– Вестовой! – прокомментировал другой разведчик, повернувшись к лейтенанту.
– Отставить разговоры! – прошептал тот в ответ. – Работать уже начали, поздно отступать. Вперед!
Он повернулся назад, к замыкавшему цепочку разведчиков Егору и взглядом дал понять, что прямо сейчас сам будет выдвигаться немного в глубь немецкой траншеи, в ту самую сторону, откуда появился патруль, чтобы находиться там на случай прикрытия всех остальных. Боец кивнул в ответ. Намерения старшего по званию были понятны. А ему самому предстояло остаться на месте, возле тел только что уничтоженных ножами гитлеровцев и быть готовым либо поддержать огнем группу захвата, либо взводного, смотря по обстоятельствам.
Разведчики один за другим исчезли в темноте коридора траншеи, что вела дальше, к предполагаемой заветной цели. Егор проследовал за ними и остановился через пару десятков метров именно в том месте, откуда можно было просматривать все ответвления в земляных проходах и контролировать территорию, открывавшуюся взору за бруствером, чтобы видеть обстановку вокруг. Он еще немного продвинулся вперед и замер в повороте траншеи, начав вслушиваться в тишину леса, нарушить сейчас которую должны были только действия группы захвата, целью которой было проникновение в предполагаемый блиндаж и пленение находящегося в нем офицера.
За неполных два года службы в полковой разведке Егору Щукину уже не раз приходилось исполнять роль одного из тех, кто прикрывает отход разведчиков, уносящих на себе только что захваченного языка. Такой способ был давно отработан и повсеместно использовался не только у них в полку, но и в других частях дивизии, армии, всего фронта. Ребята повыше ростом, покрепче, попроворнее, иногда пройдя в тылу ускоренный курс обучения навыкам рукопашного боя, отбирались в группы захвата и уходили вперед. Когда этого требовала обстановка, они без шума снимали часовых, скрытно уничтожали охранение, захватывали пленного, а потом, тщательно связав его, отдавали все силы доставке того к своим укреплениям, чтобы передать командованию, как говорится, в целости и сохранности.
Те, кто ниже ростом, менее физически развит, но вынослив и быстр, отбирались в группу прикрытия. Они, как правило, шли впереди до того момента, когда наступало время жесткого физического контакта с врагом. Занимали позиции там, где это было нужно, чтобы все вокруг видеть, слышать и контролировать. Они прикрывали отход группы захвата, когда та уже брала цель и отступала с взятым «грузом», делая все возможное, чтобы доставить его к своим передовым укреплениям. И тогда наступал черед разведчиков из команды прикрытия, что путали следы и часто приносили себя в жертву, отвлекая внимание противника, если тот вовремя обнаруживал пропажу среди своего личного состава или как-либо засекал чужую разведку на своей территории.
Если не удавалось все сделать тихо и спокойно отойти с захваченным языком в расположение родной части до того момента, как противник обнаружит пропажу, то начиналась самая опасная и порою смертельная часть работы группы прикрытия. Тогда враг пускал в ход все средства поражения. Бесконечно и с особым остервенением начинали обрабатывать свой передний край пулеметчики на передовых позициях. Разглядывали в бинокли местность наблюдатели и корректировщики огня. Били по координатам минометы. Озаряли ночное небо осветительные ракеты. Оживал весь вражеский передний край. А если обнаруживались следы, то пускалась вслед команда преследования, главной задачей которой было предотвращение отхода разведчиков с пленным, вплоть до уничтожения всей группы, а то и самой их добычи. Делалось все, чтобы пресечь успешную доставку языка.
Язык на фронте – это информатор. Из него выжмут любые сведения, которыми тот располагает. И чем выше звание и должность пленного, тем больше ценности он имеет.
Еле различимый шорох шагов позади заставил Егора обернуться. Это был лейтенант – командир его взвода. Устав ждать в коридоре немецкой траншеи, он вернулся назад, подошел вплотную и очень тихо спросил:
– Что там, товарищ сержант?
В ответ разведчик пожал плечами. Как и было условлено ранее, он ждал там, где ему положено. Но траншея перед ними сейчас предательски молчала и тонула во мраке непроглядной ночи. Группа захвата как будто сквозь землю провалилась.
Как и другие бойцы его взвода, сержант Щукин не очень любил лишних слов от своего командира, являвшегося поборником армейских уставов и четкого соблюдения обращения между своими подчиненными. Особенно это было заметно и действовало лишним раздражителем во время выполнения боевых задач под носом у врага и на контролируемой им территории. Тут было не до уставов. Обращения типа «товарищ сержант» или «товарищ лейтенант» опускались из виду сами собой. Но командир их взвода эти обращения не опускал. Он сам выполнял и от остальных требовал соблюдения требований воинских уставов. И даже в обстановке смертельной опасности не изменял себе и своим принципам.
Егор почувствовал легкий толчок командира в плечо. Это был знак пойти и проверить обстановку. Нащупав одной рукой стену траншеи как ориентир, а в другой удерживая наготове автомат, разведчик двинулся вперед. Через пару десятков метров он заметил в почти кромешной темноте еле различимое белое пятно маскировочного халата. Это был кто-то из своих. Боец обернулся и, заметив приближение Щукина, махнул ему рукой, подманивая к себе.
– Есть блиндаж, товарищ сержант! – очень тихо прошептал разведчик Егору. – Сейчас там гости. Шумят немного. Как уйдут, так мы через пять минут и нагрянем.
– Патруль! – так же тихо прошептал ему в ответ Егор, намекая на ограниченное количество времени на захват языка.
Солдат легко толкнул его в плечо, давая понять, что понимает намек старшего по званию.
Едва они закончили свой короткий и емкий разговор, как впереди мелькнул тусклый свет из распахнутого дверного проема блиндажа. Две тени вышли из него и, переговариваясь на немецком языке, направились по коридору траншеи в сторону, противоположную от разведчиков. Потянуло табачным дымом. Егор и его товарищ сразу облегченно выдохнули. Напряжение немного спало. Путь к цели был свободен.
– Самое время, – толкнул бойца в спину Егор, – вперед!
Разведчик неслышными шагами засеменил к вражескому блиндажу и притаившимся в складках траншеи товарищам. В темноте началось движение, заметное со стороны только мельканиями белых пятен маскировочных халатов. Не прошло и двух минут, как тихо скрипнула распахнутая дверь, что-то зашуршало в ночи, послышался приглушенный звук удара, чей-то хрип, кто-то ругнулся, и два белых пятна начали мелькать по темной траншее, что-то волоча на себе.
Егор освободил разведчикам дорогу. Они пронесли мимо него на себе и положили на землю огромный брыкающийся сверток, издававший глухие воющие звуки. На шум появился лейтенант.
– Что там? – произнес он, кивая в сторону добычи.
– Гауптман, кажись! – прошептал один из бойцов. – Капитан по-нашему!
– Ого! – ответил офицер и тут же добавил: – Пакуйте лучше, а то он сейчас кляп выплюнет и орать начнет во все горло.
– У нас не забалует! – ответил лейтенанту другой разведчик и отвесил пленному несколько сильных ударов по корпусу.
– Взяли! – произнес третий и, сильнее затянув для надежности веревочный узел на запястьях немецкого офицера, взвалил его на себя, поместив на широком плече.
Вперед, к выходу из траншеи, быстро перепрыгивая через тела мертвых гитлеровцев, пустился один из бойцов. Он вынырнул на поверхность и скрылся в стороне кустарника, откуда начиналась атака всей группы. Следом за ним двинулся вперед здоровяк с немецким офицером на плече. Замыкал тройку разведчиков тот, что распознал звание пленного. Озираясь по сторонам, он шел след в след за товарищем, страхуя того от падения с тяжелой ношей.
Егор указал лейтенанту на запястье руки и кивнул, показывая тому, чтобы дали группе захвата время отойти как можно дальше от вражеской траншеи. Взводный все понял и отошел на несколько шагов назад, чтобы контролировать свой участок немецких земляных укреплений.
Вдали снова дежурно, по часам, ударили пулеметные трели передового охранения гитлеровцев. Взмыли вверх одна за другой осветительные ракеты. Наблюдая за траекторией полета одной из них, командир взвода жестом показал Егору: десять минут.
Это было время, через которое, по расчету, патруль немцев должен был снова появиться на этом месте, если бы не был вырезан группой захвата немного ранее. А значит, что пропавших солдат должны были вот-вот хватиться, начать искать, сообщать о них на всех постах, выслать по маршруту следования поисковую группу. Не вернувшееся в расположение подразделение – это боевая тревога, срочное объявление по цепи, внеплановая проверка всего личного состава. Значит, скоро гитлеровцы будут на этом месте, обнаружат безжизненные тела своих солдат. Начнут бороздить трассирующими пулями весь передний край, тщательно обрабатывая его. В небо внепланово взмоют десятки и сотни осветительных ракет. Будет светло, почти как днем.
Но случится это не сразу. Первый обнаруживший мертвый патруль, отправит вестового к старшему по команде. Тот доложит выше и начнет поднимать всех, кто есть у него в подчинении. Телефонисты начнут сообщать по цепи о тревоге. Вот тогда, когда все зашевелится, загудит, всполошится, начнется самая опасная и смертельная фаза работы для сержанта Щукина и его командира.
Но и того времени, что отмерял лейтенант как начало старта поиска гитлеровцами своих товарищей оказалось мало. Где-то в стороне того самого блиндажа, откуда так ловко разведчики стащили гауптмана, прозвучали громкие и резкие крики. Кто-то поднимал тревогу, видимо, обнаружив пропажу или мертвого солдата, охранявшего вход в офицерское жилище. Вражеское гнездо переполошилось.
– Пора! – произнес лейтенант, стремительно приближаясь к Егору по траншее. – Уходим!
Один за другим они вскочили на бруствер, выбрались на поляну и двинулись по ее краю по тем же следам, что оставили сами, когда шли к цели. Шаг за шагом разведчики удалялись прочь. Они миновали заросли кустарника, пробрались к берегу замерзшей реки, прошли немного вдоль ее русла, снова нырнули в кустарник и опять спустились к реке.