– Это намек, что я все еще не представил тебя даме? – Вик, обернувшись, призывно махнул рукой.
Почему-то ей было страшно. В поезде Виктор почти ничего не рассказывал про цель их поездки – место, которое он считал своим домом. Сама увидишь, отшучивался он… это лучше смотреть глазами…
И когда он пару раз все же помянул некоего старика, воображение Тайны придало тому черты сказочного Деда Мороза с картинки в истрепанном букваре. Красный колпак, длинная седая борода, посох…
Абсолютно непохоже на стоящего перед ней человека в старой армейской, с тщательно закатанными рукавами, рубашке. Особенно по части бороды не похож – по сравнению с его гладко выбритым подбородком дедушкой начинал казаться ее Виктор со своей недельной щетиной.
Она даже возраст его толком не могла определить. Судя по виду – немногим за сорок, по крайней мере, большинство известных ей мужчин выглядели так именно в период между сорока и пятьюдесятью, далее стремительно превращаясь в тех самых длиннобородых Дед Морозов. Но этот человек был явно старше – Тайна знала это, просто не могла сама себе толком объяснить, откуда это знание взялось. Просто знала – как в подобных случаях узнает такие вещи большинство женщин.
– Знакомьтесь. Тайна – это Старик. Старик – это Тайна.
Она несмело протянула руку и едва не отдернула ее, когда Старик вместо привычного ее пожатия вдруг наклонился.
– Тайна, – задумчиво повторил он. – Что ж… настоящая женщина и должна быть тайной для мужчины.
– Мне тоже очень… очень приятно с вами познакомиться.
Он выпрямился, но ладонь ее не выпустил, неторопливо, чуть прищурившись, разглядывая девушку сверху вниз.
Тайна, вспыхнув, сначала попыталась опустить взгляд. Но почти сразу же, словно бы и не она сама, а что-то внутри нее заставило девушку гордо вскинуть носик.
А у него ведь глаза Вика, неожиданно поняла она. Вернее, это у Вика – его глаза, хоть и совершенно другие по цвету.
– Вы чего-то боитесь, юная леди?
– Нет, – соврала она. – Просто… мне еще никто никогда не целовал руку.
– В самом деле? – изумленно приподнял бровь Старик. – Какой кошмар… И – Виктор, с твоей стороны это упущение из числа непростительных.
– Обстоятельства не сложились, – не будь внимание Тайны поглощено другим, она бы непременно поразилась необычайному по редкости зрелищу: смущенный Швейцарец.
– В любом случае, – продолжил Старик, – я невероятно счастлив, что мне выпала честь исправить эту несправедливость. Сейчас же… – улыбнувшись, он отступил на шаг, – приглашаю вас почтить своим присутствием жилище скромного отшельника.
За спиной Тайны негромко фыркнул Вик.
– Ты б еще сказал: «приют убогого чухонца».
– Я не настолько хорошо знаком с собственной родословной…
Он был дома.
Для Швейцарца это понятие всегда – по крайней мере, так ему казалось – включало в себя больше, чем для всех остальных. Дом – это не просто деревянно-каменно-бетонное строение из стен, окон и полусъехавшей крыши. Не просто место, где можно сесть на стул, придвинуть его к столу, поваляться на кровати, плюнуть в потолок и принять ванну.
Для него дом был в первую очередь местом, где он мог быть самим собой. Здесь не нужно было вслушиваться в каждый звук – хоть он и продолжал делать это, слишком уж глубоко въелась в кровь и кости привычка. Здесь не требовалось всегда иметь оружие не дальше вытянутой руки. А еще…
…здесь были книги, которые он любил…
…и, главное, именно здесь жил человек, перед которым ему не было ни малейшей нужды изображать из себя Черного Охотника – потому что этот человек знал Швейцарца даже лучше, чем он сам.
До недавнего времени – единственный такой человек. Сейчас, правда, это могло уже быть не совсем так.
Комната была наполнена звуками. Свист резца, обрезающего дульца, смешивался с низким гудением развертки и звоном готовых под снаряжение гильз, сбрасываемых со стола в коробку.
– Не понимаю, – ворчливо произнес Старик. – Зачем тебе такой большой запас «парок»? Сколько ты настрелял за свое последнее турне? Двадцать? Тридцать?
– Двадцать три.
– Так для чего нужна еще сотня?
– Тебе, – ехидно спросил Швейцарец, – жалко тэтэшных гильз или макаровских пуль?
– Мне хотелось бы получить ответ! – резко отозвался Старик.
– Пожалуйста. Я считаю, что мне в этот раз потребуется больший запас патронов калибра «девять пара», потому что у меня могут возникнуть трудности с его пополнением. Кстати, Громыхалу и Красотку я оставляю, возьму только карабин.
– Мне хотелось бы получить более развернутый ответ!
– Хорошо… за обедом – устроит?
– После обеда.
– Абгемахт!
Швейцарец поднес к глазам очередную развальцованую гильзу, прищурился…
– Дульца кто шлифовать будет?
– Кому нужно, тот и будет.
«Старик определенно не в духе – подумал Швейцарец, – раз отказывается от своего, как мне до сих пор казалось, почти самого любимого занятия.
А не в духе он потому, что ему чертовски любопытно узнать, что же я задумал. И он даже не считает нужным особо скрывать свое нетерпение. Или – не может?
Старик – не может? Старик – торопится? Что-то в этих словах глубоко не так…
…хотя, черт возьми, сколько лет человек из плоти и крови может притворяться – успешно, заметим, – закованным в сверкающие латы рыцарем без нервов? Ну, соответственно, без страха, упрека, наследства и всего остального, чего должен быть лишен каждый настоящий рыцарь. Теперь-то я и сам знаю, чего это стоит – держать роль!
И, может, теперь хотя бы я могу сказать себе, что некий человек – далеко не мальчишка – попросту жутко соскучился по другому человеку… который для него, наверное, так навсегда и останется мальчишкой. Его мальчишкой.
Да ты посмотри на него, олух, разуй глаза – он же сдал за последние годы, здорово. Вспомни…»
– Кстати… – медленно заговорил Швейцарец, – ты так ни разу и не сказал мне, откуда взялись эти «210-е»? Все-таки гравировка золотом и резьба по кости – немного не твой профиль, да и навряд ли бы ты стал разукрашивать собственные стволы в столь пижонском стиле. Или это снова одна из твоих любимых страшных военных… – он едва не сказал «тайн», но в последний момент заменил на другое слово: – секретов?
– Так и не сказал? – удивленно переспросил Старик. – Забавно… нет, страшного и военного в этом ничего нет… теперь уже. Это был подарок от фирмы.
– От фирмы SIG?
– А ты думаешь, «Р210» мне могли поднести от «Хеклера» или «Штайра»? – насмешливо улыбнувшись, Старик на миг стал очень похож на прежнего себя.
– Нет, но… мало ли какая фирма может сделать такой подарок. Вдруг ты курировал закупку тракторов или пылесосов.
– Вот чем не торговал ни разу, так это пылесосами, – отозвался Старик. – Тракторами, да, приходилось… правда, трактора эти были, как бы помягче сказать…
– С лемехом плуга калибра сто мы-мы? – предположил Швейцарец.
– Это уже от марки трактора зависело. Нет, эти позолоченные игрушки преподнесли мне именно зиговцы… за посредничество в одной небольшой, но весьма прибыльной для них сделке.
– Я раньше, – задумчиво сказал Швейцарец, – все удивлялся, что ты мне их так легко отдал.
– А мне они как-то не легли, – спокойно отозвался Старик. – И потом, ты же знаешь – я хоть и специализировался по большей части на Европе, но в душу мне запал именно американский стрелковый стиль. Сорок пятый – это любовь навсегда.
– В ногу он тебе запал, – хмыкнул Швейцарец. – И в плечо… левое. Плечо – это ведь Сальвадор был?
– Сальвадор, – кивнул Старик. – Вот потому, в общем, и запал, что попади тот олух не в левое, а в правое плечо, лежал бы я сейчас под пальмой… хотя, если крепко подумать, сейчас бы, наверное, уже под водорослями.
Он встал, неторопливо потянулся, со вкусом хрустнув напоследок пальцами…
– Готово.
– Быстро ты управился…
– Практика, сынок, практика… великая вещь!
– Кто бы спорил, – Швейцарец с удовольствием последовал примеру Старика, правда, костяшками хрустеть не стал, а вместо этого старательно промял шею, разминая затекшие мышцы, – но я не буду. Ты сейчас куда?
– Сначала на огород, потом на пасеку загляну. Обед ведь на троих надо сготовить, а я одного только гостя ждал.
– Пасеку… с мясом-то у тебя как?
– Ты, – усмехнулся Старик, – помнишь день, когда в этом доме мясо переводилось?
– Нет, – признался Швейцарец. – Не помню.
– То-то же.
– Послушай, – неожиданно сказал Швейцарец. – Я спросить хотел… а… как тебе она?
– Забавно…
Старик, поправив рукав, неторопливо прошелся вдоль комнаты.
– Забавно, что ты меня спрашиваешь об этом.
– А кого еще?
– Себя, разумеется. Ты ведь знаком с ней уже… сколько? Почти две недели?
– И? – Швейцарец вдруг сообразил, что полминуты вертит в пальцах карандашный огрызок. «Вот ведь дурацкая привычка, – расстроенно подумал он, – а казалось, давно уже отучился. Нервничаю. Может, отсутствие кобур сказывается. Черт, затянул я свой последний вояж – без пистолета под рукой чувствую себя хуже, чем голый на площади».
– Свое мнение я знаю. А спросил именно потому, что мне интересно твое впечатление. Взгляд со стороны.
– Боишься, что влюбленность повлияла на остроту твоего собственного взгляда не в лучшую сторону?
Да какая еще влюбленность, едва не выкрикнул Швейцарец. Но промолчал. «Если сомневаешься, лучше промолчи, – внушал ему когда-то стоявший напротив человек. – А если хочешь мне солгать, тогда молчи тем более».
– Ах вот, значит, оно как! – после долгой паузы задумчиво произнес Старик. – Признаюсь, я как раз не был уверен, что дело настолько… глубоко зашло.
– Если не был уверен, зачем сказал?
– Выстрел наудачу, – пожал плечами Старик. – И, как выясняется, удачный.
– Раньше ты не полагался на везение. И мне не советовал.
– Раньше… раньше я не имел права на ошибку.
– А сейчас имеешь?
– Сейчас, – устало вздохнул Старик. – Я имею право… почти на все.