– Или на отчаянный. – Я вытаскиваю ноут из рюкзака и снова смотрю на Себастьяна. Он так и не обернулся, чтобы хоть взглянуть на меня.
Швырнуть бы ему чем-нибудь в затылок или бесстыдно – пусть все слышат! – заорать: «Эй, помнишь меня?» Вместо этого я беру телефон, под партой быстро набираю и отправляю ему: «Привет, я здесь!»
Вот он лезет в карман за сотовым, читает, потом оборачивается, слабо улыбается через плечо – смотрит не в глаза, а куда-то поверх моей макушки – и снова отворачивается.
В голове полная каша. Снова слышится мамин голос, он успокаивает, напоминает, что Себастьяну скоро уезжать, что у него полон рот забот, которые мне в жизни не понять. Вдруг после молитвы ему впервые в жизни стало не легче, а больнее?
Семинар тянется как ствол гигантской секвойи, а я все сильнее загоняюсь и заморачиваюсь. Черновой вариант романа готов почти у всех, и Фуджита дает рекомендации по саморедактуре. То есть я думаю, что он их дает, и радуюсь, что Осень все тщательно конспектирует, потому как сам не улавливаю ни слова. Вместо этого я склоняюсь над блоком стикеров и пишу:
Луна спряталась,
Лишь где-то вдали желтели огни фонарей.
Навстречу им убегала грунтовая дорога
Длиной в вечность.
В кои веки мы остались наедине.
Твое тепло на капоте «камри»
Для меня памятка нашей близости.
В руке у меня твоя тяжесть.
В ладони годы неутоленного желания.
Ты прикусил мне шею, когда кончил,
Потом целовал, не открывая глаз.
Я отчаянно стараюсь не таращиться на него.
Я хватаю рюкзак и вылетаю из класса буквально через секунду после звонка. Осень окликает меня, но я бегу прочь. Потом напишу ей и все объясню. Я уже в конце коридора, когда меня снова окликают. На этот раз не Осень.
– Таннер, подожди!
Шаги замедляются против моей воли.
– Привет!
Совсем рядом длинный ряд шкафчиков, и я не свожу с них глаз. Нельзя нам сейчас общаться! Обиженный, обескураженный, обозленный его игнором, я боюсь того, что могу наговорить.
– Привет… – повторяет Себастьян, явно озадаченный. Неудивительно: в первый раз ему пришлось бежать за мной, а не наоборот.
Застыв посреди школьного коридора, мы как крупный камень в ручье – плотный поток учеников струится вокруг нас. Тихим и уединенным это место не назовешь, но раз оно подходит Себастьяну, то и мне тоже.
– Ты на урок бежал?
Почему говно во мне закипает именно в эту секунду? Почему, почему сейчас? Выходные-то прошли отлично. Ну помолчали мы денек, ну пообщались странным образом в школе, и сразу бац! – у меня паника первого уровня по шкале Дефкон[58].
Я снова на вершине горы, снова слышу Себастьяново «Это не так. Я не гей». А сегодня он и зубы стиснул, и от меня отворачивается, показывая, что от субботней встречи ему больше вреда, чем пользы. Себастьян с чем-то борется, сам того не осознавая. Он по уши увяз в своих догмах, в болоте своих «должен». Он не в силах признаться себе, что западает на парней, что это не изменится, потому как составляет часть его сущности, совершенную, заслуживающую восхищения, уважения и права на жизнь не меньше, чем остальные.
– Уроки закончились. Я собирался домой, – отвечаю я.
– Да, конечно. Я так и думал. – Себастьян качает головой. – Таннер, изви…
Договорить не получается: к нам подходит Мэнни.
– Привет, ребята! – говорит он и улыбается. То есть он обращается не ко мне и к Себастьяну, а к нам с Себастьяном. К нам как к паре. Я поворачиваюсь, чтобы оценить реакцию Себастьяна, и чувствую: он тоже уловил разницу.
Господи, Мэнни, неужели нельзя поддерживать меня чуть сдержаннее?
– Привет, Мэнни! – говорит Себастьян.
Я поворачиваюсь к Мэнни и киваю на куртку с логотипом школы.
– У тебя сегодня игра? – Я стараюсь, чтобы голос звучал беззаботно, а у самого сердце так и бухает. Я ведь до сих пор не сказал Себастьяну про разговор с Мэнни. Я до сих пор не сказал, что Мэнни в курсе.
– Ага, баскетбол. Слушайте, в эти выходные я открываю сезон в бассейне. Приглашаю вас обоих! Будут ребята из школы, друзья моего брата и… – Мэнни осекается, глядя то на Себастьяна, то на меня. Судя по выражению его лица, видок у нас еще тот. Мэнни поворачивается ко мне. – Таннер, это не те кретины с озера. Все ребята адекватные, так что не загружайся.
Себастьян медленно наклоняет голову набок и спрашивает:
– О чем это ты?
У меня аж дыхание перехватывает.
У Мэнни глаза вылезают из орбит. Пожалуй, хуже могло получиться, только ляпни он: «Вы, ребята, сладкая парочка».
– Да просто… – Мэнни смотрит на меня в надежде на помощь. – Извини… Просто неделю назад я вас в горах видел и подумал…
Себастьян мертвенно бледнеет.
– Мэнни… – начинаю я, но он отмахивается.
– Не-е, ребят, я понял. Как хотите! Короче, приглашаю вас обоих. Вместе или по отдельности – решайте сами.
Мэнни – парень уживчивый, неконфликтный, ему все равно, чем два человека занимаются наедине. Надеюсь, Себастьяна это успокоит… Нет, он застыл как статуя. Разок оглянувшись, Мэнни уходит, и Себастьян обрушивается на меня:
– Что ты ему наговорил?!
Я поднимаю руки в знак капитуляции.
– Сбавь обороты, ладно? Я не говорил ему ничего. Мэнни только что сказал, что видел нас в горах.
Боже… Который из походов засек Мэнни? Мы же много раз восхождения устраивали, постепенно расслабились и целовались на склонах, как за закрытыми дверями. А Мэнни что-то видел… В тот момент он мог быть не один… От таких мыслей в животе у меня начинается революция.
Себастьян отворачивается. Его профиль – воплощение подавленного гнева. Пожалуй, сейчас я впервые по-настоящему чувствую, что мы пара. По горькой иронии происходит это в пустеющем школьном коридоре. Поблизости только несколько копуш, которым невдомек, что у нас роман, что мы целовались, что я видел Себастьяна во власти экстаза, что я держал его за руку, когда он плакал. Что я видел его отзывчивость и раздувался от гордости, ведь этот парень мой. Ни в одной из тех ситуаций наша связь не ощущалась так остро, как сейчас, когда мы на грани крупной ссоры.
– Что случилось у озера?
– Чьи-то приятели включили мудаков. Мэнни подошел к нам с Осенью и сказал…
– Осень тоже в курсе? – спрашивает Себастьян неожиданно высоким голосом.
Мимо проходит девушка – Себастьян мгновенно берет себя в руки, прячет гнев под своей фирменной маской и выдает доброжелательное: «Привет, Стелла!»
Девушка удаляется, и я через ближайшую дверь увожу его на парковку. Здесь ни души: ни учителей, ни учеников, даже прохожих на тротуаре не видно, тем не менее Себастьян держит приличную дистанцию. «По-мормонски приличную дистанцию», – мысленно стебусь я.
– Мэнни однозначно нас видел. В тот день у озера один мудак обозвал другого педиком. Мы с Осенью собрались уезжать, а Мэнни подошел к нам и извинился за мудаков. Получилось неловко, так же, как и там. – Я показываю на школьный коридор. – Осень потом часа два донимала меня расспросами.
– Таннер, это просто ужас! – Себастьян свирепо на меня смотрит, потом отводит взгляд и медленно выдыхает. Точь-в-точь огнедышащий дракон!
– Слушай, Мэнни видел нас. Не одного меня, а нас. Я радужным флагом не размахиваю и о бисексуальности своей на каждом углу не кричу. Осень, моя лучшая подруга, узнала о ней неделю назад. И про тебя я ей не говорил. Я сказал, что ты мне нравишься, а не про то, что мои чувства взаимны.
– Я подумал… После субботнего вечера… – Себастьян качает головой. – Я подумал, что ты мог что-то рассказать Эрику или Мэнни.
– С какой радости? – Следующую фразу говорить явно не стоит: она по-детски мелочная, но язык мой ЦУ игнорирует. – Только если бы захотелось поделиться с кем-то эмоциями от важного для меня события.
Себастьян вскидывает голову.
– О чем это ты?
– Только о том, что ты мог бы и вчера объявиться, и не игнорить меня сегодня, когда увидел на семинаре.
Себастьян раздраженно кривится.
– Таннер, вчера я был занят.
О-па, а это как пощечина! Раскрытой ладонью, до красного следа на щеке.
– Церковные дела заели?
Разумеется, Себастьян в долгу не остается.
– Представь себе, по воскресеньям мы занимаемся церковными делами. Попроси свою мать тебя просветить. Если она помнит.
Раз…
Два…
Три…
Четыре…
Пять…
Я отсчитываю секунды, напоминая себе, что Себастьян боится, что он сбит с толку. Если бы я взглянул на нашу перепалку со стороны, то наверняка сказал бы себе: «Это не твой гемор, а Себастьянов. Не встревай». Только разве этот гемор меня не касается? Хотя бы чуть-чуть? Разве мы не вместе его лечим?
Себастьян отвернулся, вцепился себе в волосы и мерит шагами угол парковки. Еще секунда, и он сбежит. А ведь он, скорее всего, об этом и мечтает. Дело не в том, что он не хочет конкретно этой разборки, а в том, что разборок он не хочет вообще. Он хочет отношений без привязок, свободных, как облако, – сегодня они есть, а завтра могут запросто раствориться в тумане.
– Ты вообще собираешься признаться родителям, что ты гей? – спрашиваю я.
Себастьян ничуть не удивлен, что я быстро перевел стрелки. Ни испуга, ни замешательства не чувствуется. Он мрачнеет пуще прежнего и отступает еще дальше от меня.
– Мне нужно со многим определиться, прежде чем заводить такой разговор с родителями.
Я не свожу с него глаз.
– Себастьян, ты гей или нет?
Ну конечно, он гей.
Да ведь?
Он смотрит на меня как на чужака.
– Не знаю, как на это ответить.
– Варианта всего два.
– Я знаю, каким хочу быть.
– Каким ты хочешь быть? – переспрашиваю я в полном шоке. Что еще за хрень?
– Хочу быть как Христос – добрым и великодушным.
– Разве я об этом спросил? Ты уже такой! А еще ты чудесный, верный, заботливый. Поэтому я и люблю тебя. Все эти качества уже при тебе. Гомосексуальность их не отменяет.