…Не так давно в соседней стране мы затеяли одно очень интересное мероприятие примерно такого же характера, правда, его конечная цель заключалась в том, чтобы ввести наших партнеров по этой затее в заблуждение относительно некоторых наших устремлений в сфере внешней политики. В этом мероприятии принимал участие один советский гражданин, работавший в смешанной коммерческой организации. И вот после очередной встречи со своими соблазнителями, на которой те стали настойчиво убеждать нашего помощника остаться на Западе, он сразу же побежал в посольство, чтобы посоветоваться, как ему поступать дальше. И хотя в этом визите не было ничего необычного, поскольку у него были убедительные предлоги для посещений посольства и ранее он регулярно там бывал, этого оказалось достаточно, чтобы вся возня вокруг него прекратилась, а наша затея закончилась неудачей.
Мы купились на том, что полагали, будто наши партнеры, которым, как и нам, приходилось действовать не на своей территории, в силу своих ограниченных возможностей не смогут выяснить, что делал и куда пошел наш помощник. А они решили эту непростую задачу предельно легко: не стали следить за ним после встречи, а поставили одного человечка возле советского посольства, он и зафиксировал визит и продолжительное пребывание там нашего помощника.
…А сейчас Палмер занимался мной в контакте с Боденом, в их распоряжении были все возможности местной контрразведки, и этих возможностей было более чем достаточно, чтобы по минутам расписать все мои действия. Поэтому, наученные горьким опытом, мы не повторили подобной ошибки, и, хотя шеф наверняка вибрировал от желания поскорее услышать мой рассказ о встрече с Диком, я в посольство не поехал. Более того, когда часа в три мне позвонил Валерий Иванович и спросил, не зайду ли я посмотреть воскресную почту, я сослался на плохое самочувствие и отложил это дело до понедельника.
Прослушав этот разговор и проанализировав в целом мое поведение после встречи, контрразведка должна была сделать вывод, что согласие сбежать в Штаты было хоть и вынужденным, но твердым, и менять его я не собирался. Кроме этого, даже непродолжительное промедление с докладом о вербовочном подходе компрометировало меня в глазах моего руководства и давало контрразведке дополнительные аргументы для оказания на меня давления, если я захочу передумать.
Но было бы нечестно сказать, что Скворцов не получил никакой информации о результатах моей поездки. Уже тот факт, что я не зашел в посольство, означал, что встреча состоялась.
Но это было еще не все. Толя Сугробов тоже наблюдал со своего балкона, как я припарковал возле дома мою машину, как я из нее вышел, в какой руке нес спортивную сумку, как вошел в дом и т. п. Все эти ничего не говорящие непосвященному человеку детали, которые на профессиональном языке называются вещественно-смысловыми сигналами, после соответствующей расшифровки дали шефу всю основную информацию, хотя, естественно, и без некоторых подробностей.
Вскоре Толя заступил на дежурство по посольству, а еще через час в Центр ушла шифртелеграмма такого содержания:
«Первый этап мероприятия „Контакт“ прошел без существенных отклонений от плана. Подробности сообщим дополнительно».
Вещественно-смысловые сигналы содержали значительно больше информации по первому этапу мероприятия «Контакт», и шеф мог бы направить в Центр шифртелеграмму объемом не меньше машинописной страницы, но он ограничился коротким сообщением из тринадцати слов, хотя тоже отлично понимал, что Вадим Александрович, как и он сам, сейчас вибрирует от нетерпения.
Дело в том, что контрразведка фиксировала не только мое поведение, но и продолжительность работы радиостанции посольства. И если бы без всякого видимого повода, да еще в выходной день, посольский радист вдруг передал в Москву шифровку из нескольких тысяч групп, то, даже не зная ее содержания, контрразведка могла бы предположить, что речь в ней идет о каком-то важном событии, а кроме моей встречи с Диком, ничего существенного в этот день не произошло. И не только предположить, но и сделать вполне определенные выводы.
Поэтому отчет о вербовочном подходе будет отправлен в Центр не сразу, а небольшими частями, как детективный роман с продолжением, в течение нескольких сеансов связи, чтобы не вызвать у контрразведки никаких подозрений.
А пока всем моим руководителям ничего не оставалось, как набраться терпения и ждать, когда я перестираю свои вещички, приберу квартиру, высплюсь и утром в понедельник приду на работу. Сегодня же они узнают главное: первый этап мероприятия «Контакт» прошел нормально, и этого было достаточно…
Все дни между моей встречей с Диком и предстоящей встречей с Рольфом были заполнены какой-то бестолковой суетой.
Половина дипломатического состава посольства находилась в отпуске, нагрузка на всех оставшихся в стране возросла в несколько раз, и мне, помимо моих основных обязанностей по прикрытию, пришлось выполнять еще и обязанности вице-консула.
Работа в консульском отделе чем-то напоминает работу в пожарной команде: точно известно, что рано или поздно будет пожар, но что, где и когда загорится — неизвестно. Консульская работа не поддается планированию, вернее, поддается только в первом приближении, а в полном объеме спланировать ее никак нельзя.
Можно составить планы проведения каких-то организационных и профилактических мероприятий в советской колонии, предусмотреть сроки и объем работы с теми или иными документами, но как можно заранее спланировать различного рода чрезвычайные происшествия, автоаварии, задержания советских граждан полицией, смерти и многие другие мало или совсем неприятные дела, которыми приходится заниматься консульским работникам?
Каждый день, встав утром, сотрудник, работающий в консульском отделе посольства, предполагает заняться какими-то назревшими, неотложными делами, оформить какие-то документы, написать отчет или справку, а придя на работу, зачастую напрочь забывает о своих намерениях и начинает тушить очередной пожар.
Вот эта непредсказуемость консульской работы и является наиболее неприятной ее частью, особенно для тех, кто, вроде меня, занимается ею, как говорится, не корысти ради, а токмо для оправдания своего пребывания в стране, потому что любое происшествие надолго отвлекает от основной работы, сбивает с профессионального настроя на предстоящую операцию, да и вообще нарушает какой-то естественный ритм, который присущ хорошо поставленной разведывательной работе. К тому же руководство не хочет считаться с тем, каких больших затрат времени и сил требует консульская работа, и никаких ссылок на это, в случае отсутствия результатов в разведывательной работе, не признает.
Конечно, у консульской работы есть и большие преимущества, из-за чего консульские должности стали излюбленным прикрытием для разведчиков некоторых стран. Это и возможность бывать, а значит, и заводить знакомства в различных правоохранительных органах страны пребывания, и контакты с сотрудниками иностранных представительств и самых различных государственных учреждений, среди которых опять же попадаются и носители ценной информации, и определенное совпадение интересов основной и вспомогательной работы, поскольку и там и там приходится защищать своих граждан и обеспечивать их безопасность, правда, с помощью различных средств. Но проблем с консульской работой все же больше.
Вот и двадцатого числа мне с самого утра пришлось не столько заниматься подготовкой к встрече с Рольфом, которая имела особое значение для успеха всего мероприятия «Контакт», сколько разбираться с одним противным делом.
Утром в генеральное консульство пришла одна бывшая советская гражданка, которая лет пять назад решила остаться за границей. Ее история была печальна и поучительна, хотя, как я неоднократно убеждался, мало кого интересует чужой жизненный опыт. Правильно говорится, что разница между умными и дураками заключается в том, что умные учатся на чужих ошибках, а дураки на своих.
Так вот, пять лет назад эта женщина, тогда еще молодая девица, приехала в одну африканскую страну в качестве переводчицы в группу советских специалистов. Свой приезд она отметила тем, что заявилась к послу, преподнесла ему книгу с дарственной надписью своего папы — известного ученого-африканиста, и пыталась заручиться его покровительством. Посол принял ее довольно прохладно, потому что с ее папой лично знаком не был, подарки и прочие подношения, как и нагловатых девиц, не любил, и это, видимо, так сильно подействовало на сумасбродную дочь известного ученого, что через пару месяцев она спуталась с ливанским торговцем и собралась за него замуж.
Ее попытались отговорить, но все было бесполезно, она не стала никого слушать и сбежала со своим ливанцем. Но вскоре оказалось, что ливанец этот уже давно взял себе за правило каждый год менять жен, потому что он был православный и не мог, подобно мусульманину, официально содержать гарем. Поскольку он не собирался ради дочки какого-то советского африканиста отказываться от своих привычек, он бросил ее, не прожив с ней даже года, после чего она вышла замуж за какого-то африканца, который ее тоже вскоре бросил, после чего она снова выходила и ее снова бросали. Помотавшись так по миру и испробовав все прелести брачных и внебрачных отношений, дойдя до ручки или уж не знаю до чего доходят женщины с ее наклонностями, она вдруг вспомнила, что у нее есть мама в Москве (папа, имевший доступ к информации о ее похождениях, к тому времени скоропостижно скончался) и еще какие-то родственники, и решила к ним вернуться.
С этим вопросом она и обратилась в наше генконсульство как раз в тот день, когда мне было совершенно не до нее. Пришла она не одна, а вместе со своей подругой по несчастью, тоже бывшей переводчицей, судьба которой сложилась еще более неудачно. Она тоже, находясь в загранкомандировке, вышла замуж за иностранца, только не ливанца, а француза, но этот брак начался с еще большего скандала, скандалом и закончился. Во-первых, она осталась за границей, бросив в Союзе свою двухлетнюю дочь от первого брака, а во-вторых, ее новый муж оказался бывшим наемником, одним из тех «серых гусей», которые стаями летали по всей Африке. Его руки были по локоть в крови, и вскоре правительство одной африканской страны, получив информацию о его местопребывании, потребовало его выдачи, чтобы предать суду за преступления, которые он совершил во время национально-освободительной войны. Друзья по иностранному легиону сумели вовремя предупредить француза, и он ударился в бега, бросив свою переводчицу, которая к тому времени успела отказаться от советского гражданства и стать француженкой.