Это невозможно, возразили мне. В данный момент пан Тадеуш предается своей страсти — моется, плещется и освежается у себя в ванной.
Не знаю, вышел он добровольно или его вытащили силой, но на него сразу разъяренной гарпией набросилась я, тем более что нам уже успели подсунуть новую программу нашего пребывания в Москве, где к нашим обязанностям добавилось еще несколько. То есть к моим…
— Пан Тадеуш, кто тут спятил? — со злостью прошипела я. — Вы, они или, может, я?
Пан Тадеуш был несколько озадачен, да и в самом деле, не могла же я разделиться на несколько частей или силой воли за секунду переноситься из одного места Москвы в другое, а расстояния в Москве сами знаете какие. Он энергично воспротивился, но я уже знала — его протесты ни к чему не приведут. Большого труда стоило мне через пятнадцать минут сделать приятное выражение лица и выйти к журналистам, рвущимся на штурм.
И началось! И пошло!
Ну как передать словами чувства, которые бушевали во мне, попеременно сменяя друг друга! Раздражение, отчаяние, бешенство, опять полное отчаяние вплоть до уверенности, что я этого не выдержу — помру, и все! Апатия сменялась гневным протестом, причем протестом самого общего плана — против всего и всех. К тому же я постоянно испытывала голод и жажду. Пить было нечего. Кока-кола отпадала, а только в ней не было недостатка, сухого вина вообще не было, чай не всегда доступен и не самый лучший в мире, минеральная вода какая-то странная (да и была ли она?). Оставалось пиво, но сколько, в конце концов, можно выхлестать пива? Да, я люблю его, но не до такой же степени. Впрочем, очень подходящий напиток для человека, пребывающего в отчаянии.
В Москве я в новом свете увидела пана Тадеуша, и с каждым днем, проведенным в российской столице, его акции повышались. А началось все так.
Кто-то из наших знакомых осведомился на стойке регистрации в отеле, здесь ли проживает пан Тадеуш Левандовский. Девицы-администраторши тут же оживились, переглянулись и возбужденно захихикали.
— А, это тот польский Казанова! — вскричали они, не скрывая своего восхищения.
Знакомый удивился и попросил объяснить. Девицы не заставили себя просить дважды, защебетали, перебивая друг друга. Вскоре вокруг собрался остальной обслуживающий персонал гостиницы и присоединился к восторженному гомону.
А было все так. В первый же день пан Тадеуш спускается на лифте, а там его уже поджидает прекрасная дама с цветами. Пан Тадеуш сопровождает даму наверх, через полчаса они спускаются обратно, а в холле его уже ждет следующая прекрасная дама — тоже с цветами и тоже сияющая. История повторяется, через полчаса они спускаются, а в холле — новая прекрасная дама… Иногда ротация происходит быстрее, пан Тадеуш укладывается в четверть часа, а дамы чуть ли не в очередь выстраиваются. И как только этот человек с ними справляется, удивлялись работники отеля. Да еще в таком темпе! Кто бы мог подумать, что в поляках бушуют этакие вулканические страсти!
Не исключено, что благодаря пану Тадеушу мнение о нашем национальном темпераменте в России повысилось, и если пан Путин иногда вставляет нам палки в колеса, так это просто из зависти.
Что ж, признаю, все русские журналистки отличались исключительной красотой, и каждая считала своим долгом вручить мне цветы, так что в гостинице скоро стала ощущаться нехватка вазочек. В нашем отеле имелось довольно странное правило — посетителю не разрешалось подниматься в номер одному, лишь в сопровождении постояльца отеля. Таким сопровождающим и выступал пан Тадеуш, в лифте он наездился на всю жизнь, однако не думаю, чтобы пережитые минуты вспоминал потом как самые неприятные.
Куда-то запропастилась программа московской поездки, так что подробностей я не помню, но в памяти остался один сплошной ад. Вот разве что люди… Да, люди, читатели, которым так хотелось увидеть меня и получить на память автограф. Не имею понятия, кому я подписывала книги. Так же, как и в прошлый раз, у меня не было времени даже голову поднять, чтобы взглянуть на человека, отстоявшего длиннющую очередь. Сгорбившись над столом, я безостановочно подписывала то, что мне подсовывали, — чаще всего мои книги, но иногда открытки и даже просто чистые листы бумаги.
Телевидение. Если телезрителям охота пялиться на любимого автора, что ж, это их право, хотя зрелище то еще. Впрочем, о вкусах не спорят. Бесконечные фотосъемки я тоже могу понять. Но вот радио…
Радио — это уже верх идиотизма. Во-первых, я терпеть не могу свой голос, и никто не убедит меня, что он может кому-то нравиться. Во-вторых, к слушателям я обращалась через переводчика, а даже самый лучший переводчик ни за что не передаст с ходу все нюансы. Так что понятия не имею, какого лешего меня решили заставить вещать на всю Россию по-польски?
Словом, когда меня в очередной раз пригласили на радио, я и рта не открыла. Кстати, приглашение поступило в разгар телесъемок, когда оператор издевался надо мной как мог — заставлял ходить туда-сюда, крутиться вокруг собственной оси и беспрестанно улыбаться. Будто имел дело с юной и полной сил моделью, а не старой перечницей, замученной сотней интервью.
Я выдержала все и еще немного. Больше всего я страдала от двух обстоятельств.
Во-первых, меня угнетала необходимость переодеваться по нескольку раз в день. Одно дело — раздавать автографы в крупном книжном магазине, и совсем другое — банкет в посольстве. А что уж говорить о телевидении! От этих показов мод у меня темнело в глазах и подкашивались ноги. С детства не любила наряжаться, а тут такое…
А во-вторых, есть одна вещь, о которой я, кажется, еще не писала. Теперь, на старости лет, могу признаться в очень неприятной особенности своего организма. Мне тяжело стоять. Это у нас семейное, моя мама тоже не могла подолгу стоять. Для меня настоящая мука — неподвижно пребывать в вертикальном положении. Сразу начинает ломить позвоночник, а все внутренние органы словно узлом скручиваются. Постояв минут пять, я чувствую себя так, будто полдня дрова колола. А уж в Москве мне пришлось настояться вдоволь.
Кроме того, меня выводил из себя излишек молодых и красивых женщин. Зачем их столько в России?! Нет-нет, не подумайте, будто я завидую! Будь пан Тадеуш гомосексуалистом, меня наверняка раздражал бы излишек молодых и красивых мужчин. Ну вы представьте, интервью идут одно за другим, одна встреча сменяет другую, мы носимся по всей Москве, меня постоянно хватают и куда-то тащат, голова крутом, я уже ничего не соображаю… А тут еще красотки мелькают перед глазами в немыслимых количествах. Но словно этого мало, мне вечно приходится ждать, пока пан Тадеуш познакомится с очередной красавицей, поворкует с ней всласть, нацелуется вдосталь. Есть от чего прийти в раздражение, согласитесь. У меня создалось представление, что в России средства массовой информации состоят сплошь из писаных красавиц. Однажды, истомившись в ожидании, пока пан Тадеуш попрощается с журналисткой, я не выдержала и закатила ему грандиозный скандал. И надо сказать, мне стало гораздо легче.
В Москве я собиралась воспользоваться оказией и провернуть одно сугубо личное дело. Много лет назад я потеряла рубин из кольца, доставшегося мне от тетки. Так вот, я надеялась в Москве купить подходящий рубин. Много лет я искала камень и в Польше, и в других странах, но все без толку. К моему удивлению, задача оказалась невыполнимой. Все попадавшиеся мне рубины были либо с вкраплениями, либо в трещинках, а я не замахивалась на драгоценности из Алмазного фонда, мне требовался рубин скромных размеров, но идеально чистый. И настоящий, не искусственный. Вот я и подумала — куплю камушек в России. В конце концов, лучшие рубины в мире добываются на Урале. Потребовалось совершить настоящий подвиг, чтобы при молчаливом неодобрении сопровождающих вырвать четверть часа из обеденного времени. Я потребовала отвезти меня туда, где такие драгоценные камни продаются.
В ювелирном магазине были лишь готовые изделия. Мне показали кольца с крупными рубинами, и не требовалось даже лупы, чтобы определить — все то же. Трещинки. А цены такие, что я несколько раз переспрашивала, не прибавила ли я по слепоте своей лишний нолик. Цены и решили дело, я отказалась от покупок и даже слышать не пожелала о какой-то шлифовальной мастерской, куда можно было попасть только по особому разрешению. Плевать мне и на мастерскую, и на все драгоценные камни в мире. Единственное, о чем я мечтала в тот момент, — поскорее бы отдохнуть.
Но сначала перекусить. Ресторанчик оказался рядом, очень миленький и пустой. Я пожелала блинов с икрой. Пожалуйста, нет проблем, но блины подаются только на втором этаже, туда надо подниматься по лестнице. Голодная тигрица с маленькими тигрятами в тот момент выглядела бы по сравнению со мной самым кротким в мире созданием. Ладно, обойдусь без блинов, могу поесть одну икру. И тут пан Тадеуш окончательно меня добил, предложив выбрать столик.
Как известно, в ресторане, если там свободных столов больше, чем один, ни одна женщина не сумеет выбрать правильное место, отсюда и стародавний обычай — место всегда выбирает мужчина. Здесь, увы, свободны были все столы! Я окончательно разъярилась и самым гнусным образом накинулась на несчастного пана Тадеуша в присутствии нескольких человек, из которых как минимум двое понимали по-польски.
Тадеуш отомстил мне через два дня, на заключительном мероприятии. В его силах было прервать затянувшуюся пресс-конференцию, но он этого не стал делать, заставив меня страдать лишних полтора часа. Самой заявить, что с меня хватит, я не могла и уже всерьез подумывала, а не грохнуться ли в обморок? Или, еще лучше, пасть хладным трупом, но сие не всегда зависит от моего желания…
Что касается банкета в польском посольстве, то пан Тадеуш в своей книге все сильно преувеличил. Ни Беата Тышкевич, ни я не носились по залу, накидываясь с объятиями на людей, нет, мы вели себя вполне пристойно и великосветски. Из напитков предлагалось сладкое вино, сладкие коктейли и какие-то лимонады, от самого вида которых делалось нехорошо.