Произошло это в одной стране, где было много американских военных баз. Однажды моему товарищу понадобилось по делам службы выехать в маленький городок недалеко от границы с сопредельным государством, против которого и были направлены все эти базы. Его поездка не была тайной для американцев, потому что он заблаговременно запросил на нее разрешение у местных властей, то есть фактически у американцев, поскольку режим в этой стране был проамериканский. И американцы решили воспользоваться этой благоприятной возможностью и немного «позабавиться»: на участке дороги, представлявшей собой высокую насыпь через обширную заболоченную местность (а болот в этой стране хватало!), при попытке обгона колонны американских военных грузовиков «хонда», на которой ехал разведчик, была взята в «коробочку», то есть зажата между двумя грузовиками. При этом передний грузовик не давал совершить обгон, а задний аккуратненько подталкивал «хонду» под него. Дорога в этом месте была узкой, по обеим сторонам болото, свернуть, обогнать или остановиться невозможно.
Закончились эти «игры» тем, что легковушка была расплющена между грузовиками, как консервная банка. Извлечь моего товарища из этой груды покореженного металла удалось только с помощью газорезки, на что потребовалось почти полдня, потому что даже с газорезкой подступиться к тому, что еще несколько часов назад было «хондой», было не так просто. Резать ведь приходилось в нескольких сантиметрах от истерзанного, но живого тела.
Когда кузов наконец разрезали и вынули моего товарища, у него оказались раздавленными обе ноги, поврежден позвоночник, и он больше месяца провалялся в реанимации, пока смогли отправить его в Москву, правда, без особых надежд на благополучный исход.
Он все же выжил, но был полностью парализован и в тридцать четыре года стал инвалидом первой группы. Дорого обошлась ему эта «мода»!
Знал я и еще один случай, происшедший на заре деколонизации Африки. Один из разведчиков был направлен под прикрытием журналиста в самый центр континента, где шла гражданская война. Ему было поручено разобраться в действительных целях, к достижению которых стремились несколько противоборствующих группировок, потому что на словах все они были за независимость и демократическое развитие, однако это не мешало им заниматься взаимным истреблением.
Вопрос о целях был далеко не праздным: нашему правительству необходимо было определить свою позицию в вопросе о признании того или иного движения в качестве единственного и законного представителя своего народа в ООН и об оказании ему соответствующей поддержки.
Выполняя это задание, разведчик определил, кто из лидеров является истинным борцом за национальную независимость, а кто ставленником неоколонизаторов, и, как журналист, поведал об этом мировой общественности. И тогда лидер скомпрометированной группировки не без подсказки тех, кто стоял за его спиной, приказал арестовать советского журналиста и посадить его в тюрьму. Но этого ему показалось мало: за время более чем двухмесячного заточения разведчика трижды выводили на ложный расстрел, каждый раз обставляя эту процедуру настолько достоверно, что ему и в голову не приходило, что вся эта инсценировка организована только с целью оказания на него психического воздействия. В последний раз даже сам лидер, ставший впоследствии президентом страны, не отказал себе в удовольствии дать очередь из автомата поверх его головы.
В итоге все обошлось, и после настойчивых требований Советского правительства разведчик был освобожден, но эти ночные прогулки к стене одного из бараков военного лагеря, изрешеченной пулями и забрызганной кровью жертв регулярных экзекуций, не прошли для него бесследно.
Спустя много лет мне довелось с ним поговорить об этих его злоключениях, и я спросил, о чем он думал, стоя под дулами автоматов и глядя в черное африканское небо, усыпанное невероятно яркими звездами.
Честно говоря, я не ожидал, что он ответит, будто думал о Родине, о долге и других высоких материях, потому что вопрос этот был задан ему не на встрече со школьниками и не на научно-практической конференции по военно-патриотическому воспитанию молодежи, а в частной беседе с глазу на глаз между двумя профессионалами. Я не ошибся, хотя его ответ поразил меня своей неожиданностью: он ответил, что в тот, как он считал, последний вечер в своей жизни думал о женщине, которая его очень любит и ждет.
Насколько я понял, он имел в виду не свою жену, потому что тогда бы он просто сказал, что думал о своей жене. Но даже в душе я не осудил его за такие «аморальные» мысли: перед смертью каждый человек имеет право думать о чем угодно, и осуждать его за это нельзя! А что касается Родины и долга, то эти понятия впаяны в каждом из нас на всю жизнь, и совсем не обязательно вспоминать об этом по таким пустяковым поводам, как расстрел. Если бы это было не так, он просто не поехал бы в Африку!
А еще он мне сказал, что в такой момент, как расстрел, обязательно нужно вспомнить что-нибудь самое дорогое из прожитой жизни. Это воспоминание должно быть сильным и ярким, как вспышка тропической молнии, только тогда оно удержит тебя на ногах, не позволит упасть на колени перед палачами.
Интересно, а о чем буду думать я, если и со мной когда-нибудь случится нечто подобное, если при этом мне повезет и перед смертью у меня будет одна свободная минутка, чтобы успеть вспомнить свою жизнь и выбрать из нее событие или факт, достойный такого исключительного момента?
Не знаю, да и не могу знать, заранее это угадать невозможно. Мне кажется, что эта мысль, это воспоминание придет в голову неожиданно и только тогда, когда жить мне действительно останется всего минуту.
Чтобы узнать, о чем ты подумаешь перед расстрелом или в другой подобной ситуации, надо в ней оказаться! Но теперь, прожив большую и, пожалуй, лучшую часть своей жизни (впрочем, кто знает, лучшая ли она!), я твердо верю, что у меня найдется какая-нибудь интересная мысль, какое-нибудь достойное момента воспоминание, ведь кое-что примечательное было и в моей жизни, в том числе и женщины, которые меня любили, и, я надеюсь, некоторые из них любят до сих пор.
А вот о чем будут думать те, кто пришел в разведку потому, что это модно, кто искал привилегий или благ? А ведь таких случаев, когда разведчика в прямом или переносном смысле «ставят к стенке», к сожалению, не так уж мало. Нельзя, конечно, сказать, что они случаются каждый день, но случаются, и от этого никуда не уйдешь. И если бы мы почаще об этом рассказывали, пусть не всем, а только тем, кто собирался стать разведчиком, меньше бы попадало в нашу Службу случайных и недостойных людей, которые загадили славную историю внешней разведки и от которых мы имели одни неприятности. Впрочем, по-моему, я уже начал повторяться…
А пока мы сидели с шефом и ждали, когда придет Толя Сугробов. Ему предстояло дождаться телефонного звонка, который и должен был подвести окончательный итог операции «Контакт».
Дело в том, что, получив от меня конверт с документами, подготовленными американской разведкой, Сердюк должен был вслед за мной, но только через общепринятый выход, выйти из ресторана и в сопровождении своих телохранителей уехать в аэропорт, где у него были заблаговременно забронированы места сразу на несколько самолетов, вылетавших в различных направлениях.
Воспользовавшись ближайшим по времени рейсом, он должен был вылететь в любую страну, а оттуда по только ему одному известному маршруту добираться в Союз.
Но, прежде чем сесть в самолет, Сердюк должен был оставить в заранее подобранном месте документы и условной фразой сообщить об этом на квартиру Толи Сугробова, а оттуда эта информация должна была, и тоже условной фразой, поступить в советское посольство.
Все это следовало проделать с максимальной быстротой, пока контрразведка не сообразила что к чему и не перекрыла аэропорт. Впрочем, и мы, и Сердюк очень рассчитывали на то, что в считанные минуты, прошедшие после моего исчезновения из ресторана «Карпаты», в обстановке неизбежного замешательства и паники по случаю утраты документов контрразведка ни за что не догадается о той роли, которая во всем этом деле отводилась шефу региональной службы безопасности ОУН, столь известному и уважаемому человеку среди руководителей секретных служб разных стран.
Но чем черт не шутит, когда спят ангелы-хранители, покровительствующие советской разведке! И пока Сердюк болтался где-то в городе, дурача контрразведку и собственных телохранителей, нам всем было ужасно неспокойно, потому что могло произойти всякое, чего в обычной обстановке не произошло бы никогда.
Напряженную тишину нарушил резкий телефонный звонок. Шеф схватил трубку внутреннего телефона.
— Слушаю… А что на третьем мониторе?.. То же самое?.. Подожди минуту, Анатолий Степанович…
И пока Сугробов продолжал с помощью замкнутой телевизионной системы вести наблюдение, шеф зажал трубку рукой и обратился ко мне.
— У посольства появились патрульные машины полиции. Видимо, наконец спохватились и теперь пытаются перехватить тебя. Что будем делать?
«Ага, опомнились, голубчики!» — не без злорадства подумал я и представил себе взбешенного Бодена и его людей, которые, подобно котам, нализавшимся валерьянки, метались сейчас по всему городу.
— Ждать, пока не позвонит Сердюк, — сказал я, потому что, как и шеф, совершенно не представлял, что можно сделать в этой ситуации. Да и нужно ли что-нибудь предпринимать, пока у нас нет информации о судьбе документов, из-за которых и поднялась вся эта кутерьма?
Шеф убрал руку с микрофона и сказал в трубку:
— Вот что, Анатолий Степанович! Продолжай наблюдение. Если будет что-нибудь новенькое, дай знать… Ну, договорились!
Шеф положил трубку и с нетерпеливо посмотрел на часы.
Я на часы не смотрел, потому что хорошо знал, что это бесполезно: когда чего-нибудь очень ждешь, время словно останавливается, и чем чаще смотришь на часы, тем медленнее оно идет.
Когда дверь кабинета распахнулась и на пороге появился сияющий Толя Сугробов, я готов был кинуться на него еще резче, чем это сделал Андрей Петрович, когда вошел я.