- Товарищ адмирал! Атомная подводная лодка вернулась с выполнения задания. Состояние корабля и механизмов исправное, настроение личного состава бодрое. Готовы к выполнению новых заданий.
Адмирал сначала пожал Гурееву руку, потом притянул к себе, обнял, троекратно поцеловал.
- Поздравляю. - И, обернувшись к стоявшим на палубе матросам и офицерам, повторил: - Поздравляю, товарищи подводники, с успешным выполнением задания и благополучным возвращением на родную землю!
Опять заиграл оркестр, штабные офицеры поочередно пожимали Гурееву руку. Потом адмирал прошел на лодку, спустился вниз. Переходя из отсека в отсек, с каждым здоровался, пристально вглядываясь в лица матросов, старшин и офицеров.
- Устали. Ну ничего, дадим отдохнуть. А то, я вижу, вон даже Макаров отощал.
- Килограмм семьсот граммов скинул, товарищ адмирал, - подтвердил Макаров, маленький толстый матрос из трюмных машинистов.
- Ему бы еще пяток можно скинуть, - сказал высокий худощавый матрос Грищенко. - А я вот меньше потерял, и то заметно.
- А вы у Макарова взаймы попросите, - посоветовал адмирал. - Или не даст?
- Почему же? Давно предлагаю, да не берет...
Потом все, кроме вахтенных, выстроились на палубе, и начальник политотдела начал приветственную речь. Говорил он недолго. Адмирал, забрав с собой посредника и Гурсева, уехал в штаб, чтобы там выслушать более обстоятельный доклад. Постепенно разошлись и штабные офицеры, оркестранты, закинув за плечи барабаны и трубы, строем промаршировали к проходной.
Проводив начальство, Стрешнев не ушел до тех пор, пока но привел все механизмы в готовность, а корабль - к новому выходу в море. Об этом знали все матросы и поэтому взялись за работу, стараясь закончить ее побыстрее. Стрешнев рассчитывал, что они все закончат к обеду, но управились гораздо раньше, и он разрешил экипажу идти в казармы, оставив на лодке только вахтенных.
Сам он намеревался сразу же пойти домой и до возвращения Люси с работы хоть немного поспать. Но не успел он переодеться, как вахтенный на мостике доложил:
- Товарищ капитан третьего ранга, там рассыльный прибежал, вас срочно просит адмирал.
- Хорошо. Передайте, что иду.
"Скорее всего требуют на доклад о последнем этапе похода, когда командование поручили мне, - решил Стрешнев. - Неужели я что-нибудь не так сделал? Вероятно, у адмирала весь "синклит" собрался"...
Но когда он вошел в кабинет адмирала, тот был один.
- Садитесь, Матвей Николаевич. Вот сигареты. - Адмирал подвинул целый набор сигаретных коробок. - Какие предпочитаете: "Столичные", "Яву" или "БТ"?
Спасибо, товарищ адмирал, не курю. В этом походе поневоле пришлось бросить.
- Ну и правильно. А я вот опять втянулся. - Сливкин за курил и, озабоченно потерев ладонью лоб, будто стараясь разгладить прорезавшие его морщины, сказал: - Вот что, Матвей Николаевич: долго нам разговаривать, к сожалению, некогда, потому что вам надо спешить. Вам необходимо вылететь в Москву, завтра в десять ноль-ноль вас примет главком. Билет на самолет уже заказан. На сборы остается... - Адмирал отвернул рукав и посмотрел на часы. - Остается всего два с половиной часа. Мало, но, думаю, управитесь. Верите мою машину и распоряжайтесь ею до самого отлета. К жене на работу не заезжайте, она уже дома, о вашем отъезде знает.
- Спасибо, товарищ адмирал.
- Я понимаю, вы устали, особенно за последние трое суток. Вам полагается отдых, но тут такое дело...
- Товарищ адмирал, а вы не скажете, зачем меня вызывают? Да еще к главкому.
Сливкин улыбнулся:
- Об этом вы спросите у самого главкома. Он вас вызывает, он и объяснит.
Стрешнев догадался, что адмирал знает, зачем его вызывают в Москву, но почему-то не хочет говорить. Допытываться не полагается, не говорит - значит не считает нужным.
- Зайдите в строевую часть, возьмите командировочное предписание.
- Есть!
- Ну, ни пуха. - Адмирал проводил Стрешнева до двери. - Когда будете возвращаться, дайте телеграмму или позвоните. Встретим.
- И с чего это вдруг такие почести? - Стрешнев выжидательно посмотрел на адмирала.
Сливкин усмехнулся:
- Все равно больше ничего не скажу. Всему свое время.
Должно быть, Люся видела, как он подъехал к дому, потому что, когда он поднялся на третий этаж, дверь в квартиру была открыта. Люся стояла на пороге, прислонившись к косяку. Едва он переступил порог, тихо приникла к нему, будто прислушиваясь к тому, как гулко стучит у него сердце, и вдруг плечи ее начали вздрагивать. Матвей понял, что она плачет, спросил удивленно:
- Ты что? Вот уж не ожидал!
- Извини. Совсем я расклеилась почему-то. Не знаю даже, почему.
Он долго целовал ее в губы, в мокрые глаза, в щеки, в шею, ощущая знакомый, едва уловимый запах ее духов, ее волос, ее тела - словом, ее запах!
Люся вдруг отстранилась, озабоченно посмотрела на него и грустно сказала:
- А ты опять похудел.
Он знал, что похудел, но говорить об этом не стоит, она и так слишком уж печется о его здоровье. Она считает, что раз муж плавает на атомной лодке, то обязательно облучается, а раз облучается, то самое страшное - это когда человек начинает худеть, это первый признак рака. Матвей много раз пытался популярно объяснить, что это чепуха и что биологическая защита на лодке вполне надежна. Люся молча выслушивала эти объяснения, согласно кивала, но видно было, что она не верит.
- Это тебе только кажется, ты просто отвыкла. И потом я не выспался, вот и осунулся. А где Иришка?
- В садике. А мама уехала в Синеморск неделю назад. Если бы мы знали, что ты вернешься через неделю, она дождалась бы. Но мы ведь не знаем, когда ты уходишь и когда возвращаешься.
- Давай-ка поедем за Иришкой.
- Нет, сначала я тебя покормлю.
Матвей не стал возражать, потому что еще не обедал, а из большой комнаты доносился запах свежих огурцов, укропа и еще какой-то зелени. Для севера это роскошь, тем более сейчас - весной.
Обычно они обедали в кухне, а сейчас Люся накрыла стол в большой комнате, постелив праздничную скатерть, достав подаренный Курбатовыми сервиз. Стол ломился от всяческой снеди: тут были и салат, и огурцы, и редиска, кроме того - ветчина, балык, крабы и даже кетовая икра.
- Душ принимать будешь?
- Обязательно.
- Давай, только побыстрее, а то у меня утка перепреет. С черносливом.
- Ну, ты у меня молодец! - искренне удивился Матвей.
До этого все хозяйство вела Надежда Васильевна, он и не предполагал, что Люся умеет что-либо готовить. Смущенная похвалой, Люся поспешила в кухню, крикнув на ходу:
- Чистое белье в ванной, на полочке.
Он хотел принять только душ, но соблазн хорошенько пропариться был настолько велик, что Матвей набрал в ванну воды и плескался довольно долго, Люся дважды напоминала ему, что времени мало, а надо еще заехать в садик к Иришке. Наконец он вышел с таким ощущением, будто заново родился на свет.
- Хорошо! - сказал он, усаживаясь за стол.
- А все-таки ты похудел, - опять озабоченно сказала Люся. - Тебе надо хорошенько отдохнуть. Тебе, кажется, полагается санаторная путевка?
- Да, как только вернусь. Ты не могла бы попросить и себе отпуск? За свой счет не дадут?
- Нет, у нас сейчас много работы. И потом как-то неловко: я ведь еще и года не проработала, мне и очередной-то не полагается.
- А жаль!
- Ты думаешь, я не хотела бы поехать с тобой? Еще как хотела бы! Вот и в Москву хорошо бы поехать вместе. Кстати, зачем тебя туда вызывают?
- Понятия не имею.
Она не поверила ему и больше об этом не спрашивала. Впрочем, она уже привыкла не расспрашивать его о служебных делах. Не полагается говорить на эту тему даже с близкими людьми.
Пообедав, они поехали в детский садик к дочери.
Когда проезжали мимо стадиона, Матвей с удивлением увидел там матросов из своего экипажа. Они с увлечением гоняли по полю футбольный мяч, покрикивая друг на друга.
"Соскучились по земле", - отметил Матвей, полагавший, что все матросы экипажа сейчас спят. - Устали ведь, а вот уже бегают. Что значит молодость". Его самого укачивало в машине, и только усилием воли он сдерживался, чтобы не заклевать носом.
Иришка заметно подросла, окрепла и стала еще более похожей на мать: так же шаловливо вздернут носик, такие же большие серые глаза и темные крылья бровей над ними. "Это хорошо, что она похожа не на меня, а на Люсю", подумал Матвей.
О втором ребенке они поговаривали не раз. Да и Надежда Васильевна постоянно напоминала:
- Иришку вы слишком балуете, она становится капризной, пора вам вторым ребенком обзаводиться.
Впрочем, сама же Надежда Васильевна больше всех и баловала внучку, потакая всем ее капризам.
- Ти посему такой гъюсный? - спросила Иришка, теребя его за уши.
- Да вот тебя давно не видел, а опять надо уезжать.
- В моле?
- Нет, в Москву. Но я не надолго, дня на два, на три, не больше.
- А меня возьмес?
- Нельзя, дочка. Мы с тобой потом поедем на юг, там море теплое, ты будешь купаться.
- Зачем обманывать ребенка? - шепнула Люся.
- А я не обманываю, - сказал Матвей. Он и в самом деле сейчас решил, что ни в какой санаторий не поедет, а вместе с дочерью отправится к Черному морю, снимет комнатку и месяц они проведут там, загорая, купаясь. И вообще лучшего отдыха не придумаешь...
- Ладно, я подозду, - серьезно пообещала Иришка. Но сразу же загрустила.
- Можно ее взять с собой до аэродрома? - спросил Матвей у воспитательницы, совсем еще юной девушки, напускающей на себя серьезный вид и даже с родителями разговаривающей строго и наставительно.
- Пожалуйста, - на сей раз воспитательница даже обрадовалась.
Но когда Матвей хотел помочь дочери одеться, воспитательница строго заметила:
- Нет уж, вы мне ребенка не балуйте, пусть привыкает одеваться сама.