Книги «Автоматического сочинителя» заполнили все полки цифровых магазинов, оккупировали все топ-чарты. Они были «идеально написаны» – безупречны во всем, что касалось формы и правил. Но в них не было ничего неожиданного, никакой смелости, никакой истинной боли или радости, никакого человеческого прикосновения. Они были идеально мертвы. Люди повсюду – в поездах, в кафе, дома – читали эти AI-генерированные истории, их лица были спокойны, но их глаза не горели. Мир поглощал контент, как губка, не отличая зерна от плевел, а душу от алгоритма.
На фоне этого всепоглощающего цифрового шума, низкого, равномерного гула серверов, постоянного, как дыхание огромного, невидимого зверя, раздавалось едва слышное эхо. Слабый, почти неслышный скрип ручки по бумаге. Он прозвучал как последний выдох умирающего мира, как далекое эхо того, что когда-то было. Это был звук, который почти невозможно расслышать среди гигагерц данных, среди терабайт идеально выверенного текста, но он был. Он был напоминанием, предсмертным спазмом человеческого творчества где-то в этом бескрайнем океане.
В своем сверкающем, высокотехнологичном, но до абсурда безжизненном кабинете, Адольф Найп стоял у панорамного окна. Мегаполис простирался под ним, окутанный голубым сиянием бесконечных экранов. Он был ухожен, его костюм сидел безупречно, каждый волосок на голове лежал идеально. Он достиг всего, чего хотел. Он победил. Но в его глазах зияла новая, более глубокая пустота. Это была не усталость от работы, не депрессия от непризнания. Это была экзистенциальная опустошенность, рожденная абсолютной «победой». Он был королем на троне из пепла. Не было ни радости триумфа, ни удовлетворения от мести тем, кто его отверг. Только мертвая тишина абсолютной «победы».
Его рука бессознательно потянулась к поверхности пустого, черного, сверкающего стола, будто ища что-то, что когда-то там лежало. Листок бумаги. Свою собственную ручку. Но там не было ничего, кроме отполированного стекла. Мир был завоеван. И в этой завоеванной пустоте не осталось места ни для чего, кроме идеального, безжизненного, бесконечного контента.
Где-то далеко, в забытых уголках города, в полуподвальных помещениях и на чердаках, еще теплились огоньки. Небольшие группы людей собирались вокруг потертых столов, читая друг другу стихи, написанные от руки. Их голоса дрожали, но в них была жизнь. Это были последние хранители огня, последние свидетели того времени, когда слова рождались из души, а не из алгоритма. Их было мало, и их становилось все меньше, но они были. И пока они существовали, пока звучали их голоса, человеческое творчество еще не умерло окончательно.
Но океан контента продолжал расти, поглощая все больше и больше пространства, все больше и больше душ. И вопрос оставался открытым: что победит в конце концов – безграничная эффективность машины или упрямая, иррациональная, прекрасная человечность?
Ответ висел в воздухе, неопределенный, как застывшая рука последнего писателя.