Так и поступили: полицейский взял пакет и на следующий день добросовестно ждал «американца» в своем кабинете, но тот так и не появился.
Через два дня мой коллега снова встретился с полицейским и забрал у него пакет, объяснив, что «американец» уже уплыл (а накануне из порта действительно вышли два подходящих судна), и теперь мы попытаемся перехватить его в каком-нибудь другом порту.
Осмотрев пакет, мы пришли к однозначному выводу, что он подвергался квалифицированному вскрытию, а такими возможностями — мы это знали совершенно точно — довольно хиленькая местная контрразведка не располагала. Из этого следовало, что потрошить пакет могли только американские разведчики.
Таким образом, со всей очевидностью стало ясно, что полицейский не только наш «друг», но что еще более тесными узами он связан с американской разведкой и сотрудничает с нами по ее заданию.
Казалось бы, в этом случае мы использовали избитый прием, но тем не менее резидентура ЦРУ «клюнула», а «клюнула» потому, что за пакетом действительно приходил живой человек, притом по внешнему виду натуральный американец. Этого сотрудники ЦРУ пережить не могли, и поэтому решили, невзирая на известный риск, во что бы то ни стало установить личность предателя и обезвредить его.
Кстати, о важности пароля, вернее, тех слов, которые в него входят. Славянский шкаф и кровать с тумбочкой недаром стали общепризнанной классикой. Можно сколько угодно иронизировать по этому поводу, но этот пароль в наибольшей степени отвечал всем основным требованиям: был привязан к месту действия и исключал возможность случайного совпадения. Насколько это важно, можно проиллюстрировать примером из практики нашей работы в бывшей французской колонии.
Мы получили из Центра задание обеспечить передачу пакета с очень ценным содержимым одному иностранцу, который должен был проследовать транзитом через столичный аэропорт. Поскольку передача пакета могла произойти только в зале для транзитных пассажиров, эта не такая уж сложная операция была поручена одному моему коллеге, имевшему в этот зал постоянный пропуск.
Он продумал, как это лучше осуществить, и все у него получилось грамотно, но вот в качестве пароля он предложил такую фразу: «Вы не скажете, где здесь можно купить газету «Фигаро»? Этот пароль я забраковал, так как он показался мне слишком простым и поэтому недостаточно надежным, хотя исполнитель не разделял мою точку зрения и даже обиделся на меня за эту, как ему показалось, пустую придирку. Но я отвечал за успех этого мероприятия и настоял на своем, предложив ему придумать фразу посложнее.
И надо же было таком случиться, что жизнь преподнесла нам предметный урок!
Передача прошла успешно, и мы бы, наверное, не вспомнили о наших разногласиях по поводу пароля, если бы за несколько минут до того, как к моему коллеге обратился «наш иностранец», к нему не подошел бы еще один транзитный пассажир и не поинтересовался, где можно купить газету «Фигаро». Легко можно представить себе весь комизм и трагизм ситуации, если бы в ответ на этот вопрос мой коллега попытался всучить ничего не подозревавшему человеку какой-то пакет! А именно так бы и произошло, если бы мы не поменяли пароль!..
Иногда на подготовку и проведение проверочного мероприятия уходят недели и даже месяцы. Иногда для этого бывает достаточно и пяти минут.
Примерно столько времени потребовалось затратить одному из моих коллег, работавшему в арабской стране, чтобы убедиться в том, что находившийся у него на связи агент, сотрудник местной полиции, ведет двойную игру. Подозрения на этот счет возникли после того, как он несколько неожиданно предложил свести нашего разведчика с представителем оппозиционной группировки, которая, по его словам, ставила своей целью свергнуть существовавший в стране реакционный режим и хотела для этого заручиться поддержкой СССР.
Разведчик с ходу отверг это предложение, потом что не в наших правилах было ввязываться в подобные авантюры и свергать законных правителей, какими бы реакционными они ни были, но не оставил его без внимания, потому что оно здорово попахивало провокацией: местная спецслужба была бы чрезвычайно рада возможности обвинить советское посольство в связях с оппозицией и вмешательстве во внутренние дела страны!
Реакция резидентуры КГБ была мгновенной! На очередной встрече мой коллега в числе нескольких поручений попросил агента навести справки о владельце одной захудалой лавчонки, притулившейся в бетонному забору в нескольких метрах от автотрассы, по которой президент страны регулярно ездил из дворца в свою загородную резиденцию и обратно.
Когда агент поинтересовался, чем вызван интерес к владельцу лавчонки, разведчик пояснил, что располагает информацией о намерении одной из экстремистских группировок заложить в эту лавчонку мощный фугас и подорвать его во время следования кортежа президента. Он добавил, что советское посольство обязательно предупредит об этом президента, но сначала хотело бы убедиться в достоверности этой информации.
После этой встречи за лавчонкой было организовано наблюдение из квартиры одного советского специалиста, проживавшего в доме напротив. Ждать пришлось недолго: уже на следующий день наряд полиции ворвался в лавчонку, перевернул в ней все вверх дном, а торговца увез с собой. А еще через несколько дней все расположенные вдоль автотрассы лавчонки были либо убраны вообще, либо перенесены на безопасное расстояние.
Стало очевидно, что все эти мероприятия были проведены не случайно, а явились следствием деятельности агента-двойника.
Проверка Рольфа явилась самым сложным из подобных мероприятий, которые мне пока доводилось проводить. После шлифовки, которую осуществил Скворцов, получилось «фирменное блюдо», которое, как нам казалось, не стыдно было предъявить на дегустацию местным контрразведчикам, а также их американским коллегам, если они того пожелают.
Давно прошли те времена, когда в разведку ходили в одиночку. Сейчас любое серьезное мероприятие готовят и проводят множество людей, причем каждый задействованный в нем сотрудник знает ровно столько, сколько ему необходимо знать, исходя из степени его участия.
И тем не менее ведущая роль остается за тем, кто непосредственно входит в прямое соприкосновение с объектом, в отношении которого проводится мероприятие. Это как в завершающем виде программы современного пятиборья — легкоатлетическом кроссе, где по существовавшим в мое время правилам каждый участник даже командного турнира стартовал в одиночку с интервалом в одну минуту и при ровном составе участников мог так и пробежать в одиночку всю дистанцию, потому что его не сумеет догнать тот, кто стартовал следом, но и он не догонит того, кто стартовал перед ним.
И тут уж ему никто не мог помочь, он был один на один с четырехкилометровой дистанцией кросса, со всеми ее подъемами и спусками, когда ноги наливаются свинцом и становятся негнущимися и словно чужими, когда каждый метр превращается в муку, против которой протестует все тело, каждая мышца, когда темнеет в глазах от напряжения и усталости и пот, соленый, с привкусом меди пот заливает глаза!
Это было очень трудно — бежать всю дистанцию в одиночку и подстегивать себя: «Вперед, терпи, осталось совсем немного, быстрее, быстрее вперед!» В нормальном легкоатлетическом забеге, когда рядом бегут соперники, которых тебе надо обогнать, бежать намного легче, на миру, как говорится, и смерть красна, но у пятиборцев кросс был соревнованием особым, и я даже тренировался всегда в одиночку, чтобы привыкнуть к этому одиночеству, научиться терпеть и подхлестывать самого себя.
Я не случайно использую подобное сравнение. Когда мне требуется смоделировать свое поведение в той или иной непростой ситуации, я нередко обращаюсь к своему спортивному прошлому и почти всегда нахожу в нем соответствующие аналогии. Вот и перед очередной встречей с Рольфом, на которой планировалось осуществить проверочное мероприятие, я настраивал себя так, как будто это было ответственное соревнование, в котором мне предстояло сойтись с соперником один на один…
Как только Рольф сел ко мне в машину, я сразу предупредил его, что мы сегодня должны уложиться в пятнадцать — двадцать минут, так как мне надо обязательно успеть еще в одно место и опаздывать я никак не могу. Обычно двадцати минут было вполне достаточно, поскольку мне приходилось иметь дело с профессионалом, и не было никакой нужды тратить драгоценное время на обсуждение всевозможных технических и организационных вопросов, в которых Рольф и сам хорошо ориентировался. Получить информацию и дать новое задание — вот и все, что требовалось от меня на личной встрече.
Но надо же было такому случиться, что именно в этот раз у Рольфа было много интересной информации, и, несмотря на очень динамичный характер ее обсуждения, встреча грозила затянуться.
Сначала мы обсудили текущую информацию о деятельности местной контрразведки, и, пока я уточнял некоторые детали, прошло минут десять. Затем Рольф рассказал, как идет работа по изучению Димы Колчина, и отметил, что в последнее время журналист стал вести себя очень осмотрительно, и поэтому заслуживающих внимания материалов на него практически не поступает. С моей стороны было вполне естественно поинтересоваться, не возникли ли у контрразведки подозрения, что Колчин кем-то предупрежден о необходимости проявлять определенную осторожность в своей журналистской деятельности, так как подобные подозрения могли отразиться на безопасности Рольфа.
Пока обсуждали этот вопрос, прошло еще минут шесть-семь. Лимит времени, отпущенный на эту встречу, истекал, а тут Рольф перешел к информации на Авдеева. Он сообщил, что несколько дней назад начальник «русского отдела» направил его с какими-то бумагами к заместителю начальника Управления национальной безопасности Эрику Бодену, и когда он передавал их, то обратил внимание, что на его столе лежит фотография, а на ней запечатлены Боден и Авдеев. Где происходила их беседа, понять было невозможно, и не только потому, что у него не было времени, чтобы как следует рассмотреть эту фотографию (с его стороны это было бы неосторожно), а еще потому, что интерьер был ему совершенно незнаком. Это мог быть комиссариат полиции или какое-то другое место.