ту.
– Ты чего это, братишка? – испуганно протянул один из раненых, увидев пистолет в руке Щукина.
– Не дури, парень! – прохрипел еще один солдат.
– Оставь это, братец! Брось затею! – почти прокричал в его сторону кто-то в помещении.
Послышалась возня. Чьи-то шаги устремились к двери.
– Санитары! Санитары, сюда! – закричали в коридоре.
Егор почувствовал, как к его руке кто-то тянется. Реакция его была мгновенной. Отработанным движением он перехватил запястье того, кто стремился забрать у него «вальтер», вывернул схваченную конечность и резко откинул в сторону.
– Не трогайте меня! – громко и злобно рявкнул он и открыл глаза.
Потом быстро осмотрелся по сторонам и добавил уже намного тише:
– И не мешайте. Я все уже решил для себя.
Солдаты в палате опешили. Часть из них, кто мог ходить с костылями, попытались быстро покинуть помещение. Кто от страха, а кто за компанию с ними. С Егором оставались те, кому смерть после фронта уже была не страшна, и те, кто не мог самостоятельно передвигаться из-за ранений.
– Не дури, парень, – снова произнес кто-то в палате, пытаясь вразумить решившего застрелиться разведчика.
В коридоре зашумели. Дверь распахнулась, и в проеме появился тот самый доктор, что днем ранее вынес приговор об ампутации ноги сержанту Щукину. Разведчик встретил его равнодушным взглядом. Рука с пистолетом на его груди зашевелилась. До решающего рокового выстрела оставался всего один шаг. Видя открывающуюся картину, доктор направился прямо к кровати Егора. На ходу он схватил стул, что стоял возле входа, приставил его к койке раненого, сел и медленно заговорил с ним тихим голосом:
– Понимаю тебя, разведчик. Сам такой. Я бы тоже так сделал, как ты. Жизни не представляю в роли калеки.
Щукин медленно повернул лицо к врачу.
– Я ведь все узнал про тебя, – продолжил тот, извлекая папиросу из простенького алюминиевого портсигара, что собственноручно делали раненые солдаты, в руки которых попадалась обшивка сбитых и упавших на землю немецких самолетов.
Доктор закурил.
– Ты, оказывается, много боевых отличий имеешь. Четыре раза награжден! У меня таких пациентов еще не было. – Он выдохнул дым и повернулся к разведчику. – Генерала довелось лечить. Так тот трижды орденоносцем оказался. Героя Советского Союза тоже выхаживал. А вот солдата с четырьмя наградами впервые судьба мне подкинула. Ты первый такой!
Егор почти не реагировал на его слова. Он равнодушно смотрел то в потолок палаты, то как курит врач и продолжал сжимать в руке готовый к выстрелу «вальтер».
– Я вот что подумал, сержант, – чуть громче обратился к нему доктор. – Над ногой твоей я могу, конечно, поколдовать какое-то время. Но гарантии дать у меня не получится.
Глаза разведчика вспыхнули от услышанного. Сердце его заколотилось сильнее. В нем поселилась крохотная надежда на спасение, на жизнь.
– Дело будет непростое, – делая вид, что не обращает на реакцию Щукина никакого внимания, продолжал говорить врач, пряча выражение своего лица за густым облаком табачного дыма. – Придется очень болезненно промывать тебе рану. Возможно, не раз и не два. Если дело пойдет и ты все выдержишь, то ногу твою спасем.
Егор от удивления приоткрыл рот. Глаза его засияли. Рука с пистолетом в ней дернулась. Пальцы разжались, и «вальтер» упал ему на грудь.
Доктор продолжил:
– Сам, наверное, знаешь, что когда пуля в тело твое попала, то за собой она протащила всю грязь от твоей формы, которую на фронте ты не особо часто стирал. Да, я понимаю, что не до стирки там было. Но вся дрянь, какая на одежде и сапогах твоих была, в рану и затянулась. А потом там гнить начала. Оттого и заражение началось.
Егору все сказанное было давно знакомо. Его первое ранение очень напоминало последнее. Только пуля там была всего одна. Да и рана не сквозная, навылет, а по касательной его бедро чуть выше колена задело. Но гниль тогда тоже пошла по ноге, возможно, по такой же причине.
Он вопросительно взглянул на врача.
– Обезболивающих препаратов у меня нет, – резким тоном продолжил тот. – В качестве анестезии могу предложить только спирт. Первую операцию могу провести уже сегодня. Но только по-живому. Выдержишь?
– Да! Конечно! Я на все пойду! Делайте, что нужно! – захрипел Егор, с трудом подбирая слова, надеясь на спасение от приговора к ампутации.
– Делать буду так, – не унимался врач, будто все еще ставя Щукина перед выбором: спасать ему ногу или все же отрезать. – Пропитанный спиртом бинт мне придется протаскивать через пулевое отверстие в твоей ноге. Так буду делать чистку. И не раз, и не два! Пока не увижу результата. Будет заживать рана, значит, все в порядке. Если нет, то ампутирую твою ногу начисто! Понял?
Егор закивал, видя спасение в том, что предложил ему военврач.
– Значит, договорились! – заключил тот и подбадривающе добавил: – Я от разведчика с четырьмя боевыми наградами другого и не ожидал!
Щукин снова закивал, на что доктор протянул ему руку в готовности забрать наделавший шума в госпитале трофейный «вальтер». Тот подчинился, разжал пальцы и выпустил из них рукоятку оружия. В палате одобрительно загудели раненые солдаты, наблюдавшие сцену общения Егора с врачом со стороны и слышавшие все, что прозвучало из уст военного медика.
– Готовьте операционную через час, – произнес тот медицинской сестре, что ждала его в дверном проеме палаты.
Егор закрыл глаза. Выбор перед ним стоял не простой. Но появилась надежда. Под учащенный стук собственного сердца он начал мысленно готовить себя к предстоящему испытанию.
– Держись, братец! – подбодрил его кто-то из раненых.
– Молоток, разведчик! – подхватил слова первого второй.
– Все будет хорошо, солдат! – произнес третий, чьи слова вывели Егора из оцепенения и вселили в него уверенность в благополучное окончание весьма непростого плана лечения его правой ноги.
Он часто и прерывисто задышал. Начал теребить руками влажную от пота простыню. Мысли о предстоящей операции не давали ему покоя. А вдруг врач обманет его? Вдруг под видом чистки раны ампутирует ему ногу? И если будет так, то зачем он отдал ему свой трофейный «вальтер»? Покончить с собой в случае неудачи он уже не сможет, не из чего будет застрелиться. Но он еще и дал слово врачу, заключил договор. И теперь, если операция не принесет пользы, то его согласие на лишение конечности уже есть. От этой мысли Щукина передернуло.
В палате кто-то громко произнес его фамилию.
– Я! – по уставу отозвался Егор.
Молоденький, почти подросток, санитар подошел к нему и поднес к его губам кружку, источавшую запах спирта.
– Пейте, – произнес он.
Щукин тут же подумал, что врач не обманет, раз подготовка к операции началась. Он выхватил кружку из рук санитара и жадно выпил спирт до самого дна, почти не чувствуя его вкуса.
– Ого! – пронеслось по палате.
– Довели человека, – тихо добавил кто-то.
Измотанный переживаниями, Егор уронил голову на подушку и тут же уснул. Спирт обессилил его, ударил по ослабленному ранением, кровопотерей и избытком чувств организму.
Очнулся он уже в операционной. К его губам снова подносили кружку не то с водой, не то со спиртом. Он опять пил из нее, не ощущая вкуса. Просто глотал, что подали. Врач произносил персоналу команды. Кто-то рядом с Егором суетился. Его руки и ноги привязывали к поручням на операционном столе. Полным ходом шла подготовка к спасительным для него действиям. Он лежал и верил, что все получится, надеялся на лучшее и готов был терпеть для этого любые мучения, что уготовила ему судьба.
– С Богом! – тихо произнес врач, поправляя на лице в очках марлевую повязку.
– А ты не стесняйся, разведчик, кричи, если невмочь терпеть будет, – прозвучал над головой Егора чей-то бас, а над его лицом склонилась голова санитара. – Тут все кричат. Тут можно.
Щукин обессиленно закивал ему в ответ. Но кричать в итоге не пришлось. Обильная доля спирта в крови очень сильно притупила в нем боль. К тому же сыграл свою роль настрой бойца, его мысленная готовность к терпению, к страданию, к сильным переживаниям. Он выстоял, выдержал весь процесс, продолжавшийся около получаса. Потом, когда доктор дал команду на перевязку, что означало конец операции, Егор отключился и проспал до обеда следующего дня.
– Как самочувствие? – спросил его врач, но не тот, который чистил рану в ноге, а другой, чье лицо разведчику было незнакомо.
– Болит, – просто ответил раненый, чувствуя тупую тяжесть в прооперированной конечности.
– Это хорошо. Должна болеть, – произнес врач и добавил к сказанному вопрос, которым доктора обычно контролируют сознание солдат: – Откуда родом?
Егор натянуто улыбнулся.
– Из-под Тулы, – ответил он и ошарашил того неожиданной фразой: – Есть хочу!
– Ого! – заулыбался врач. – Ну если так, то жить точно будешь. Значит, на поправку пойдешь!
– Ну, разведчик! Ну даешь! Переполошил ты наш улей! Вчера весь вечер только о тебе и говорили. Думали, не сдюжишь! А ты молодцом был! – заговорил с Егором один из раненых в палате, что подсел к нему на кровать, как только помещение покинул военврач.
– А «вальтер», разведчик, у тебя откуда? Как пронес? Нас всех шмонали, все наизнанку вывернули. А ты взял и пронес! – ухмылялся другой солдат, что на костылях подошел к койке Щукина.
– Так я же разведчик! – скупо, но с ухмылкой на лице ответил Егор.
– И то верно! – услышал он в ответ.
– Так, может, и мина противотанковая у тебя с собой есть? – съязвил тот, что был на костылях.
– Есть, конечно! – заулыбался, отвечая, Щукин. – Там, в вещмешке, посмотри.
Раненые вокруг засмеялись.
– А вот поклажу твою всю целиком особист унес! – вклинился в разговор раненых еще один солдат, который тоже на костылях приблизился к койке Егора.
В палате установилась тишина. Вмешательство органов контрразведки не внушало никому радости. Улыбки на лицах раненых моментально погасли. Почти в полной тишине все собравшиеся стали расходиться по своим местам, а то и вовсе покинули помещение, переместившись в коридор.