– Я восхищаюсь им, как человеком. Думаю, тот, кто покидает дом для того, чтобы сделать себя, развиваться, учиться, обладает большим мужеством. Мне всегда казалось, что Рудольф тоскует по семье. Он очень прямолинейный человек, не знает, что такое лицемерие и ложь. И когда я задаю ему какой-либо вопрос, я должна быть готова к тому, что Нуреев ответит то, что думает, даже в том случае, если это меня заденет».
А вот что Дэвид Уигг написал, пообщавшись с самим танцовщиком: «Он, как и Марго Фонтейн, ясно дал мне понять, что вся химия и электричество между ними начинаются и заканчиваются на сцене. “Все, что противоречит моей работе, все, что останавливает меня на пути, должно быть снесено бульдозерами. Романтика – это хорошо. Но мой роман – это мой танец, – говорил Нуреев. – Это все для меня; мое прошлое, настоящее и будущее. Это моя религия”».
Рудольф как-то признался, что у него мало времени для развития долгосрочных и прочных отношений: «Я думаю, работа создает человека. Все остальное вторично. Мой девиз: “Все рано или поздно предает тебя – только твоя работа предает тебя последней”».
Мередит Дейнман, бывшая танцовщица Королевского балета, подруга Марго Фонтейн и автор ее биографии рассказывала: «Марго говорила: “Какое счастье, что у меня была карьера. Она требует значительной концентрации, а это помогает в критические моменты”. И еще она неоднократно успокаивала себя: “Я сделала верный выбор, когда отказалась от мысли о рождении детей. Это было бы несправедливо по отношению к ним. Мало того, что я вечно пропадала бы на репетициях и гастролях, так еще и общество оказывало бы на них давление, донимая вопросами, вроде: “Ты хочешь танцевать, как твоя мамочка?” – Все свои сбережения Марго потратила на уход за мужем. Она усаживала Тито в инвалидную коляску и привозила на вечеринки, на которых собирались сливки общества. Как-то, когда заболел мой муж – его тоже парализовало – она сказала мне: “Теперь ты понимаешь, каково быть Марго Фонтейн”».
В 1963 году на сцене Королевского театра Ковент-Гарден состоялась премьера балета «Маргарита и Арман». Литературная основа – роман прославленного французского писателя Александра Дюма, «Дама с камелиями». История гласит, что английский балетмейстер Фредерик Эштон задумал этот балет специально для Марго. Вместе они прошли долгий путь как коллеги, как творцы. Он – в качестве постановщика, она – как муза и балерина. Вопроса о том, кто будет танцевать партию Маргариты Готье, не стояло. Понятно было и то, что лучше Нуреева роль Армана Дюваля не исполнит никто в театре. Немаловажно, что музыкальной основой балета стала музыка Ференца Листа[46]. Эштон находил удивительное сходство между Листом и Рудольфом в части пылкости и романтизма.
«Эштон – спокойный, интеллигентный и тонко чувствующий человек – не любит работать над хореографией, пока не узнает и не поймет материал, с которым имеет дело. И тогда он способен использовать все свои и чужие возможности. Мне чрезвычайно понравилось сотрудничать с ним», – писал в «Автобиографии Рудольф Нуреев.
После ошеломительного успеха, который принесли его балету Марго и ее молодой партнер, Фредерик категорически запретил кому-либо еще исполнять партии Маргариты и Армана. Только после смерти Фонтейн – в 1991 году и Рудольфа – в 1993, хранители наследия Эштона доверили роль Марго балерине Сильви Гиллем. В свое время именно Рудольф Нуреев благословил свою ученицу Сильви, объявив ее этуалью Парижской оперы, привел на Лондонскую сцену и представил Марго Фонтейн. Именно благодаря Нурееву Сильви стала одной из самых ярких и любимых балерин английской публики. И все же это была уже совершенно другая, не похожая на Фонтейн Марго.
Пятнадцать лет на двоих, работа на величайших сценах мира. Пятнадцать лет репетиций и триумфов, негромких диалогов и оглушительных оваций. Думала ли супруга посла, что, встретив Рудольфа, она как балерина перейдет на новый уровень? Появившись в его жизни неожиданно, Фонтейн уходила из нее постепенно. Ей приходилось нелегко: в 1965 году на мужа Марго, посла Панамы в Великобритании Тито (Роберто) де Ариаса было совершено покушение, после которого он двадцать шесть лет, до самой своей смерти был парализован. По вечерам, создавая для публики сказку, купаясь в овациях, отогревшись под розовым светом Ковент-Гардена, Марго уходила домой – туда, где ожидала ее суровая реальность. Она ухаживала за супругом, оплачивала счета, покупала лекарства. В своей книге «Я, Майя Плисецкая» Майя Михайловна вспоминала, как Марго сказала однажды, что будет танцевать до тех пор, пока силы не оставят ее, – нужны деньги «на мужнино лечение».
Когда Фонтейн похоронила Тито, осталась умирать от рака на своей ферме в Панаме. Пришла пора позаботиться и о ней. Тайный поклонник (так думала Марго) ежемесячно присылал ей деньги и лекарства. Почему она не подумала о том, что этим поклонником был Рудик?
Глава восемнадцатаяУдовлетворяя амбиции
Богатый, знаменитый, независимый, скандальный Нуреев был исключительной находкой для желтой прессы. Шелкоперы не упускали возможность подсчитать его деньги, не стеснялись подсматривать в окна его квартир, дежурили в борделях, которые артист посещал.
«Эта шумиха меня, скорее, огорчала. В России она никогда не достигала такого уровня. И конечно, возникали всякие истории, в которых информация обо мне была сильно искажена. Естественно, мне это не нравилось, и я пытался отвадить прессу, отказывался с кем-либо разговаривать, грубил и очень скоро приобрел репутацию сложного и неприятного человека. Помимо всего прочего, я не хотел, чтобы моим коллегам было со мной неловко потому, что мы, артисты, должны быть на равной ноге».
Меж тем завистники делали свое черное дело.
«Меня как бы легонько выставили из Ковент-Гардена, сказав: “Пойди, прогуляйся. Увидимся в августе или в январе, а, может быть, в апреле”, – вспоминал Рудольф Нуреев. – На какое-то время я остался без работы, ничего не зарабатывал, не знал куда идти».
Разрыв с Ковент-Гарденом не поставил точку в карьере «советского танцовщика», как частенько называли его в зарубежной прессе. Прелесть сложившейся ситуации заключалась в том, что отныне Рудольф не был загнан в рамки одного театра, ему предстояло самостоятельно выстраивать свою жизнь, работая в разных странах, с разнородными труппами, в лучших театрах мира.
«Я получил возможность удовлетворить еще одну мою амбицию – попытаться самостоятельно ставить танец, быть хореографом», – писал Нуреев в «Автобиографии».
Его неуемность, ненасытность абсолютно во всем: в любви, в танце, в сексе, его жизнелюбие дали знать о себе и тогда, когда Рудольф Нуреев принялся за переосмысление и постановку хорошо знакомых ему классических произведений. В театрах Лондона и Милана, Вены и Стокгольма, Берлина и Парижа, в разное время Рудольфом Нуреевым были поставлены «Тени», «Раймонда», «Буря», «Лебединое озеро», «Танкред», «Дон Кихот», «Спящая красавица», «Щелкунчик», «Ромео и Джульетта», «Баядерка», «Манфред».
Работая с подопечными, ни на минуту не забывал он о том, чему учил его когда-то Александр Иванович Пушкин, – каждый жест, каждое движение должны быть наполнены чувствами.
«Нуреев был не только виртуозным танцовщиком, но и потрясающим актером, – рассказывала журналистам одна из основателей Ковент-Гардена, артистка балета, хореограф Нинетт де Валуа. – Для нас такое сочетание непривычно. В прошлом это строго разделялось, поэтому Рудольф стал на Западе настоящим событием, разорвавшейся бомбой».
«Самое напряженное время начинается у Рудольфа Нуреева между пятью и шестью вечера. Он принимает горячую ванну, выпивает чашку чая с пятью кусками сахара и тостами, совершает несколько важных звонков и уже в 6:45 отправляется в театр, – писал о Нурееве один из репортеров “Нью-Йорк таймс”. – Нуреев подъезжает на лимузине к служебному входу на 64-ю улицу. Он дает водителю щедрые чаевые, машет рукой поджидающим его у входа в театр поклонницам и широким жестом захлопывает дверь, наслаждаясь звуком эха, который наполняет длинный подземный тоннель. Несмотря на жару, ему всегда холодно, поэтому он носит кепку и свитер с высоким горлом. На плече Рудольф несет огромную потертую кожаную сумку для танцев, легко поднимается по ступенькам, проходит мимо нескольких рядов стальных шкафчиков и прячется в гримерной, все еще заполненной увядшими цветами и письмами, открытками от почитателей.
В мгновение ока он облачается в ярко-синюю куртку и белоснежное трико.
– Колготки делают мужчину!
Нуреев смеется и замечает, что нечего пить.
– Вчера вечером твой чай имел большой успех, мама, – говорит он маленькой пожилой женщине. – Еще, пожалуйста!
Тут же Хосе, мексиканский костюмер Нуреева, готовит рабочий поднос – полотенца, расческу и спрей, дополнительные балетные тапочки, баночки с таинственными кремами. Сделав грим и обувшись, Нуреев ковыляет к сцене. В коридоре он смотрит на себя в зеркало, одергивает куртку».
Желание Рудольфа пробовать себя в разных жанрах, о котором артист заявлял почти в каждом интервью, привело его и в кинематограф.
Ценность киносъемки, которая давала возможность запечатлеть, сохранить, пересмотреть, проанализировать его репетиции и выступления, Рудольф Нуреев осознал еще тогда, когда стал участником фильма, снятого после его победы на московском конкурсе. Затем появилась картина «Вечер с Королевским балетом» (1963) – фильм был снят в Лондоне. В нем «советский танцовщик» исполнял партию раба в балете «Корсар». После были «Юноша и смерть (1966) и первый опыт работы в художественном фильме «Валентино» (1977) режиссера Кена Рассела, в котором артист сыграл актера немого кино Рудольфо Валентино – американского актера итальянского происхождения, транжиру, жиголо, подкаблучника Руди (так называли его близкие – Прим. авт.).
О том, как чувствовал себя звезда балета на съемочной площадке, рассказал Джон Грюэн, репортер «Нью-Йорк таймс» в номере от 1977 года: «Ни разу за весь период съемочного процесса Рудольф Нуреев не забыл о то