], а из окон отеля открывался вид на море. Среди моря звезд были The Rolling Stones[58] и Эрик Клэптон[59]. Мой чудесный новообретенный друг Свен, гроза тигров, рассказал Стивену Сигалу[60] шутку, смешнее которой я не слышала ничего в жизни, а сам Сигал был груб, в точности как о нем говорят: вызывал гостей размяться, хотя место было совершенно неподходящее. Впоследствии, когда я работала с ним над фильмом «Над законом», он велел мне не стоять слишком близко, так я нарушала его «ци»[61].
Впрочем, как говорила моя бабушка Лила, «если ничего хорошего сказать не можешь, не говори ничего».
Ирландский быт
Знаю, кажется, что моя семья совершенно безумна, но на самом деле примерно так растут все американцы ирландского происхождения. Говорят, жизнь у ирландцев бывает двух сортов: обеспеченная и быт. В нашем случае – быт. Иными словами, если у вас четверо детей и один туалет, кто-то писает в раковину.
Приучив меня и Майка к горшку, мама слегла. У нее были фиброзные опухоли[62] и, я уверена, эндометриоз[63], который унаследовали и я, и моя сестра и из-за которого мы не смогли иметь детей.
Никакой шикарной столовой у нас тоже не было – ели мы только в кухне. В этой кухне звенел смех и проливались слезы. Это была семейная кухня. Зимой мы приносили туда белье из подвала и складывали. Именно там мама научила меня считать карты, чтобы угадывать, где какая, не глядя. Однажды я поехала в Вегас со своей подругой Пэрис Либби, которую тоже учили аналогичным фокусам. После того как я прославилась, Пэрис 10 лет постоянно сопровождала меня в качестве стилиста. У нас с ней телепатическая связь, благодаря которой мы видим будущее. Тогда, в Лас-Вегасе, мы отлично сыграли в блэкджек[64]. Нас попросили уйти. Мы рассмеялись. Считали ли мы карты? Ну да, так мы их всегда считаем. Знали ли мы, что будет дальше? Ну да, так мы вроде как всегда знаем. Растешь с безумцами – будь безумной. Я могу поймать себя на мысли, что считаю номера домов и складываю их, одновременно разговаривая с кем-то в машине. Это не значит, что я понимаю, где именно мы едем.
А вот когда дело касалось семейного стола, я всегда все знала. За этим столом мы играли в карты; нас наказывали, заставляя сидеть там целый вечер, – и мы сидели. За этим столом мы делали уроки. Мы сидели за ним, пока крышка из жаростойкого пластика окончательно не протерлась.
За этим столом подавались изумительные обеды по случаю Дня благодарения, все эти многочисленные нарезки; мы собирались за ним на Рождество и на Пасху, на все дни рождения. Мама всегда накрывала стол. Пока у меня у самой не появилось трое детей (а может, пока у них не начался одновременно подростковый возраст), вряд ли я осознавала, сколько ей приходилось прикладывать сил, чтобы удерживать все это хозяйство. А ей удавалось. Кухня была безупречно чистой, на столе всегда была еда. А ведь каждый четвертак, каждые десять центов были на счету.