Притворяться Себастьян умеет здорово, но, видимо, всему есть предел.
Занавески раздвигаются и сдвигаются в третий раз, и лишь тогда Себастьян заходит в дом. Его мать времени не теряет: едва закрывается дверь, она подлетает к сыну.
– Осень уехала?
Себастьян хотел сразу спуститься к себе в комнату, но мама загораживает лестницу. Он направляется на кухню, берет из буфета стакан и наливает себе воды. Флешка прожигает в кармане дыру, руки чуть ли не трясутся.
Осушив стакан за пару мгновений, Себастьян ставит его в раковину.
– Да, уехала, – отвечает он.
Мать обходит кухонный остров и включает миксер. Пахнет шоколадом и маслом – она печет капкейки. Вчера было сдобное печенье. Позавчера – бискотти. В домашнем хозяйстве никаких подвижек. Семья не распадается. Ничего не изменилось.
– Не знала, что вы с ней друзья.
Отвечать на вопросы об Осени не хочется, но Себастьян знает: молчание лишь подстегнет маму.
– Я был ассистентом преподавателя у нее на семинаре, и только.
Повисает тягостное молчание. По идее, Себастьян и для Таннера был «ассистентом преподавателя, и только», так что его ответ не слишком утешает. Впрочем, мать не давит. У Себастьяна с родителями теперь не разговоры, а обмен любезностями: «Пожалуйста, передай картошку», «Скоси траву на газоне, хорошо?» Похоже, нормально контактировать у них в семье скоро разучатся. Вообще-то Себастьян ожидал, что отношения изменятся, когда он станет старше и опытнее и сможет общаться с отцом и матерью на новом для себя, взрослом уровне. Не ожидал он, что родительские шипы и ограниченность проявятся так скоро и так резко. Это примерно как выяснить, что мир плоский, что исследовать и открывать нечего – забудь о чудесных приключениях в другой части света. Шагни за край, и сгинешь.
– Ты никогда о ней не рассказывал.
Мама что, не понимает, что он никогда не рассказывал ни об одной девушке, даже о Мэнди?
– Она завезла кое-что для Фуджиты.
Себастьян наблюдает, как мама связывает одно с другим, и подозрение омрачает ей лицо, словно туча.
– Осень знает его, верно?
Его.
– Они дружат.
– Так она приезжала не из-за этого?
Есть только один презренный «он» и только одно неприличное «это». Раздражение накрывает Себастьяна с головой: родители даже имени его не называют.
– Его зовут Таннер.
Произнесенное вслух имя заставляет сердце свербеть – Себастьяну хочется дотянуться до него и грубо стиснуть.
– Думаешь, я не знаю, как его зовут? Это что, шутка?
Внезапно мать краснеет от линии роста волос до воротничка, в глазах появляется лихорадочный блеск. Никогда прежде Себастьян не видел ее такой злой.
– Себастьян, как мы дошли до такого? До такого! Что с тобой творится? – Мать тычет в воздух согнутым пальцем, заключая «творится» в воображаемые кавычки. – Творишь ты все сам. Отец Небесный с твоими решениями не связан. Счастья ты себя лишаешь исключительно по собственной воле. – Мать берет деревянную ложку и зло погружает ее в тесто. – Думаешь, я чересчур строга к тебе? Поговори с отцом! Ты не представляешь, сколько боли причинил ему.
Поговорить с отцом Себастьян не может: Дэна Бразера никогда нет дома. После рокового ужина он задерживается в церкви после службы или навещает одну семью за другой и домой возвращается, когда все уже спят. Раньше ужины проходили в болтовне, а сейчас тишину нарушают лишь стук приборов о тарелки и редкие разговоры о домашнем задании. Место во главе стола вечно пустует.
– Извини, – говорит Себастьян, полный искреннего раскаяния сын. Он, разумеется, понимает, что мамина злость от сильной любви. «Представь тревогу о том, что твое дитя навек от тебя отдалится, – думает Себастьян. – Представь искреннюю веру в то, что Господь любит всех детей Своих, но при условии, что они любят друг друга путем праведным. Это как думать, что Господь любит деревья, – мозг Себастьяна перефразирует вычитанные где-то строчки, – но порицает их цвет по весне».
Себастьян огибает кухонный остров и подходит ближе к матери.
– Осень впрямь завезла кое-что для семинара.
– Я думала, ты уже закончил с ними заниматься.
– Мне нужно отрецензировать работу, которую мистер Фуджита еще не читал.
И ведь ни слова откровенной лжи!
– Но ты же больше с ним не встречаешься? И не разговариваешь?
– Мы не общались уже несколько недель.
Это тоже правда. Себастьян держится подальше от школы, от всех мест, где они бывали вместе. Даже в горы не ходит. Он хочет репетиторствовать, но знает, что соблазн будет слишком велик – слишком легко будет снова остановиться у его дома и дождаться, когда он вернется с занятий.
У Себастьяна даже голосовых сообщений не сохранилось. Он стер их за считаные минуты до того, как отец забрал у него сотовый.
– Вот и хорошо. – Мать заметно успокаивается, отключает миксер и давай водить ложкой по краям миски, раскладывая тесто по формочкам. – Ты в долгу перед мистером Фуджитой за все, что он для тебя сделал. Так что, если есть время, помоги ему с рецензированием. Еще тебе нужно встретиться с братом Янгом и заполнить последнюю анкету. – Мама обожает составлять списки заданий, чтобы постепенно вычеркивать, перепоручать, организовывать, и Себастьян ей это позволяет, даже если никак иначе они больше не общаются. – Обязательства свои выполни, а потом давай, пожалуйста, поставим на этой истории точку.
Преклонив колени, они с братом Янгом молятся, чтобы Себастьян стал сильным, чтобы он вновь стал примером для подражания теперь, когда уходит в свободное плаванье; чтобы из всего этого он извлек пользу.
Брат Янг рад подняться с колен, у него вид человека, не зря прожившего день. Он обнимает Себастьяна, говорит, что всегда готов его выслушать, что очень им гордится. В каждом его слове мудрость взрослого, опытного человека, а ведь ему только двадцать два.
После ухода брата Янга на душе у Себастьяна становится еще тяжелее. Молитва – рефлекс, ритуал, часть его естества, только надежду на лучшее она больше не дает. Мать зовет ужинать, а Себастьяну не хочется. В последнее время он ест, потому что терзать тело голодом – грех, а грехов у него и так с избытком.
На кровати тихонько гудит ноутбук. Себастьян подключил его почти час назад, едва уединившись в своей комнате, и с тех пор наблюдает, как медленно разряжается аккумулятор. Так складывается успокоительный ритуал: ноут уходит в спящий режим, экран темнеет, и Себастьян проводит пальцем по трекпаду, чтобы активировать.
На рабочем столе новая папка под названием «Автоквирография», в ней один-единственный файл с текстом, который хочется прочесть, а Себастьян не в силах себя заставить. Отчасти дело в страхе: он знает, что чтение лишь усилит боль. Еще есть что-то завораживающее в организованности Таннера. Семинарские работы в идеальном порядке, несколько вариантов романа датированы и озаглавлены. Помимо текстов, в папке лежат фотографии Себастьяна с метками
СЕБАСТЬЯН ФУТБОЛ 2014
СЕБАСТЬЯН ФУТБОЛ 2014А
СЕБАСТЬЯН СОЛТ-ЛЕЙК ТРИБ
СЕБАСТЬЯН ПАБЛ. УИКЛИ 2016
СЕБАСТЬЯН ДЕЗЕРТ НЬЮС 2017
Здесь скрыт подвох. Роман – ключ к внутреннему миру Таннера. Тщеславная сторона Себастьяна умирает от желания заглянуть туда и увидеть все до мельчайших нелогичных подробностей. Рациональная сторона твердит, что ничего существенного роман не откроет и не приблизит его к Таннеру ни на шаг. Стоит ли мучиться? Не разумнее ли удалить файл, поблагодарить Осень и попросить ее передать Таннеру несколько слов? Что-то искреннее, окончательно-бесповоротное; такое, что не распечатаешь и молча не передашь за ужином, как поступил отец со всеми его сообщениями и имейлами?
В комнате снова стемнело, а Себастьян и не заметил. Он проводит пальцем по трекпаду и щурится от яркого света. Дрожащей рукой он кликает иконку, и экран заполняют слова.
Начинается роман с разговора парня и девушки, с подначки и раскрошенных крекеров на постельном белье.
Но по-настоящему он начинается с оценивающих взглядов и «…его улыбка меня убивает».
Себастьян читает почти всю ночь. В некоторых эпизодах по щекам у него текут слезы, в некоторых он смеется – если честно, он не представлял, что такое настоящее веселье, пока не влюбился в Таннера. Он поднимается за парнями на гору и вспоминает первый поцелуй. Он видит, как беспокоятся родители Таннера: первые предостережения Дженны теперь кажутся чуть не пророческими.
Себастьян наблюдает, как Таннер уклоняется от правды, как держит Осень в неведении. Пульс эхом отдается у него в ушах, когда он читает о звуках, которые они издают, о пальцах, ладонях и губах, которые спускаются все ниже.
Он влюбляется под полным звезд небом.
За окном брезжит рассвет, а Себастьян смотрит на экран затуманенными глазами. Он вставал, чтобы подключить ноутбук к сети, а помимо этого не двигался несколько часов.
Он вдыхает полной грудью, чувствуя, с одной стороны, опустошенность, с другой – душевный подъем, робкий, но совершенно очевидный. А еще страх. Вот-вот проснутся родные и, если он намерен что-то предпринять, нужно уйти, пока никто не увидел. Фуджите он мог бы позвонить – сказать, что дело впрямь личное, предложить свой вариант отметки…
Мышцы протестуют, когда он встает, отсоединяет провод и выскальзывает за дверь.
Таннер
Таннер таращится на компьютерный экран и хлопает глазами.
Его мать подается вперед, прищуривается.
– Что это тут?
– Мои оценки.
– Ничего себе, как быстро! – взволнованно восклицает мама и порывисто обнимает сына за плечи, пробегая ведомость глазами.
Вообще-то погоды школьные результаты не сделают. Таннер уже собирает вещи, готовясь сесть в побитую «камри» и поехать в Лос-Анджелес. Отметки, впрочем, приличные. Пятерка по современной литературе принимается как должное – с ней он справился одной левой, так же как и с матаном. Другие результаты приятно удивляют, но не шокируют. А вот пятерка за Литературный Семинар при несданном романе…