– Значит, надо еще поплавать, – сказал я.
И снова поплыл.
ххх
На четвертый год – мне уже стукнуло сорок один, и как-то незаметно для себя я увел свою бывшую и любимую жену Ирину от ее первого и третьего мужа, экс-десантника, – я как-то пришел на бассейн, и не стал переодеваться.
Вместо этого я собрал трех тренеров, и заставил каждого из них взять по секундомеру.
– Ты что, мать твою, не мог соревнований подождать? – жаловались они.
– Вы же знаете, что от соревнований у меня выброс адреналина, Страшный, – говорил я.
– Адреналин убийца мышц! – смеялся я.
– Давайте бля, – сказал я.
Они вышли на бортик, а я пошел переодеваться. На трибуне был один болельщик. Моя бывшая, она же нынешняя, жена. Спортсменов не было, все умотали на сборы. Я размялся, и вышел в воду. Принял стартовое положение.
Стартовал.
О том, что я проплыву 200 метров спиной по кандидату в мастера спорта, я знал еще с утра, как только проснулся. Так что даже и не удивился. Тем более, что все шло, как надо, и последние пятьдесят метров я был просто уверен в том, что иду с опережением графика. Я с опережением и шел. Они знали, что я плаваю значительно лучше, чем когда начал. Но все равно удивились. Первые сто метров я прошел за минуту и шесть секунд. И вторые сто метров я прошел за минуту и шесть секунд. Они удивились.
А я не удивился. Я просто стоял у бортика, дышал глубоко, и вспоминал заплыв.
Гул-тишина, гул-тишина, гул-тишина.
– На чемпионате Молдавии ты произведешь фурор! – сказал мой тренер.
– Восставшие из ада, – сказал кто-то.
– Ожившие мертвецы, – пошутил я.
Мы еще немножко посмеялись.
Нужно ли говорить, что на чемпионате Молдавии я облажался? На этом чемпионате через две недели я проплыл секунды на три хуже своего нового достижения. Тем не менее, я не пал духом. И уже через полгода-год подтвердил результат на соревнованиях. Потом еще на одних. После чего решил, что соревнований не будет. Но плавать я продолжу. Но никому об этом не сказал. Просто переоделся, посмотрел еще как ребята-юниоры идут полтора километра кролем, и вышел на ступеньки школы, где был чемпионат.
– На кой хрен? – спросил меня там чужой тренер. – На кой хрен тебе это? Ты же Олимпиаду не выиграешь, ты же не думаешь блядь, что ее выиграешь, а, ты же не псих, который так думает?
– Конечно нет, – сказал я.
– Так на хрена? Чувак, в мире знаешь сколько миллионов кандидатов в мастера спорта, а? И это ВСЕГО лишь кандидаты в мастера спорта, это даже не профи, а ПОЛУ-профи.
– Профи с мастера спорта начинаются, – открыл он для меня Америку.
– А полупрофи – миллиарды, – преувеличил он, ведь их все-таки миллионы.
Я сказал:
– Да по херу мне на них.
– И на них и на миллионы и на олимпийские игры, – сказал я.
– Во всем мире есть единственный кандидат спорта, которого я должен перегнать, – сказал я.
– Самый крутой соперник в мире, – сказал я.
Я говорил о себе.
Я ПРИШЕЛ ПЛЮНУТЬ НА ВАШИ МОГИЛЫ
– Ну и что ты там найдешь, на этих могилах?! – орала она.
– Золото, – говорил я.
– Какое золото, ты, псих ненормальный?! – возникала она в дверях ванной с руками, по традиции воткнутыми в бока.
– Слушай ты, вали отсюда, – говорил я, причесываясь.
– Что ты там чешешь, у тебя же волос почти не осталось от пьянок этих, ты же пропил их вместе с мозгами последними! – орала она.
– Слушай, Наташа, не беси меня! – говорил я терпеливо, и открывал пивко о край ванной.
– Не бесите его!!! – орала она, – нет, это же надо!
– А ну пошла отсюда!!! – орал я.
– Заткнитесь вы там, придурки! – орали соседи.
– Пошли вы, недоумки! – орал я.
– Ну все, тебе конец!!! – орал сосед.
И начинал ломиться в дверь. Наташа немножко визжала, выбегала на балкон и орала…
«Людидобрыепомогите Зелинскогодвадцатьтридробьдваквартирапять насубиваетсосед психскореевызывайте полициюа спаситеапомогите!!!!»
На что ей, поскольку все-таки был третий час ночи, кто-то лениво возражал из соседского дома:
– Да заткнись ты, сука!
– Кто, я?! – спрашивала эта сумасшедшая, которая переключалась мгновенно.
– Ты, – говорили откуда-то из темноты, хихикали, и умолкали.
Я, допив пиво, разбивал бутылку, брал в правую руку горлышко с очень – ОЧЕНЬ – неровными краями, и рывком правой распахивал дверь, за которой стоял сосед. Первое, что говорил этот испуганный мужчина:
– Давай выпьем!
– Иди на хер, – говорил я.
Не то, чтобы мне не хотелось выпить. Просто это был мой последний бастион. Я не пил ни с кем в этом доме, расположенном в Кишиневе по улице Зелинского. В одном из многочисленных городских гетто. Так вот, в этом доме я ни с кем не пил. Из принципа. Остатки гордости, что ли. Опять же, тут если с кем выпьешь, примут за своего, а это финал. Я и так в тот год почти не писал, а если бы еще пил с алкоголиками Старой Ботаники – ну, район такой – то вообще бы помер. Хотя и так был близок к этому. По крайней мере, на кладбище собирался. Что очень волновало мою подружку, Наташу. Слава Богу, расписаны мы не были, хоть и собирались. Но я был слишком ослаблен для того, чтобы пойти с ней в загс, как она того хотела. Очень хотела.
– Ну что, ты довольна? – спрашивал я, выпроводив соседа.
– Что довела мужика до слез?! – спрашивал я, хлебнув еще пива.
– Нет волос, говоришь?! – это у меня было позднее зажигание, до меня начинали доходить ее оскорбления по поводу моей скудной на голове растительности, и мне становилось действительно обидно.
– Да, нет волос!!! – орала она.
– Ну тогда смотри, тварь ты этакая! – говорил я, и снимал штаны.
– Фу, застегнись! – кричала она.
– А чего фу, чего фу?! – орал я. – Я же в тебя это Сую!
– Никогда больше не сунешь! – орала она.
– И слава богу! – орал я.
– Вот зашибу золотишка на кладбище, издам пару книжек, и стану мировой звездой, Фитц… Фидж… Фитцдж… Скоттом короче! – орал я.
– Ты и так скот, – орала она.
– Ты даже не знаешь о каком Скотте я говорю, тупица! – орал я.
– Иди к черту и ты, и твои скоты! – орала она.
– Я пойду в зал мировой славы! – орал я. – А ты, ничтожество, умрешь как планктон!
– Да кому ты нужен со своими книжками! – орала она.
– Тебе уж точно нет!!! – орал я.
Глаз у меня подергивался, потому что пил я почти четыре месяца.
Вовсе не так, чтобы запоем, но каждый день. Это налагало определенные обязательства, согласны? Тем не менее, на работу я не торопился – с прошлой оставалось еще денежных запасов на год-полтора. И здоровьишка, не зря же я года два, – пока работал, – бегал по стадиону, да штанги тягал. Я всегда так делаю. Жирка накопишь и в берлогу. Бутылку посасывать, запасы организма растрачивать. Вместе с этой ненормальной, которая все время доставала меня своими «давай поженимся». Но я не хотел, потому что прекрасно видел, из-за чего она с ума сходит и дело лишь в этом. Наташа утверждала, что будет примерной супругой. С чего бы, милая, спрашивал ее все время я, ты же с половиной города переспала, и встреча со второй половиной не за горами. Ну, говорила она, если ты будешь мой, мне никто не будет нужен. Как же, говорил я. Таскаться – это как вирус. Которая таскалась при муже единожды, та будет таскаться до конца дней. Ну и кто ты после этого, спрашивала она, ведь трахал меня, еще когда я была замужем, именно ТЫ. Отвали, говорил я. Ах ты козел, говорила она, ты намекаешь на то, что я на передок слаба и потаскушка последняя? Заткнись, говорил я, я тебе прямо говорю, что ты слаба на передок и ты потаскушка последняя. Сам заткнись, говорила она. Урод, говорила она. О кей, говорил я. Допивал пиво, разбивал бутылку, брал ее за горлышко правой рукой, а Наташу за горлышко левой. Она вырывалась, бежала на балкон, и, пока я пытался разбить стекло, орала:
«Людидобрыепомогите Зелинскогодвадцатьтридробьдва квартирапятьнасубивает моймужик психскореевызывайте полициюаспаситеапомогите!!!!»
ххх
В доме оставаться больше сил не было: как водится, эта «примерная жена», любившая поговорить про свои замечательные кулинарные способности, и побросать в воздух слова «ризотто, кляр, молекулярная кулинария», есть не готовила, уборкой занималась редко, и слово «уют» носило для нас довольно абстрактный характер. Попросту говоря, ничего не значило. Потому что никакого уюта у нас не было. Так что я, побрившись, оделся в свой лучший костюм – ждавший своего часа – и спустился на три остановки к железнодорожному вокзалу. Здесь была чудная забегаловка, в которой я и пил до семи утра в окружении вокзальных проституток, вокзальных полицейских, вокзальных попрошаек и просто людей, ждавших свой ночной поезд. Ну и, конечно, вокзальных проституток. Уже говорил про них? Неважно. Одну, с очень красивым телом, но никаким лицом, я даже сделал героиней своей старой повести. К счастью, она об этом не знала. Иначе, думаю, она бы загордилась и повысила таксу.
В кафе было накурено. Но кое что различить было можно. Мне все время хотелось привести сюда Наташу, чтобы показать ей, что такое НАСТОЯЩИЕ проблемы, а не ее «великие беды», о которых эта идиотка постоянно ныла. Среди перечня этих ужасных Бичей Цивилизации было: то, что я на ней не женюсь, ее чертов поломанный каблук, то, что ее чертовы фотографии с претензией на оригинальность не взяли в какой-то модный молдавский журнал, и тому подобное. Думаю, расскажи я об этом в привокзальном кабаке всем этим псевдо-паралитикам, сифилитичкам, ментам, крышевавшим игровые автоматы, и стрелявшимся иногда из-за сифилитичек-проституток, в которых они влюблялись, подросткам-нищим и прочему контингенту, – от грохота и смеха там упали бы люстры. Хотя я, конечно, вру. Никаких люстр там не было.
В любом случае я Наташу сюда не приводил. И никого не приводил. Ну, кроме своей первой и единственной любимой жены Ирины. Но она разбила мне сердце, так что я не буду о ней говорить.
Итак. Если бы я привел сюда Наташу, она бы с ума сошла от ревности, глядя на ту самую проститутку, о которой уже говорил. Тело у нее было как у Наоми Кэмпбел в лучшие годы. А у Наташи, хоть она и была смазлива, ноги были коротковаты, спина – широковата, и она вечно боролась с лишним весом. Пока получалось, но что будет лет через пятнадцать, было очевидно. Еще один повод не пойти в загс. Так вот, красивая проститутка… Нет, я с ней не спал. Говорю же, триппер был самым безболезненным, что вы могли подхватить на вокзале. Его чудный мир я открыл для себя, когда был студентом, и приходил сюда ночевать в зал ожидания. С тех пор я здесь частый гость. Здесь, да на кладбище, куда любил приходить, чтобы побыть в одиночестве. Кстати.