Мартышкин труд… Сохраняя роман в новой версии, где Колин западает на Йена, своего одноклассника-мормона, я чувствую, что изменения глупы и притянуты за уши.
В пятницу после уроков с распечаткой первых четырех глав под мышкой я иду от машины к парадной двери дома Себастьяна. Зуб даю, у них самый громкий звонок в мире! По крайней мере такое ощущение возникает, едва нажмешь на кнопку. Пульс подскакивает выше крыш, нервы не выдерживают напряжения и рвутся в клочья.
Теперь обратного пути нет. Сейчас я войду в дом Себастьяна. В дом епископа.
Вообще-то у мормонов я уже бывал – ходил в гости к Эрику, но у них все эдакое СПД-лайт. Там, где прежде висел портрет Спасителя, теперь фото Эрика-двенадцатиклассника. У них по-прежнему есть фотография храма на стене, но есть и кофеварка, как у всех цивилизованных людей.
Это к тому, что ожидания и предчувствия у меня, как у археолога накануне важных раскопок в Египте. Здесь мне предстоит сделать немало открытий.
За дверью стучат тяжелые шаги. Настолько тяжелые, что я думаю: это мистер Бразер, и тотчас паникую, потому что постригся и приоделся. Хотелось выглядеть более-менее по-мормонски, но вдруг получилось откровенно по-гейски?
Вдруг мистер Бразер мигом разгадает мои намерения, прогонит меня и запретит сыну со мной общаться?
Паника стремительно нарастает. Одет я опрятно, но это по обычным меркам. Я страстно желаю Себастьяна. Мой отец – еврей, это плохо? Евреев в Прово немного, но в нашей семье никакие заповеди не соблюдают, вот я и не задумывался о том, что из-за этого почувствую себя совсем чужим. Боже, я ведь толком не представляю, что значит слово «завет». На затылке у меня проступает пот, дверь распахивается…
Нет, на пороге Себастьян, он крепко обнимает за шею мальчишку помладше.
– Это Аарон, – говорит Себастьян и чуть поворачивается, чтобы я лучше рассмотрел его братишку. – А это Таннер.
Аарон долговязый, улыбчивый, с копной темных волос – в общем, Себастьян в миниатюре. Генетика не подкачала, браво!
Аарон отталкивает брата и протягивает мне руку.
– Привет!
– Рад знакомству.
Аарону тринадцать, но не он, а я гадаю, как правильно пожать ему руку. Мормоны – доки гребаного этикета.
Я отпускаю руку Аарона и улыбаюсь, сдерживая порыв извиниться. С руганью нужно завязывать, даже если она только у меня в голове.
Словно почувствовав, что в душе у меня беззвучный Апокалипсис с Армагеддоном, Себастьян уводит брата в дом и кивком велит мне следовать за ними.
– Заходи! – говорит он, потом улыбается. – Не бойся, мормонизмом не заразишься!
В доме безупречный порядок, все очень, очень по-мормонски. В такой обстановке росла моя мама?
За прихожей гостиная, там два дивана, стоящие напротив друг друга, пианино и огромная фотография храма Солт-Лейк[31]. Рядом с фото храма – обрамленный портрет Джозефа Смита. Я следую за Себастьяном по коридору мимо «горки», на которой белая статуэтка Иисуса с распростертыми руками, фотографии четверых детей в рамках, свадебная фотография родителей во всем белом. Оба кажутся чуть ли не подростками, а у невесты платье с таким глухим воротом, что шея закрыта до самого подбородка.
На кухне, как я и ожидал, нет кофеварки, зато, к моей великой радости, на стене у стола висит большое, восемь дюймов на десять, фото Себастьяна. Он стоит на изумрудной лужайке с Книгой Мормона[32] в руках и улыбается во весь рот.
Себастьян перехватывает мой взгляд и откашливается.
– Выпьешь что-нибудь? Есть рутбир, «Хай-си»…[33] лимонад…
Я поворачиваюсь к живому Себастьяну – почему-то он выглядит совсем не так, как на фотографии, – взгляд настороженный, кожа чистая даже без фотошопа, на щеках легкая щетина. Я, как всегда, не могу оторваться от залитых краской щек. Он смущен или предвкушает приятное? Хочу увидеть всю палитру его румянца!
– Можно воду.
Себастьян уходит, и я смотрю ему вслед, прежде чем снова сосредоточиться на обрамленных чудесах этого дома. Документ в тяжелой позолоченной раме называется «Семья: Воззвание к миру»[34].
Ничего подобного я в жизни не видел. В нашем доме скорее либеральный манифест на стену повесят.
Я дочитываю до четвертого параграфа, в котором церковь СПД заявляет: «Бог повелел, чтобы священные силы деторождения могли использовать только мужчина и женщина, состоящие в законном браке как муж и жена», когда Себастьян вкладывает мне в руку холодный стакан с водой.
Я так пугаюсь, что едва не роняю его на пол.
– Вот это интересно, – говорю я, стараясь не выдать эмоций, а сам разрываюсь между желаниями дочитать до конца и стереть из сознания все уже прочитанное и усвоенное.
Я начинаю понимать, что имела в виду мама, желая спасти меня от тлетворной идеологии мормонизма.
– Да, страница одна, а посылов много, – соглашается Себастьян, но что он чувствует, по его тону непонятно. Все «воззвания» я знал еще до прихода сюда – и что секс для гетеросексуалов, и что долг родителей прививать детям истинные ценности, и что секс в безбрачии запрещен, и что самое главное – молиться, молиться и молиться, – только в доме Себастьяна они кажутся куда реальнее.
А все мои чувства – капельку нереальнее.
В секундный нокаут отправляет осознание того, что семья Себастьяна не просто тешится красивой идеей. Они не визуализируют идеальный мир, не играют в игру «Было бы классно, если…». Они искренне верят в этого Бога и в эти догмы.
Я поворачиваюсь к Себастьяну: он наблюдает за мной с совершенно непроницаемым видом.
– Немормоны ко мне в гости прежде не приходили, – говорит он. Ну и телепат! – Я просто смотрю, как ты все это воспринимаешь.
Я выбираю кристальную честность:
– Понять сложновато.
– Ты хоть раз открывал Книгу Мормона? Хоть раз пытался читать? Вдруг она отклик вызовет? – Себастьян поднимает руки. – Я не вербую тебя – я просто интересуюсь.
– Можно попробовать.
На самом деле пробовать я не хочу.
Себастьян пожимает плечами.
– Прямо сейчас давай лучше сядем и обсудим твой роман.
Напряжение спадает, и лишь теперь я чувствую, что стоял, сжавшись в комок, и боялся вздохнуть.
Мы идем в большую комнату, которая уютнее гостиной в передней части дома и не такая стерильная. Здесь множество семейных фотографий – общих, парами, поодиночке у дерева, – и абсолютно на каждой они улыбаются, причем улыбаются искренне. Свою семью я считаю счастливой, но во время последней фотосессии мама пригрозила Хейли набить ей шкаф яркой одеждой от «Гэп», если та не прекратит дутьcя.
– Таннер! – негромко окликает Себастьян. У меня на глазах он расплывается в улыбке и, не выдержав, хохочет. – Фотографии настолько интересные?
Судя по его стебу, я веду себя как дитя гор.
– Извини! Фотографии такие… до очаровательного правильные.
Себастьян качает головой, опускает взгляд, но улыбаться не перестает.
– Ладно, поговорим наконец о твоем романе.
Да, Себастьян, о моем романе. Мой роман о тебе.
Моя уверенность удирает с места преступления. Я передаю Себастьяну распечатанные страницы.
– Пока это явно не шедевр, но…
Себастьян переводит взгляд на меня: в глазах у него загорается огонек интереса.
– Мы сделаем его шедевром.
Ну, хоть один из нас настроен оптимистически!
Я поднимаю подбородок: мол, вперед с песней. Себастьян выдерживает мой взгляд и улыбается.
– Не нервничай! – подначивает он меня и снова переключается на распечатки. Я наблюдаю, как его глаза скользят по строчкам, и в горле у меня, по ощущениям, застывает не ком, а боевая граната.
Зачем я согласился? Зачем лихорадочно переписывал главы? Да, мне хотелось сегодня встретиться с Себастьяном, но разве не проще было сохранить написанное в тайне до тех пор, пока у нас с ним не прояснится?
Едва подумав об этом, я понимаю, что поддался подсознательному желанию: мне хотелось, чтобы Себастьян искал в готовых главах себя. В них так много из наших с ним разговоров! Я здесь, чтобы выяснить, которым из возлюбленных Колина он себя видит: Эваном или Йеном.
Дочитав главы, Себастьян кивает, затем перечитывает последнюю.
Но он говорит то, чего я не ожидаю совершенно:
– В эти выходные у меня будет время. Можно позаниматься.
Мысль-то, наверное, плохая. Да, я запал на него, но вдруг, узнав получше, полюбить его не смогу?
Хотя разве для меня это не наилучший расклад? Разве не стоит пообщаться с ним вне школы и получить ответ на свой вопрос: «Могли бы мы стать как минимум друзьями?»
Он сглатывает, и я завороженно смотрю, как у него ходит кадык.
– Так ты согласен? – уточняет он, заставляя меня оторвать взгляд от его шеи.
– Да, – отвечаю я и сглатываю сам. Теперь завороженно смотрит он. – В котором часу?
– Ну и ну! – с улыбкой восклицает он, возвращая мне распечатки.
Ну и ну? Я морщусь. Это определенно значит, что написано кошмарно.
– Чувствую себя идиотом.
– Зря. – Себастьян качает головой. – Таннер, мне очень нравится.
– Правда?
Себастьян кивает, потом кусает губу.
– Получается… у тебя в романе есть я?
Я качаю головой. Из гранаты в горле выдернули чеку.
– Никого из знакомых там нет. Ну, разумеется, кроме Франклина, прототипа Фуджиты. Я просто использую семинар для общей композиции.
Себастьян проводит указательным пальцем под нижней губой и несколько секунд молча меня разглядывает.
– Думаю… То есть… Да, я думаю, твой роман про нас с тобой.
Я чувствую, как у меня бледнеют щеки.
– Что? Нет!
Себастьян весело смеется.
– Колин и… Йен? Или Колин и… Эван, ассистент преподавателя?
– Роман про Колина и Йена, его одноклассника.
Господи, господи!
– Так ведь… – начинает Себастьян, но опускает взгляд и заливается краской.